– Вы думаете о том, удастся ли им осуществить свои планы, доктор Гудсер? – спросил помощник Эдвард Кауч, который стоял рядом с Гудсером и обратил внимание на задумчивость последнего.
– Нет, – сказал Гудсер. Он так устал, что мог ответить только честно. – Я думал о рядовом Хизере.
– О рядовом Хизере? – переспросил Кауч. – Но мы же оставил и его тело…
– Да, – сказал Гудсер. – Труп морского пехотинца лежит под куском парусины рядом с нашим санным следом неподалеку от Речного лагеря в двенадцати днях пути отсюда – даже меньше, если учесть, что многочисленная команда Хикки тащит всего один полубаркас.
– Господи Иисусе, – прошипел Кауч.
Гудсер кивнул.
– Я просто надеюсь, что они не найдут тела стюарда. Мне нравился Джон Бридженс. Он был достойным человеком и заслуживает лучшей участи, чем стать кормом для мерзавцев вроде Корнелиуса Хикки.
Во второй половине дня Гудсера вызвали на совещание, проводившееся возле четырех лодок на берегу – двух вельботов, по обыкновению перевернутых вверх днищем, и двух тендеров, по прежнему стоявших на санях, неразгруженных, – вне пределов слышимости обитателей лагеря, занятых своими обязанностями или дремлющих в палатках. Там присутствовали капитан Крозье, старший помощник Дево, старший помощник Роберт Томас, второй помощник Кауч, помощник боцмана Джонсон, боцман Джон Лейн и капрал морской пехоты Пирсон, который еле держался на ногах от слабости и был вынужден прислониться к растрескавшемуся корпусу перевернутого вельбота.
– Спасибо, что пришли без промедления, доктор, – сказал Крозье. – Мы собрались здесь, чтобы обсудить меры защиты на случай возвращения Корнелиуса Хикки и наши собственные планы на ближайшие недели.
– Но, капитан, – сказал врач, – вы же не ожидаете, что Хикки, Ходжсон и остальные вернутся обратно?
Крозье вскинул руки в перчатках и пожал плечами. Сыпал легкий снег.
– Возможно, он по-прежнему хочет заполучить Дэвида Лейса. Или трупы мистера Диггла и мистера Хани. Или даже вас, доктор.
Гудсер потряс головой и поделился своими мыслями насчет тел – начиная с тела рядового Хизера, – которые лежат вдоль всего обратного пути, словно склады замороженного мяса.
– Да, мы думали об этом, – сказал Чарльз Дево. – Возможно, главным образом именно поэтому Хикки считает, что сможет добраться до лагеря «Террор». Но мы все равно собираемся обеспечить круглосуточную охрану лагеря Спасения на несколько ближайших дней и отправить боцмана Джонсона, здесь присутствующего, вместе с одним-двумя матросами, чтобы они следовали за отрядом Хикки три или четыре дня – просто на всякий случай.
– Что же касается нашего будущего, доктор Гудсер, – проскрипел Крозье, – каким оно вам видится?
Настала очередь врача пожать плечами.
– Мистер Джонсон, мистер Хелпмен и инженер Томпсон не протянут долее нескольких дней, – тихо проговорил он. – Насчет пятнадцати-семнадцати остальных моих цинготных больных я просто ничего не могу сказать наверное. Несколько из них могут выжить… в смысле, оправиться от цинги. Особенно если мы найдем для них свежее мясо. Но из восемнадцати человек, которые, возможно, останутся со мной в лагере Спасения – кстати, Томас Хартнелл вызвался остаться в качестве моего помощника, – только трое или четверо будут в состоянии охотиться на тюленей на льду или песцов в глубине острова. Причем недолго. Я полагаю, все прочие оставшиеся здесь умрут от голода не позднее пятнадцатого сентября. Большинство – раньше…
Он не стал говорить, что некоторые смогут протянуть дольше, питаясь телами умерших. А также не упомянул, что сам он, доктор Гарри Д. С. Гудсер, твердо решил не становиться людоедом, чтобы выжить, и не помогать тем, кто сочтет нужным заняться каннибализмом. Инструкции касательно расчленения тел, данные во время вчерашней переклички, были последним его словом по данному предмету. Однако при этом он никогда не осудит людей, оставшихся в лагере Спасения или продолживших путь на юг, которые в конечном счете действительно начнут поедать человечину, чтобы хоть немного продлить дни своей жизни. Если кто-нибудь в экспедиции Франклина и понимал, что человеческое тело является всего лишь физической оболочкой души – и представляет собой просто кусок мяса, когда душа уходит, – то этим человеком был их уцелевший врач и анатом, доктор Гарри Д. С. Гудсер. Решение не продлевать свою собственную жизнь на несколько недель или даже месяцев за счет поедания человеческой плоти он принял для себя одного, по причинам нравственного и философского порядка, имевшим отношение только к нему самому.
– Возможно, у нас есть другой выбор, – тихо проговорил Крозье, словно прочитав мысли Гудсера. – Сегодня утром я решил, что отряд, планировавший выступить к реке, может задержаться в лагере Спасения еще на неделю – или даже на десять дней – в надежде, что лед вскроется и тогда мы все пустимся в путь на лодках… даже умирающие.
Гудсер нахмурился и с сомнением посмотрел на четыре лодки вокруг них.
– Разве мы все поместимся в эти несколько лодок? – спросил он.
– Не забывайте, доктор, что нас стало на девятнадцать человек меньше после ухода недовольных, – сказал Эдвард Кауч. – И еще двое умерли со вчерашнего утра. Таким образом, получается пятьдесят три человека на четыре лодки, включая нас.
– И как вы сами говорите, – добавил Томас Джонсон, – в течение следующей недели еще несколько больных умрут.
– И у нас практически не осталось пищи, чтобы тащить лодки волоком, – подал голос капрал Пирсон, который стоял, тяжело привалившись к перевернутому вельботу.
– И я решил оставить здесь все палатки, – сказал Крозье.
– А где мы будем укрываться во время грозы? – спросил Гудсер.
– На льду – подлодками, – ответил Дево. – На открытой воде – под лодочными чехлами. Я так и делал, когда пытался добраться до полуострова Бутия в прошлом марте, в самый разгар зимы, и под лодкой или в лодке теплее, чем в этих сраных палатках… прошу прощения за грубое слово, капитан.
– Я вас прощаю, – сказал Крозье. – Кроме того, каждая голландская палатка сейчас весит в три-четыре раза больше, чем в начале нашего похода. Они никогда не высыхают. Они, наверное, впитали в себя добрую половину всей арктической влаги.
– Как и наши подштанники, – сказал помощник Роберт Томас.
Все рассмеялись. Двое из них от смеха зашлись надсадным кашлем.
– Я также собираюсь оставить здесь все большие бочки для воды, кроме трех, – сказал Крозье. – Две из них, вероятно, будут уже пусты ко времени нашего отбытия. На каждой лодке будет только один маленький бочонок для хранения продуктов.
Гудсер потряс головой.
– Но каким образом вы будете утолять жажду во время плавания или перехода через пролив?
– Мы будем утолять жажду, доктор, – сказал капитан. – Не забывайте: если лед вскроется, вы с больными поплывете с нами, а не останетесь здесь умирать. И мы будем регулярно наполнять бочонки пресной водой, когда достигнем реки. А до тех пор… я должен сделать признание. Мы – офицеры – действительно утаили кое-что, о чем не сообщили вчера во время Дележа. Немного горючего для спиртовок, спрятанного под фальшивым дном одной из последних бочек из-под рома.
– Мы будем растапливать снег и лед, чтобы получать питьевую воду, – сказал Джонсон.
Гудсер медленно кивнул. Он настолько смирился с неизбежной скорой смертью, что мысль о возможном спасении показалась почти мучительной. Усилием воли он подавил желание снова исполниться надежды. Скорее всего, все они – команда Хикки, группа мистера Мейла и отряд Крозье – погибнут в течение следующего месяца.
И снова словно прочитав мысли Гудсера, Крозье спросил:
– Что нам понадобится, доктор, чтобы не умереть и от цинги и истощения и продержаться еще три месяца, которые, вероятно, уйдут у нас на путешествие вверх по реке до Большого Невольничьего озера?
– Свежая пища, – просто ответил врач. – Я убежден, что мы в силах поправить здоровье нескольких цинготных больных, коли добудем свежую пищу. Если не овощи и фрукты, о которых здесь, я знаю, и думать не приходится, то свежее мясо, особенно сало. Даже кровь животных поможет.
– Почему мясо и сало задерживают развитие столь страшного заболевания или даже исцеляют от него, доктор? – спросил капрал Пирсон.
– Понятия не имею, – сказал Гудсер, тряся головой. – Но я уверен в этом так же, как уверен в том, что все мы умрем от цинги, если не добудем свежего мяса… еще даже прежде, чем умрем от голода.
– Если Хикки и остальные доберутся до лагеря «Террор», послужат ли голднеровские консервированные продукты той же цели? – поинтересовался Дево.
Гудсер снова пожал плечами.
– Возможно, хотя я согласен с мнением моего покойного коллеги, фельдшера Макдональда, что свежая пища всегда лучше консервированной. И я убежден, что в голднеровских консервах содержались два типа ядов: один – действующий медленно и коварно, а другой, как в случае с бедным капитаном Фицджеймсом и другими, действующий крайне быстро и страшно. В любом случае мы, поставленные перед необходимостью искать и добывать свежее мясо или рыбу, находимся в лучшем положении, чем они, возлагающие надежды на испорченные консервы.
