— Что с нами будет за кровопролитие в Храме? — спросил Араон.
— Надеюсь, вам будет стыдно, — сурово ответил молодой монах. Саннио улыбнулся, потом наклонился над котелком, проверяя, не закипела ли вода. Закипела. Он осторожно снял его с огня, сыпанул горсть сухих трав, прикрыл крышкой, преграждая путь ароматному пару. Противники, оказавшиеся соратниками, дружно повели носами, раненый принц выразительно облизнулся. Молодой человек покосился на своих приятелей, которые тоже подсели поближе к небольшому костерку. Оба мирно уписывали похлебку, сваренную из общих запасов. Им всем в очередной раз несказанно повезло. Драка в Храме не вызвала гнева богов и не привлекла внимания служителей. Подумаешь, вошли трое, потом еще трое, вышли — шестеро, один ранен. Какие мелочи, и не такое бывает… Паломников вокруг было не так уж и много. Большинство предпочло заночевать в храмовой гостинице. Стоя, Саннио видел не больше десятка костров, возле которых хлопотали слуги или сами паломники, достаточно богатые, чтобы позволить себе полную независимость от трактиров и постоялых дворов. Это радовало: чем меньше свидетелей весьма нетриумфального возвращения, тем меньше вероятность быть выгнанными с Церковных земель за богохульные деяния.
— Простите, а то, что вы сделали… — спросил Андреас у брата Жана. — Это надолго?
— Что именно? — удивился монах.
— Я видел в темноте Храма, и сейчас вижу почти как днем.
— Действительно! — до Саннио только сейчас дошло, что середина ночи кажется ему необычно светлой, скорее уж, похожей на пасмурный день. Брат Жан изумленно покачал головой, потом потер глаза и задумчиво обозрел окрестности.
— Я ничего подобного не имел в виду. Я хотел только остановить вашу драку, — признался он.
— Да вы чудотворец! — рассмеялась Ханна. — Как забавно вышло. Я даже не заметила, пока господин Ленье не спросил. А ведь должно быть темно, как в погребе!
— Надеюсь, никакого вреда вам от этого не будет, — Блюдущий хмурился, и Саннио его прекрасно понимал: хочешь сделать одно, а получается совсем другое, да еще и такое, последствия чего можно обнаружить только после того, как все сделано. — Признаться, я не знаю, что на меня нашло.
— Полагаю, что на вас нашло весьма верное суждение о том, что могло бы случиться, — проговорил Альдинг, ставя точку в сожалениях чудотворца. — Не можете ли вы рассказать, что вас всех сюда привело?
— А вас? — девица Эйма второй раз уже переплетала косу и убирала ее под сетку для волос. Коса, толщиной с предплечье Саннио, не собиралась оставаться в плену, и никакие шпильки ее не укрощали.
— Госпожа Эйма, не знаю, учили ли вас, что отвечать вопросом на вопрос невежливо. Позволю себе об этом напомнить, на всякий случай, — Альдинг едва ли не шипел разъяренной рысью. Девица, державшая в зубах шпильки, а на коленях рапиру, ему явно не нравилась. — Также позволю себе напомнить, что именно вы первой обнажили оружие в Храме. Лучше бы вам объяснить свое поведение.
— А то что? — невинные голубые глаза смерили сидевшего напротив Литто. — Господин барон Литто, вы тоже не образец вежливости.
— Довольно, — поднялся брат Жан. — Не ведите себя подобно детям. Вам всем уже достаточно лет, чтобы не устраивать глупых перебранок, когда мы оказались в подобном положении!
— Я хочу знать, чему обязан нашей встрече, — холодно сказал Альдинг. — Полагаю, я в своем праве.
— Я мог бы задать вам тот же вопрос, господин барон Литто, — у монаха тоже хватало ледяной язвительности. — Однако, поскольку именно мои спутники первыми взялись за оружие, нам и отвечать первыми. После нашего рассказа я хотел бы выслушать вас, после этого мы решим, что делать. Я не вижу причин скрывать от вас цель нашего пребывания на этих землях. У нас есть причины думать, что герцог Гоэллон решил совершить некое весьма опасное действие на основе неверного суждения. Мы хотели встретить его, дабы отговорить и предостеречь. В Храм мы поднялись, поскольку госпоже Эйма показалось разумным обследовать его. Сам я отвлекся на некоторое время и не уследил за тем, как мои спутники решили устроить потасовку. Собственно, я просто решил подойти к ручью за водой — мы устроили привал, — обезоруживающая открытая улыбка. — Теперь ваша очередь.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Вы не объяснили, что за действие и каковы основания так думать, — покачал головой Литто. Брат Жан протянул кружку за настоявшимся травяным отваром, дождался, пока Саннио наполнил ее до краев, сел и… рассказал. Подробно, детально и весьма выразительно. Где-то на середине повествования младший Гоэллон от изумления едва не расплескал травяной чай себе на ноги. Господа соратники почти угадали, в чем дело, почти вычислили, что происходит, но попутно понавыдумали глупостей — и ухитрились же… Больше всех нафантазировал брат Жан, конечно — пришло же такое в голову! Вот с кем нужно познакомить дядю, чтобы перестал дразнить племянника за чрезмерно развитое воображение… …а дяде стоило бы сказать Фиору то же, что он сказал Саннио. Тогда девица Эйма не подняла бы переполох, который привел всех троих сюда, а мирно готовилась бы к свадьбе. Бедняга герцог Алларэ — сейчас, наверное, по стенкам бегает…
— Вы и правы, и не правы, — Саннио задумчиво заглянул в свою кружку, выловил листик мяты и стряхнул с пальца на землю. Рассказывать или не рассказывать? Эти трое искренне хотели помочь, не побоялись ни разбойников, ни дальнего пути, ни пролития крови. Но — поведать им, едва знакомым и почти чужим?.. — То, что на самом деле — оно и сложнее, и проще. Ладно, слушайте.
Троица непрошенных соратников слушала, открыв от изумления рты. Когда рассказ дошел до формулировки пресловутого проклятия, брат Жан едва не вскочил — но сдержался, принялся слушать дальше. Второй сюрприз поджидал его на рассказе о двух богах-самозванцах, один из которых — столь милый сердцу Церкви Противостоящий, злобный разрушитель, а вот другой — существо посложнее и куда более коварное. Монах стоически перенес все известия; и то, что на самом деле мир создан не Сотворившими, а Противостоящим, и то, что королевская династия и впрямь проклята. Лицо все больше вытягивалось, но он молчал и только изумленно качал головой.
— Во всем этом мне непонятно только одно, — сказал, дослушав, Блюдущий. — Как именно тот, второй, сумел обмануть закон Сотворивших. Слово той несчастной, дай ей боги покоя, попросту не могло быть услышано…
— Услышано оно было, — пожал плечами Альдинг. — Я не знаю, как исполняется этот закон, но знаю, что любой закон можно обойти. Но это не так уж важно. Может быть, монахи вашего ордена сочтут этот случай достойным всестороннего изучения и лет через сто найдут ответ.
— Альдинг, перестань… — негромко сказал Саннио.
— Не вижу к тому ни малейшего повода, — все с той же холодной жесткостью бросил Литто. — Мать наша Церковь хранит множество тайн и скрывает огромное число важнейших вещей. Будь в проповедях и книгах чуть меньше лжи, мы понимали бы, с чем имеем дело, могли бы противостоять этому с развязанными руками, не путаясь в слухах и догадках. Заветники, выродки, владеют знанием, в котором отказано всем нам — не смешно ли?.. Как творятся чудеса, ваше преподобие? Почему умирают все девицы, взмолившиеся о каре для насильника? Почему чудотворцы почти всегда умирают? Почему множество молитв остается без ответа? Вы, брат ордена Блюдущих Чистоту, вы — знаете?
— Сотворившие отвечают лишь на искреннюю молитву…
— Что же, вы думаете, что я был неискренен, когда молил уберечь от смерти своего отца, мать, братьев и сестру?!
— Вы готовы были принести в жертву за них свою жизнь? — брат Жан спросил тихо, но услышали его все. Барон Литто осекся, отшатнулся. Саннио захотелось отвесить монаху хорошую, тяжелую оплеуху — нашел о чем спрашивать!..
— Нет, — одними губами ответил Альдинг. — Я хотел жизни для всех нас. Но почему, почему нужно платить собой?.. Монах то ли не нашелся с ответом, то ли мирянам не полагалось знать ответ на него. Он отвернулся, не сказав ни слова. Повисла длинная тягостная пауза, которую Саннио не знал, как придавить. Любой вопрос, любое замечание казались бы сейчас бестактными. Впрочем, девица Эйма так не считала…
