«Опять двадцать пять…», — промелькнуло подобие сожаления об отсутствии воспоминаний, но вместе с тем нахлынуло чувство удовлетворения и расслабленности, словно вылились долго копившиеся ненависть с тоскою.
В недолгой, но насыщенной жизни Дмитрия подобное происходило не в первый и не во второй раз, да и напоивший его раскаленным свинцом Анатон напомнил об этом, когда выпроваживал из пыточной, передавая на поруки сатирам. Внутри бесконечно-задумчивого мальчишки дремал некий, желающий крови и неподдающийся контролю в критических ситуациях зверь, и тогда парень терял разум, принося горе с болью окружающим. Правда, происходило это в случаях, грозящих ему немалой бедой и требующих вмешательства намного большей силы, чем обладал сам Дима.
Эти редчайшие моменты, когда мальчишка оказывался во власти чуждого создания, живущего с ним в одном теле и являющегося неотъемлемой частью организма, показывали одно и то же — вокруг лежали люди, избитые им, а точнее его вторым «Я», с которым Дмитрий не мог подружиться из-за множества необходимых тренировок. Его тело являлось жестоким, прекрасно знающим себе цену зверем, чувствующим каждую клеточку, душа же парня такими способностями не обладала, являясь просто временным и не претендующим на постоянство жильцом. Вот, если бы юноша занялся духовным развитием и самосовершенствованием, то сумел бы подчинить существо, охраняющее его отчего-то ценную суть, но лень, алкоголизм и сигареты всегда находили причину отдохнуть.
Не просто так у каждого человека есть знак гороскопа и год животного, в который он появился на свет, совсем не просто… Придумавшие сии характеристики древние не были дураками и отлично знали, что во всех людях заключены самые разные представители земной фауны, да и жители Ада внешне являлись наполовину зверьми, в отличие от ангелов, обладающих абсолютно иной внешностью. По крайней мере, по рассказам Анатона, да и людским верованиям.
Поэтому люди такими и получились. Снаружи ангелы, внутри демоны, а основная суть в виде сознания или души, постоянно борется с двумя ипостасями Добра и Зла, не имеющими большой разницы, уж слишком сии понятия относительны. Каждый человек находится между собственным ангелом и бесом, вот только они всегда разные и меняются с каждой прожитой жизнью, ибо, чем больше настрадаешься, тем вдумчивей рассматриваешь грабли, на которые натыкаешься…
Разогнувшиеся вместе с ним испуганные рабы старались на Дмитрия не смотреть, даже более-менее спокойный Такеши как-то боязливо опустил глаза, едва покрытый кровью юноша взглянул на него, зато татуированный Лкетинг ответил на вопросительный взгляд бесстрастным кивком. Что означал кивок — неизвестно, возможно уважение или обычное понимание, но ясно одно — выходец из Африки считал произошедшее нормальным и вполне естественным.
— Надеюсь, теперь вы сядете?! Не будете выбирать места послаще?! Где вы их вообще нашли?! — тяжело-дышащий Дима хрипло задал вопрос, смотрящим на него с искренним страхом людям, но не получил ответа, кроме звучных, легких и неспешных аплодисментов со стороны.
Подозревая, кто является поклонником его непроизвольного творчества, парень похолодел и замер, но моментально очнулся и повернулся, дабы встретиться серо-голубыми глазами с холодным желтым взором собакоголового демона, вошедшего в насыщенное запахом мочи помещение. Тот лениво, но отчетливо хлопал ладонями с когтистыми пальцами, смешливо глядя на покрытого кровью, не могущего отдышаться парня, а рядом сверкал красными глазами сатир, с любопытством взирающий на «Спящего», пару минут назад убившего человеческого раба.
— Отлично! Молодец! — раздалась пара хлопков посильней. — Показал себя настоящего! Начинка-то твоя ничуть не лучше нашей, да «Спящий»? — «Анубис» растянул звериные черты морды в еще более жутком подобии улыбки. — Остались лишь твои друзья! Но они попроще будут раз до сих пор не сорвались! Видимо столько не пережили! — загадочно закончил он, переведя язвительный, смеющийся взгляд на Такеши с Лкетингом, отчего непривычный к вниманию демонов японец понурил голову, масаи же наоборот выпятил могучую грудь и с наглым вызовом уставился в угольно-черную морду Джумоука. — Ха-ха-ха! — с примесью гавканья гиены захохотал собакоголовый, отбрасывая золотом одежд тусклые блики. — Забыл! Извиняюсь! — он произвел издевательский поклон, отведя в сторону смертельный жезл, что заставило отскочить мерзкого сатира, второй же его собрат видимо оставался за распахнутой дверью, где ждали остальные грешники. — Доблестный туземец показал себя еще в начале вашего путешествия! Остается только японец… Какова же твоя цена, мой узкоглазый друг?! А?! — он уставился на азиата, не поднимающего взлохмаченную голову. — Не знаешь? — напряженный японец молчал несколько секунд, но все-таки решился поднять прищуренные глаза.
— Нет! — было бы обманом сказать, что его взор бесстрашен, а голос тверд, но внешне субтильный Такеши нашелся сил ответить язвительному проводнику в мире мертвых, не опустив при этом взор.
— Правильно! — внезапно убрал звериную ухмылку Джумоук. — Откуда тебе знать… А теперь сели все!! — демон с головой разъяренного пса яростно рявкнул на внимающих разговору рабов. — Не то продам в пройденные клетки! — голос-рык вкупе с реально виденной, кошмарной угрозой подействовал на всех пленников без исключения, даже гордый, несгибаемый масаи безропотно повернулся и, облокотившись о стенку, аккуратно сполз вниз, а Дима кинулся повторять его, такое желанное движение.
Покрытый кровью юноша безумно обрадовался наконец-то приблизившемуся отдыху, а убитый человек, как ни странно, не вызывал угрызений совести. Никаких ужасных чувств или вселенской тоски, кроме некого непонятного ощущения.
«Ах! Я убил человека! Человека!!! О, Господи! Прости меня! Я забрал жизнь данную не мною, а тобой! Вот, если бы это был обычный хомяк или котенок… Или шимпанзе, на котором я проводил опыты! Да пусть даже лягушка, Господи! Сделай так, чтобы это была лягушка, десять лягушек, сто тысяч лягушек, но не человек! Ведь он так ценен в отличие уничтожаемых им и выбрасываемых на улицу животных! Человек… Такое удивительное, совершенное и бесценное создание, даже лежащее на диване и пьющее пиво, существуя на пенсию парализованной матери… Это же бл. ть человек! Венец, бл. ть творения! Ты знал Господи, что нынче венцом Твоего творения считается гора сала, лежащая на диване!? Нет?! Удивительно! А говорят, что так говоришь Ты, но тогда упаси нас Бог от тебя Господи…», — Дима не испытывал жалости к убитому, зато испытывал легкое сожаление, что не сделал так раньше.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
