лишь повторила мне, что тут нет никакой помехи, кроме бренности; пока его тело не будет оплодотворено таинственной субстанцией Жизни, она не может стать его женой, это неблагоразумно.
Я спросил почему, ведь она все-таки женщина, хотя и бессмертная, на что она со спокойной, но странно зловещей улыбкой ответила:
— Ты так уверен, мой Холли? Скажи, носят ли ваши женщины подобные украшения? — И она показала на неяркое лучистое сияние, которое струилось из ее чела.
Она стала медленно гладить свои пышные волосы, затем грудь и тело. И к чему бы ни прикасались ее пальцы, все начинало светиться таинственным светом: уже вечерело, и в комнате было темно; в этой тьме она вся с головы до пят фосфоресцировала, словно океанская вода, — великолепное и все же страшное зрелище! Она махнула рукой — и свечение сразу же прекратилось, только чело продолжало сиять по-прежнему.
— Ты так уверен, мой Холли? — повторила она. — Не бойся, это пламя тебя не опалит. Может быть, все это только тебе примерещилось, с тобой это часто бывает, я заметила, но ведь ни одна живая женщина не может вот так светиться, и обрати внимание, что мои одежды не пахнут дымом.
Тут мое терпение лопнуло, я обозлился:
— Я ни в чем не уверен, Айша, но ты просто сводишь нас с ума всеми этими чудесами и превращениями. Скажи прямо: ты дух?
— Мы все духи, — раздумчиво произнесла она. — И я, может быть, более, чем другие. Кто знает точно?
— Я, во всяком случае, не знаю, — сказал я. — Но кто бы ты ни была, женщина или дух, умоляю ответить на один вопрос. Только скажи чистую правду. Кто ты с самого начала для Лео и кто он для тебя?
Она ответила со странно торжественным видом:
— Если мне не изменяет память, в первой книге еврейского канона, которую я когда-то изучала, рассказывается, как сыны Небес спустились к земным дочерям и увидели, что те прекрасны.
— Да, так там написано, — подтвердил я.
— Но ведь могло случиться и по-другому: вообрази себе, что дочь Небес спустилась к земному мужчине и полюбила его всей душой. И еще вообрази себе, что за свой великий грех эта высокая упавшая звезда, готовая ради него отречься от бессмертия, осуждена страдать до тех пор, пока ее не спасет его любовь, очищенная до божественной сущности муками и верная даже воспоминаниям.
Наконец я прозрел и нетерпеливо вскочил, чтобы задать еще вопрос, но она холодным тоном добавила:
— Нет, Холли, перестань меня расспрашивать: есть тайны, о которых я могу говорить только обиняками, иносказательно — не для того, чтобы посмеяться над тобой или поставить тебя в тупик, а просто потому, что должна так поступать. Понимай как хочешь то, что я сказала. Атене, ты знаешь, не считает меня смертной женщиной, поэтому она и сказала, что человек и дух не могут быть вместе, и в некоторых случаях я вынуждена взвешивать ее мнение, ибо и она, и ее старый дед-шаман наделены и мудростью, и даром провидения. Пусть же мой господин не настаивает, чтобы я немедленно стала его женой, о, ты даже не знаешь, как больно мне отказывать ему!
К тому же должна тебе признаться, мой старый друг, мое женское сердце не позволяет мне спокойно, не отзываясь всем своим существом, слушать мольбы человека, так горячо мною любимого. Видишь ли, я надела узду на мое желание, но все во мне обливается кровью, когда я его слушаю; если он не перестанет преследовать меня и словами, и пылающими взглядами, пламя может, кто знает, перекинуться и на меня, и тогда я могу натворить любые безрассудства.
Если это случится, мы вместе скатимся в пропасть страсти, вместе вступим в поток, бушующий на самом дне, и там, возможно, утонем либо нас разнесет в разные стороны. Нет, нет, нам предстоит еще совершить недолгое путешествие, чтобы достичь моста, найденного моей мудростью, благополучно перейти через него и спокойно продолжать путь по лужайкам вечного счастья и любви.
Она замолчала, не желая продолжать этот разговор. Но самое худшее — я отнюдь не был уверен, что она и впрямь сказала мне чистую правду или хотя бы всю правду, ибо правда для Айши так же многоцветна, как лучи, отбрасываемые гранями драгоценных камней. И мы никогда не знаем, какой своей гранью она предстает перед нами: обо всех тайнах она говорит иносказательно, притчами, то ли так ей кажется предпочтительней, то ли она соблюдает запреты, — и этого тоже нам не дано знать.
Я и по сей день не знаю, кто такая Айша: женщина или дух либо, как я подозреваю, их сочетание. Не знаю, каковы пределы ее могущества, верна ли эта замысловатая история о зарождении ее любви к Лео — лично я сомневаюсь в ее правдивости, — или это только аллегория, плод ее фантазии: в каких-то своих целях она воспроизвела эту аллегорию на огненной завесе, так, по крайней мере, она намекнула.
Не знаю, в самом ли деле она была стара и безобразна, когда мы впервые увидели ее на Горе, или она приняла такой облик, чтобы испытать своего возлюбленного. Несмотря на свидетельство Ороса, вполне возможно вынужденное, я не знаю, действительно ли ее дух вселился в тело мертвой настоятельницы, действительно ли после того, как она погибла такой жалкой смертью, ее тело и душа перенеслись из пещер Кора на эту горную вершину.
Я не знаю, почему при всем своем сверхъестественном могуществе она не отыскала нас там, где мы находились, и мы вынуждены были странствовать много мучительно долгих лет, чтобы ее найти, хотя я и предполагаю, что некая Высшая Сила позволяла ей незримо сопровождать нас, наблюдая каждый наш шаг, читая каждую нашу мысль, пока в назначенный судьбой час мы не достигли назначенного судьбой места. Есть и еще многое другое, что мучает меня своей неразгаданностью, но я не хочу отвлекаться от главной темы.
Короче, я не знаю ничего, кроме того, что моя жизнь тесно переплетена с одной из величайших тайн мира, что удивительное существо по имени Айша сумело постичь секрет жизни, хранимый неведомой Силой; что она утверждает — тут мы должны верить ей на слово, доказательств никаких нет, — будто обрести бессмертие можно омовением в некой субстанции, жидкой или парообразной, либо в эманации; что она одержима страстью, не очень легко объяснимой, но
