class="p1">— Знай, Лео, она — та, кого я называю Духом Природы, не божество, но тайный дух мира; вселенское Материнство, чей символ ты видел в храме и чьи тайны объемлют всю земную жизнь и все знание.
— И это милосердное Материнство сурово карает своих поклонников, как оно покарало за ослушание тебя — и меня — и еще одну женщину за нарушение каких-то нелепых обетов?! — спокойно спросил Лео.
Положив руку на стол, Айша посмотрела на него мрачным взглядом и ответила:
— В этой твоей религии, о которой ты говоришь, вероятно, два бога, имеющие множество посланников: бог добра и бог зла — Осирис и Сет?
Он кивнул.
— Так я и думала. И бог зла очень силен и может рядиться в личину добра? Скажи мне, Лео, в этом нынешнем мире, о котором я знаю так мало, встречаются ли слабые души, за какие-нибудь земные блага продающиеся богу зла либо его посланникам, за что потом расплачиваются горечью и отчаянием?
— Такая судьба так или иначе постигает всех порочных людей, — ответил он.
— А если некогда жила женщина, одержимая таким безумным желанием красоты, жизни, мудрости, любви, что может быть... может быть...
— Продалась богу по имени Сет или одному из его ангелов? Неужели ты хочешь сказать, Айша, — испуганно выговорил Лео, вставая, — что эта женщина — ты?
— А если и так? — спросила она, также вставая и придвигаясь к нему.
— Если так, — хрипло ответил он, — если так, то я полагаю, что нам, может быть, следует расстаться.
— Ах, — воскликнула она с такой болью, будто ее ударили кинжалом, — ты хочешь уйти к Атене? Нет, ты не можешь оставить меня. Уж ты-то, кого я однажды убила, должен знать, как велико мое могущество. Но нет, ты ничего не помнишь, бедное дитя мгновения, — зато я... я слишком хорошо помню. На этот раз я удержу тебя — живым, а не мертвым. Посмотри на мою красоту, Лео! — Она перегнулась к нему своим гибким телом, зачаровывая его взглядом своих сияющих глаз. — Уйди, если сможешь! Но ты тянешься ко мне. Так ли спасаются бегством?
Но нет, Лео, я не буду прельщать тебя таким заурядным способом. Уходи, если хочешь. Уходи, мой любимый, а я останусь наедине с моим одиночеством и грехом. Уходи — сейчас же, немедленно! До весны тебя приютит Атене, а там ты сможешь перейти через горы и вернуться в свой прежний мир, к радостям обыденной жизни. Смотри, Лео, я закрываю лицо, чтобы не искушать тебя.
Она прикрыла лицо капюшоном — и вдруг сказала:
— Я просила, чтобы ты оставил меня одну в храме, но ведь ты приходил туда вместе с Холли? Мне кажется, я видела вас у дверей.
— Да, мы искали тебя, — ответил он.
— И нашли больше того, что искали? Такое нередко бывает с людьми смелыми. Это я захотела, чтобы вы пришли и увидели, что там происходит; и это мое покровительство спасло вас от неминуемой смерти.
— Что ты делала, сидя на троне, и что за тени подходили к тебе и кланялись? — сухо спросил он.
— Я правила во многих странах и во многих обличьях, Лео. Может быть, меня приходили проведать и поздравить мои прежние служители. А может быть, они были лишь порождениями моего ума, как те изображения на огне, которые я тебе показывала, чтобы испытать твою стойкость и верность.
Знай же, Лео Винси: все на свете иллюзорно, нет ни будущего, ни прошедшего; и то, что было, и то, что будет, существует извечно. Знай же, что я, Айша, двуедина: уродливая, когда ты представляешь меня уродливой, прекрасная, когда ты представляешь меня прекрасной, духовное облако, горящее тысячами огней в солнечном свете твоей улыбки, серый прах в тени твоего гнева. Королева на троне, перед которой благоговейно склоняются силы тьмы, — это я. Безобразный сморчок, которого ты видел на скале, — это я. Обожай меня, поклоняйся моей красоте, хотя в душе моей сосредоточено все зло, — ибо это я. Теперь, Лео, ты знаешь всю правду. Если хочешь, навсегда отрекись от меня, тебе ничто не угрожает, либо крепко прижми, прижми меня к своей груди и в уплату за мои губы и любовь возьми все мои грехи на свою голову. Молчи, Холли, пусть решает он сам.
Лео повернулся, я подумал было, что он хочет выйти. Но я ошибался, он начал ходить взад и вперед по комнате. Затем подошел к Айше и заговорил очень просто, совершенно спокойным голосом, как это свойственно людям с подобным характером в минуты сильного волнения.
— Айша, — сказал он, — когда я увидел тебя древней старухой, — ты помнишь, как все это было, — я не отрекся от тебя. Не отрекусь от тебя и сейчас — когда ты поведала мне о своем нечестивом тайном договоре, когда я своими глазами видел, как тебе поклоняются как своей владычице добрые или злые духи. Да падут на меня твои грехи, большие ли, малые, все равно. Я уже чувствую их бремя на душе, которая принимает — уже приняла — их как свои; я не ясновидец и не пророк, но я уверен, что мне не избежать кары. Ну что ж, хотя на мне нет никакой вины, я готов понести ее ради тебя. И даже с радостью.
Слушая его, Айша не заметила, что капюшон соскользнул у нее с головы; какой-то миг она молчала в изумлении, но затем вдруг разразилась потоком слез. Цепляясь за одежды Лео, она поклонилась ему так низко, что коснулась лбом пола. Да, это гордое существо, вознесшееся над всеми смертными, существо, чьи ноздри еще недавно вливали фимиам поклонения призраков или духов, простерлось у ног Лео.
Вскрикнув от ужаса, глубоко потрясенный этим униженным проявлением покорности, Лео отпрянул в сторону, нагнувшись, поднял ее с пола и отвел, все еще рыдающую, к дивану.
— Ты даже не знаешь, что ты сделал, — сказала наконец Айша. — Пусть все, что ты видел на вершине Горы или в храме, останется в твоей памяти лишь как сон; пусть рассказ о разгневанной богине будет для тебя аллегорией, притчей. Одно, во всяком случае, несомненно: миновало много веков с тех пор, как я совершила свой грех — ради тебя и против тебя и той женщины; миновало много
