Пламя взметнулось высоко кверху. Я всячески пытался погасить его, но оно разгоралось все сильнее. Лучше всего было бы, конечно, выбросить самую лампу, но на это не оставалось времени. Палатка стала наполняться удушливым дымом, и как последнее средство я схватил горсть снегу и бросил в кипящую ворвань. Лучше бы я этого не делал. Последовал ужасающей силы взрыв, брызги горящей ворвани разлетелись во все стороны, и вокруг лампы разлилось огненное море, заполнившее палатку и поглотившее все, что находилось поблизости.
Полузадохшиеся, бросились мы оба к застегнутой на пуговицы двери палатки, оборвали ее и ринулись на воздух, радуясь, что спасли себе жизнь. После этого взрыва лампа погасла. Но, взглянув на палатку, мы увидели, что в шелковой стенке, как раз над тем местом, где стояла сковорода, прожжена огромная дыра. Пришлось пожертвовать на починку кусок парусины, служившей покрышкой для нарт. С большим трудом разожгли мы снова огонь и дожарили последние оладьи. Съели мы их, посыпав сахаром, в отличном расположении духа. Вкуснее этого блюда мы никогда не ели. Да, впрочем, у нас было более чем достаточно оснований быть в хорошем настроении: сегодняшнее наблюдение показало, что мы находимся под 82°04,3́ северной широты и 57°48' восточной долготы. Несмотря на западные и отчасти юго-западные ветры, мы за пять дней продвинулись на 14́ к югу и почти не уклонились к востоку. В высшей степени неожиданное и приятное открытие. К тому же теперь дует северный ветер, и нас, следовательно, несет в более теплые края».
«Среда, 26 июня. Разумеется, мы торжественно отпраздновали 24 июня: во-первых, исполнилось два года, как мы покинули родину; во-вторых, прошло сто дней, как мы распрощались с «Фрамом» (собственно, это не совсем так: сто дней исполнилось двумя днями раньше); в-третьих, это был Иванов день. Праздник был, конечно, полным; мы провели его в мечтах о лучшем времени, изучая карты, размышляя о шансах и видах на будущее, читая то, что было под руками: морской альманах и навигационные таблицы. Иохансен, кроме того, совершил прогулку вдоль полыньи и промазал по тюленю в разводье к востоку от нас.
Затем довольно поздним вечером был сервирован ужин из кровяных оладий с сахаром. На жировой лампе они поджаривались очень медленно и, чтобы съедать их горячими, приходилось брать оладьи прямо со сковородки; промежутки между порциями были достаточно продолжительными, и мы успевали вновь проголодаться. На закуску сварили брусничного киселя, который показался ничуть не хуже обычного, хотя брусника помокла вместе с каяком Иохансена в соленой воде. Было уже больше восьми часов утра, когда мы, сытые и довольные, заползли в спальный мешок.
В полдень я встал и сделал наблюдение за высотой солнца. Погода была такая лучезарная, какой и не запомню, – настолько давно ее у нас не было. Сидя на торосе, я поджидал, пока солнце пройдет через меридиан, грелся на солнцепеке и глядел на ледяную ширь; со всех сторон ослепительно искрился белоснежный простор. Я смотрел на разводье, расстилавшееся передо мной, блестящее и спокойное, как горное озеро, и отражавшее в себе ледяные берега. Ни малейшего ветерка, полная тишь. Солнце припекало, и мне чудилось, что я дома. Бедное человеческое существо – у тебя только и остались грезы, одни грезы. А перед тобой тяжелые, вздыбившиеся льды, громадные торосы и между ними талый снег глубиной в несколько метров, и как еще далеко тебе до юга, никто не знает.
Прежде чем вернуться в палатку, я пошел с банкой к полынье за водой для супа, который мы собирались сварить к завтраку. В это мгновение у края льдины выглянул из воды тюлень, и я стремглав понесся за ружьем и каяком. Но едва сев в каяк, я обнаружил, что он рассохся на солнце и течет, как решето. Пришлось как можно быстрее грести к ледяному берегу, чтобы не пойти ко дну. Пока я выкачивал из каяка воду, тюлень опять появился, и на этот раз я в него попал. Он заколыхался на воде, словно пробка. Я не замедлил спустить на воду свое рассохшееся суденышко, всадил гарпун в спину тюленя и затем взял его на буксир. Каяк тем временем постепенно наполнялся водой, мягкие части моего тела подмокли, а комаги и вовсе наполнились водой.
Подтащив тюленя к палатке, ободрав его, собрав всю кровь, какая только осталась, и разрубив тушу на куски, я заполз в палатку и только тогда снял с себя мокрую одежду, надел сухое белье и, развесив все мокрое для просушки на солнце, залез в спальный мешок. Теперь, впрочем, в палатке легко согреться. На припеке в ней бывает так жарко, что нам не спится, хотя мы и ложимся поверх мешка. Да, возвращаясь с тюленем к нашей стоянке, я обнаружил, что там, где выскочили колышки, из палатки торчит голая нога Иохансена. Он сладко спал, даже и не подозревая об этом. Съев по маленькому кусочку шоколада и сырого сала в ознаменование удачной охоты и просмотрев немного мои наблюдения, мы снова улеглись спать.
Странно, что судя по широте, мы остаемся приблизительно на том же самом месте, не движемся к югу, несмотря на северный ветер. Не уперлись ли плавучие льды в землю? В этом, конечно, нет ничего невозможного; во всяком случае мы не можем быть далеко от нее».
«Четверг, 27 июня. Та же однообразная жизнь, тот же северный ветер, та же пасмурная погода и те же думы о том, что принесет будущее. Ночью дул с севера очень свежий ветер со снегом и ледяной крупой, хлеставшей по стенам палатки; можно было принять ее за настоящий ливень. Снег этот и крупа быстро таяли на стенах, и с них текло. В палатке, однако, тепло и уютно, и ветер до нас не добирается. Мы лежим в теплом мешке, прислушиваемся, как бьется о палатку ветер, и воображаем, что нас быстро несет на юг, хотя, быть может, мы совсем и не трогаемся с места. Но если и такой ветер никуда нас не пригонит, то этому не может быть другого объяснения, кроме того, что лед уперся в берег и берег недалек от нас. Придется нам подождать восточного ветра, чтобы он отнес нас подальше на запад, западнее земли, а потом уже на юг.
Я все надеюсь, что пока мы лежим здесь, нас вынесет в пролив между Землей Франца-Иосифа и Шпицбергеном. Вчера погода была суровая: ветер, снег; работать вне палатки было невозможно, тем более если принять во внимание, что нам, к сожалению, нечего торопиться. Полыньи сильно изменились. От той, которая перед нами и по которой мы плыли, скоро ничего не останется; во всех направлениях вокруг нее нагромождается лед. Надеюсь, что лед сжатиями будет размолот в куски, отчего облегчится в будущем его разрежение. Но произойдет это во всяком случае не ранее конца июля, и нам придется, пожалуй, в ожидании запастись терпением.
Часть мяса нарезали тонкими ломтями и повесили провялить. Нужно позаботиться об увеличении путевых запасов, а для этого лучше всего заготовить пеммикана или вяленой тюленины и захватить с собой хоть немного тюленьего сала. Иохансен нашел на льду совсем близко от нас озеро пресной воды; теперь вода под рукой и не надо возиться, растапливая лед. В первый раз мы нашли воду, пригодную для питья и стряпни. Тюлени попадаются здесь не так уж часто, зато птиц, слава богу, изобилие. Сегодня ночью две белые чайки безбоязненно уселись на тюленью шкуру у самой палатки и стали выклевывать сало. Два раза мы их отгоняли, но они прилетали обратно. Если будет недостаток в мясе, можно будет заняться охотой на птиц; их тут достаточно».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
