Даже не зная комментариев Ветошкина, который был – обязан был быть! – участником описываемых событий, трудно удержаться от вопросов, читая книгу «Кремль и космос».
Почему Маленков утверждает, что мы уже усовершенствовали и «превзошли» Фау-2? Эта работа только ведется. Мы еще не только не «превзошли», но и не освоили Фау-2: первый пуск немецкой ракеты состоится лишь через полгода и будет ли он удачным, Маленков знать не мог.
Почему правительственную комиссию по ракетам дальнего действия возглавляет Серов? Ведь все ракетные дела еще в 1946 году поручены Устинову. Вряд ли Токати-Токаев мог быть заместителем председателя этой комиссии, слишком маленькая он для этого фигура.
Почему Келдыш фигурирует в ней в качестве представителя Министерства вооружения, если он никогда в этом министерстве не работал?
При чем МАП и ВВС, если они давно уже отмахнулись от ракет дальнего действия? И зачем нужна эта комиссия вообще, зачем ей ехать в Германию и «анализировать вопрос о немецком вкладе», когда вопрос этот давно проанализирован, написан фундаментальный отчет, 13-томный «Сборник материалов по изучению трофейной реактивной техники»? И ездить за ним в Германию тоже не надо, поскольку отчет этот давно в Москве!
Непонятно и то, почему комиссия, возглавляемая Серовым, должна заниматься в 1947 году «отбором персонала» в Германии, хотя как раз сам Серов уже «отобрал персонал» в 1946 году?
В известной мне отечественной литературе, например в книге все того же А.П. Романова «Ракетам покоряется пространство»120 также упоминается, правда безо всяких деталей, апрельское совещание 1947 года, которое вел Сталин. В книге Николая Чевельча «Рядом с молниями»121 тоже рассказывается о совещании у Сталина, которое, как не трудно вычислить, происходило в первой половине 1947 года и на котором якобы присутствовал «генеральный конструктор Сергей Павлович Королев». В описании этой встречи главное действующее лицо – Митрофан Иванович Неделин, с которым Сталин и решает вопрос, где строить полигон для испытания ракет. Неделин мог принимать участие в таком совещании, но вряд ли Сталин решал бы этот вопрос без маршалов Воронова и Яковлева. А в их присутствии едва ли Неделин мог быть главным действующим лицом. Что же касается Королева, то он не был тогда (и никогда не был!) «генеральным конструктором», а лишь начальником одного из отделов НИИ-88 и «главным конструктором изделия № 1».
О совещании у Сталина пишет в книге «Неделин»122 многолетний заместитель первого главкома ракетных войск Владимир Федорович Толубко. Дата тоже не указана, но из контекста понятно: начало 1947 года. В описании этого совещания уже присутствуют и Воронов, и Яковлев, и Неделин, но тема совершенно другая: Сталин «с присущей ему проницательностью» интересовался состоянием ракетостроения и атомных исследований. Докладывали ему Неделин, Королев и Курчатов.
Почему ракетные и атомные дела разбираются вместе? Ведь до создания атомной бомбы еще далеко. Почему о состоянии ракетостроения докладывает начальник отдела института Королев, а не министр Устинов, который даже не упоминается в числе участников совещания, имеющего к его работе самое непосредственное отношение?
Не надо быть слишком проницательным текстологом, чтобы заметить, что у всех названных авторов концы с концами не всегда сходятся, а описания совещаний основаны скорее на легендах, чем на документах. Пожалуй, с некоторым риском можно принять лишь одно, самое общее свидетельство: весной 1947 года Сталин проводит совещание, посвященное ракетной технике, на котором мог присутствовать Королев, но, очевидно, не присутствовал, поскольку Королев говорит о 9 марта 1948 года, а из письма видно, что «великое счастье побывать у товарища Сталина» выпало ему лишь однажды. Если бы он был у него несколько раз, он бы непременно вспомнил об этом в день смерти Сталина: в такие минуты люди пишут правду. Да и о самолете Зенгера даже намека нет в записи Королева.
Королев позднее рассказывал нескольким людям, что он был на совещании у Сталина, которое состоялось после пусков Фау-2, перед пуском ее советской модификации Р-1, когда уже ясно наметились контуры следующей ракеты Королева Р-2. Март 1948 года – как раз время между Фау и Р-1. Георгий Александрович Тюлин рассказывал, что примерно в то же время – 1947-1949 годы – Кремль потребовал от Королева отчета о состоянии ракетной техники в мире. Писали они такой отчет вместе с Королевым, и Королев возил его в Кремль. Там, по его словам, он впервые встретился со Сталиным, который расспрашивал его о преимуществах ракет в сравнении с бомбардировщиками. После этой беседы Сталин попросил Королева составить ему на эту тему короткую справку. Королев написал ее прямо в приемной и после этого уехал. Это тоже весьма вероятно, потому что вопрос: что лучше – ракета или самолет, вопрос, который дебатировался потом еще многие годы, как раз тогда и зарождался, и Сталин, конечно, хотел знать все аргументы.
Изучив все рассказы и легенды о встречах Королева со Сталиным, я вот что об этом думаю:
В апреле 1947 года, когда Сталин, вероятно, обсуждал вопрос о бомбардировщике Зенгера и немецких трофеях, Королев на этих совещаниях, очевидно, не присутствовал. Он еще не тот Королев, которого мы себе сегодня представляем. Не тот у него уровень, чтобы заседать у Сталина.
Другое дело – март 1948 года. Королев не только разобрался с Фау-2, но и научился пускать эту ракету. Более того, уже готовится к производству ее советская модификация Р-1. Уже есть конкретные разработки новой ракеты, превосходящей по всем своим показателям немецкий «эталон». Открываются новые перспективы. Кормчий должен был указать путь, дать возможность вновь отпечатать проверенный трафарет: «руководствуясь мудрыми указаниями великого Сталина...» Значит, требуются «великие указания». А ракеты – дело темное, одни их хвалят, другие ругают, как быть? Резолюции Сталина редко используют бессильную бюрократическую формулу: «Разобраться и доложить». Он почти всегда стремится разобраться сам, а если дает поручения, определяет в резолюции свою точку зрения. Сам себя загнал Сталин в сложнейший лабиринт: он не мог разрешить кому бы то ни было что-то решать, он должен был решать сам, но он не мог решать неверно! Неверные решения разрушили бы образ. Он лишил себя права на ошибку. Но при всем своем уме он был только человек и не мог никогда не ошибаться. Это он тоже понимал, и тогда он научился красть истину.
Я был знаком с ленинградцем Александром Соломоновичем Фефером, кандидатом технических наук, лауреатом Государственной премии СССР, заслуженным изобретателем РСФСР. Перед самой войной он – совсем молодой инженер – вместе с приятелем изобрел способ термитной сварки металла с помощью портативного оборудования, что позволяло ремонтировать, скажем, гусеницу танка в походных условиях буквально за несколько минут. Вызванный в Москву ошеломленный Фефер был доставлен к Сталину, который попросил его подробнейшим образом рассказать ему о своем изобретении.
– Я бы хотел, чтобы вы, – сказал Сталин, – назвали мне не только положительные, но и отрицательные свойства вашей установки...
Фефер подробно и честно рассказал обо всех недостатках, объяснил, на что, по его мнению, нужно обратить внимание при доработке изобретения.
На следующий день у Сталина было большое совещание, посвященное «мартену в кастрюле», как писали в газетах. Выступали разные танковые военачальники, работники танковой промышленности, и все очень хвалили новое изобретение. Заключая обсуждение, Сталин сказал, что он согласен с тем, что новый метод необходимо повсеместно внедрять, но просит товарищей обратить внимание на некоторые недоработки. И далее, не смущаясь присутствием Фефера, который вчера все это ему рассказывал, Сталин перечислил все эти недоработки.
– У маршалов и директоров заводов отвисли челюсти, – рассказывал Александр Соломонович. – Танкисты-профессионалы, опытнейшие технологи, выходит, не сумели разглядеть того, что сразу увидел гениальный вождь своим орлиным взором! Я чуть с ума не сошел: сначала думал, что меня убьют, чтобы я никому об этом не сказал, – ведь мы беседовали наедине. Но время шло, меня все не убивали, и тогда я стал думать, что он, наверное, понимает, что я и так никогда никому ничего не скажу...
А, может быть, что-то похожее было и с Королевым? Когда настала пора решать, что делать с ракетами дальше, Сталин, прежде всего, получил от Королева необходимую ему информацию, – письменную, устную, – не суть важно. Возможно, и даже весьма вероятно, – не только от Королева. А дальше – широкое обсуждение.
Тюлину Королев рассказывал, что на это совещание его и Гонора привез Устинов. В разговоре с будущим космонавтом Георгием Гречко Сергей Павлович вспомнил такую деталь: когда они вошли, все места за столом были заняты, и он хотел сесть поодаль, но Сталин, взяв у стены одной рукой стул, усадил его за стол заседаний.
