Сегодня я вычислил вчерашнее наблюдение и с радостью нашел, что долгота 61°27 (при широте 82°52 ). Нас, следовательно, не относит больше к западу, мы движемся приблизительно на юг, согласно курсу. Постоянная тревога, что нас пронесет мимо земли, оказалась, значит, неосновательной.
Теперь мы можем рассчитывать добраться когда-нибудь до суши. Может статься, мы находимся даже дальше к востоку, чем думаем; во всяком случае, нет оснований опасаться, что зашли западнее, чем предполагаем. Итак, если пройдем еще немного прямо на юг, а затем на юго-запад, то должны встретить землю, притом в самые ближайшие дни. Я считаю, что вчера мы прошли на юг 3 мили; следовательно, теперь находимся под 82°40 северной широты. Еще два дневных перехода, и широта будет вполне удовлетворительная.
Лед с виду легкопроходимый; но, судя по цвету неба, впереди есть полыньи. Нужно только через них перебраться. Не хотелось бы терять время, занимаясь приведением в порядок каяков, до тех пор пока мы не достигнем земли и не почувствуем под ногами твердого припая. Тогда у нас будет время. Как остовы, так и обтяжки обоих каяков нуждаются в основательном ремонте. Пока останется хотя бы одна упряжка собак, я хочу идти вперед, используя ее силы до конца.
Сегодня провели в палатке приятное воскресное утро. Результаты наблюдений привели меня в прекрасное расположение духа, и будущее кажется лучезарно-светлым. Скоро мы понесемся в каяках по чистой воде. О, какое удовольствие будет снова грести и охотиться, вместо этой вечной возни с нартами! Конец тогда и этим бесконечным понуканиям собак, терзающих своим воем слух и нервы».
«Понедельник, 27мая. Вчера с самого утра, как и накануне, мы видели впервые синее «водяное небо»[265]. Я держу курс прямо туда, где, судя по отражению на небе, можно встретить более сплоченный лед и где, следовательно, легче найти проход. Действительно, после полудня мы стали встречать одну полынью за другой, как предвещало небо. Под вечер темное небо впереди предупредило, что мы приближаемся к полынье весьма скверного характера. Особенно грозной и темной была синева к западу и к востоку. В 7 ч я действительно увидал впереди огромную полынью, простиравшуюся и на запад, и на восток так далеко, насколько можно было окинуть взглядом с самого высокого тороса. Она была широка и на вид хуже, чем все встреченные до сих пор. Собаки устали, дневной переход был сделан немалый, а тут – и ходить далеко не надо – прекрасное место для привала; мы расположились лагерем, довольные по крайней мере тем, что добрались до 82,5° и где-то поблизости находится, видимо, земля. На дне спального мешка было очень уютно.
Сегодня во время завтрака я определил полуденную высоту солнца. Она показала, что мы не ошиблись в своих предположениях, – мы под 82°30 северной широты, а быть может, даже на одну-две минуты южнее. Но тем более странно, что нет никаких признаков земли. Не могу объяснить это иначе, нежели тем, что мы очутились несколькими градусами восточнее, чем принимаем[266]. Я не допускаю возможности, что нас слишком далеко отнесло на запад и мы продрейфовали мимо Земли Петермана и Земли Короля Оскара[267], даже не заметив их. Снова пересмотрел прошлые наблюдения, проверил счисления хода, учел возможные влияния ветров и течения на дрейф льда за время между днем последнего точного наблюдения долготы (8 апреля) и днем, когда мы, согласно счислению, предположили, что находимся под 86° восточной долготы (13 апреля). Немыслимо, чтобы здесь вкралась какая-либо серьезная ошибка. Трудно предположить также особенно сильный дрейф льда в течение этих дней; тем более что счисление во всем прочем удивительно хорошо согласуется с наблюдениями.
Вчера вечером убита Квик. Она, бедняжка, совсем выбилась из сил и почти не тянула нарт. Тяжело было расставаться с нею, но что поделать? Даже если бы у нас было свежее мясо, то и тогда потребовалось бы немало времени, чтобы восстановить ее силы, а к тому сроку она была бы не нужна и все равно пришлось бы ее лишить жизни. Она была из крупных собак, и оставшимся восьми хватило корма на три дня.
Меня не перестает удивлять лед, по которому идем. Ровный, прекрасный, он лишь кое-где усеян небольшими нагромождениями; местами попадаются бугры покрупнее и небольшие торосы. В общем это едва ли старый зимний лед; он не старше годового и, во всяком случае, образовался позже последнего лета. Очень редко наткнешься на небольшую полосу старого льда или даже одиночную старую глыбу, пролежавшую лето и зиму. Старый лед встречается настолько редко, что на последних привалах мы так и не нашли льда, опресненного действием летнего солнца, и должны были довольствоваться для приготовления питьевой воды снегом[268]. Несомненно одно: там, откуда пришли эти ледяные поля, во всяком случае, если судить по тому, что мы много миль прошли по такому ровному льду – вчера целый день и добрую часть предыдущего, не говоря о том, что и раньше вперемешку со старым однолетним льдом встречалось тоже несколько таких мест, – еще прошлым летом или прошлой осенью находилась открытая вода, и притом на больших пространствах.
Маловероятно, чтобы они образовались здесь, по соседству. Скорее они пришли с востока или юго-запада и, быть может, образовались на открытой воде с восточной стороны Земли Вильчека[269]. Я думаю, это указывает на то, что летом и осенью бывает немало открытой воды вдоль восточного или северо-восточного берега Земли Вильчека[270].
Теперь наступило время, когда полыньи опять стали хуже худшего. Полыньи и трещины идут вдоль и поперек во всех направлениях. Вот когда начался поистине каторжный труд. Лед повсюду неровный, а поверхность между неровностями рыхлая, изнурительная для пешехода. Если бы посмотреть на этот лед с высоты птичьего полета, полыньи представились бы настоящей сетью из путаных петель. Горе тому, кто запутается в этой сети!»
«Среда, 29 мая. Вчера попробовал в первый раз надеть комаги. Приятная перемена! Ногам в них тепло и сухо, а главное – конец всякой возне и утром и вечером с лапландскими каньгами[271], которые при этой мягкой погоде превращаются в лепешку. Больше не придется лежать по ночам с компрессами на груди и боках, чтобы как-нибудь просушить эту обувь.
Сегодня мы видели первую птицу: буревестника (Procellaria glacialis)[272]».
«Четверг, 30 мая. Вчера в 5 ч утра тронулись в путь с твердой уверенностью, что теперь, наконец, сеть трещин и полыней осталась позади. Но не угодно ли? Прошли совсем немного, как цвет неба снова указал, что впереди новые полыньи. Я поспешил взобраться на ближайший торос, и глазам моим представилась весьма неутешительная картина: насколько хватал глаз, и впереди, и по сторонам шли, переплетаясь и перекрещиваясь, полыньи! Какое бы направление мы ни выбрали, все равно не выпутаться было из этой сети. Я прошел далеко вперед, чтобы посмотреть, нет ли возможности проскользнуть по большим, соприкасающимся между собой ледяным полям, как это не раз делали. Но весь лед разломало, и таким, одинаково непроходимым, он, видимо, был везде, до самой земли. Мы имели дело уже не со сплошным толстым полярным льдом, а с тонким, битым паком[273], подвластным всем прихотям ветра, и вынуждены были утешать себя мыслью, что кое-как будем перепрыгивать со льдины на льдину, по возможности поудачнее.
