многое пережить. Теперь ты удовлетворен?
– Нет, и ты прекрасно знаешь, что нет. А как же все, о чем мы с тобой говорили?
– Например?
– Все, что не предназначалось для посторонних.
– Твоя клятва не пострадала, можешь не волноваться.
– Да я вовсе не об этом! – вскипел я. – Было же и другое, что касалось только тебя и меня…
– Сладкие шепотки в постели?
Я поморщился:
– Хотя бы и они.
– Это было давно, – повторила она. Видимо, мне не удалось скрыть, что ее безразличный тон причиняет мне боль: она внезапно смягчилась. – Извини, я вовсе не хотела тебе грубить.
– Да что там! Говори, что тебе вздумается.
– Нет, нет… все, в сущности, очень просто. Я вообще не чаяла увидеть тебя снова. Тебя не было так долго! Я думала, что ты погиб, и никто, ну никто не хотел даже говорить со мной о этом!
– К кому ты обращалась?
– К твоему начальнику, Клаузевицу. И все, что он соизволил ответить, – что ты уехал из Города.
– Но я же говорил тебе, куда меня посылают! Говорил, что отправляюсь далеко на юг…
– И что вернешься через несколько миль.
– Я и вправду так думал. Но я ошибся.
– Что же произошло?
– Я… меня задержали.
Объяснять что-либо было бесполезно. Я и не пытался.
– И только-то? Тебя задержали, и все?
– Это оказалось гораздо дольше, чем я ожидал.
Она принялась рассеянно перебирать бумаги, наводя какое-то подобие порядка. По существу, это было бесцельное движение: броня самообладания треснула.
– Ты так и не видел Дэвида…
– Дэвида? Ты назвала его Дэвидом?
– Он был… – Она подняла на меня глаза, полные слез. – Пришлось отдать его в ясли, на меня навалили так много работы. Я навещала его каждый день, но тут на нас напали. Меня поставили на пост у гидранта, и я не могла, я не успела… Потом мы побежали туда…
Я отвернулся к стене и зажмурил глаза. Она закрыла лицо руками и зарыдала. Через несколько секунд не выдержал и я.
В комнатушку заглянула какая-то женщина, увидела нас и отпрянула, притворив дверь за собой. Я подпер дверь плечом, чтобы нас больше не беспокоили.
Потом Виктория сказала:
– Я решила, что ты уже не вернешься. В Городе была полная неразбериха, но я разыскала кого-то из твоей гильдии. Он оказался откровеннее и проболтался, что там, на юге, убили много учеников. Я рассказала ему, когда ты уехал и как долго тебя нет, он не стал меня разуверять. Ведь я же ничего не знала, кроме одного: когда мы виделись в последний раз и когда ты обещал вернуться. А прошло целых два года…
– Меня предупреждали. Только я не мог в это поверить.
– Отчего же?
– Мне предстояло пройти всего-то миль восемьдесят в оба конца. Я был убежден, что обернусь в несколько дней. И никто из гильдиеров не объяснил мне, почему это невозможно.
– А они знали?
– Без сомнения.
– Могли бы по крайней мере подождать до рождения ребенка.
– Меня вынудили подчиниться приказу. Это расценивалось как важная часть моей подготовки.
Виктория понемногу совладала с собой, слезы полностью смыли ее первоначальную и, быть может, напускную антипатию ко мне, и мы обрели способность говорить, не теряя логики. Она подняла рассыпанные бумаги и убрала их в ящик. Я опустился на стул у стены.
– А знаешь, системе гильдий скоро конец, – заявила она.
– Ну уж, не преувеличивай.
– Система разваливается. И ее надо сломать до конца. Да оглянись вокруг – сам видишь, насколько все изменилось. Каждый волен выйти за пределы Города когда угодно. Ясное дело, навигаторы будут цепляться за старое, потому что живут в прошлом, но мы…
– Не такие уж они твердолобые, – возразил я.
– Можешь не сомневаться, они постараются вернуться к секретности и угнетению, как только сумеют.
– Ты ошибаешься, – произнес я тихо и твердо. – Точно знаю, что ошибаешься.
– Допустим, ошибаюсь. И все равно нужны и другие перемены. В Городе не осталось никого, кто бы не понимал, что наша жизнь под угрозой. Мы крадемся по земле исподтишка, как воры, и тем самым лишь умножаем угрозу. Пришла пора наконец остановиться.
– Виктория, ты просто не…
– Ты только взгляни на разрушения! Убито тридцать девять детей! А убытков и не сосчитать!.. Неужели ты веришь, что мы способны уцелеть, если местные будут нападать на нас снова и снова?
– Все улеглось. Мы контролируем обстановку.
Она покачала головой.
– Не так уж важно, как обстоит дело сию минуту. Я говорю о перспективе. Все наши беды оттого, что Город перемещается. Это само по себе чревато опасностями. Мы вторгаемся на земли, принадлежащие другим, мы покупаем рабов, чтобы они настилали рельсы, мы вымениваем женщин и заставляем их спать с людьми, едва им знакомыми. И все ради того, чтобы Город двигался, двигался, двигался…
– Город не может остановиться, – заявил я.
– Вот-вот! Ты уже стал частью системы. Всегда одно и то же, всегда это тусклое, сухое заявление, и никто даже не пытается взглянуть на вещи шире. Город должен перемещаться, Город должен перемещаться… Почему? Разве движение может быть аксиомой?
– Это аксиома, Виктория. Мне известно, что будет, если Город остановится.
– И что же такое будет?
– Город будет разрушен, и мы все погибнем.
– А чем ты это докажешь?
– Ничем. Но мне известно, что это так.
– Убеждена, что ты заблуждаешься, – ответила Виктория. – И не я одна. Буквально вчера и позавчера я слышала, и не раз, как о том же говорили другие. Люди умеют думать сами, без подсказки. Они побывали за Городом, осмотрелись вокруг. Мы жили бы в мире и покое, если бы не риск, который мы навлекаем на себя сами.
– Но послушай, – вставил я, – зачем нам рассуждать о таких общих проблемах? Я хотел поговорить о нас с тобой.
– Одно вытекает от другого. То, что случилось с нами, неразрывно связано с обычаями Города. Не будь ты гильдиером, мы с тобой могли бы ладить и по сей день.
– Как ты думаешь, есть еще хоть какая-нибудь надежда?..
– А ты бы хотел?
– Не уверен, – честно признался я.
– Это попросту немыслимо. Для меня, по крайней мере. Я не могу примирить свои убеждения с твоим образом мыслей. Мы ведь пробовали, но система разъединила нас. И кроме того, я теперь живу с…
– Что-что, а это я знаю.
Она бросила на меня пристальный взгляд, и в ее глазах, как в зеркале, я увидел всю глубину пропасти, что пролегла между нами.
– Ты во что-нибудь веришь, Гельвард?
– Прежде всего в то, что система гильдий, при всех ее недостатках, в основе своей разумна.
– И ты хочешь, чтобы мы снова жили вместе? Жили наперекор тому, что наши убеждения исключают друг друга? Из этого просто ничего не получится.
Да, мы действительно изменились – не она одна, а мы оба. Она была права: гадать, что могло бы произойти при каких-то иных обстоятельствах, не имело смысла. И не было способа наладить наши отношения.
Но я все равно предпринял еще одну попытку, силясь объяснить ей, что для меня все случилось слишком внезапно, подыскивая магические слова,
