— Командир, — вывел меня из задумчивости Скляров, — дверь закрыта, можем лететь.
Взлетели быстро, развернулись, покачали австралийцам крыльями и пошли домой.
Верь интуиции
Казалось бы, дела идут неплохо, но радоваться почему-то не хочется. Ничего не меняется в деле обеспечения полетов, но такому положению дел есть хоть объяснение — каждый год создается, практически, новый летный отряд, которому некогда заглядывать в будущее, думать о перспективе: отлетали свое и уехали на Большую землю. Но не улучшается быт и на станциях, несмотря на интенсивное строительство, ведущееся постоянно. Жилья явно не хватает. Авиаторов подселяют маленькими группами к специалистам других подразделений, а иногда отводят нам старые, аварийные дома, то и дело затопляемые талыми водами. Но хуже всего то, что питание полярников не выдерживает никакой критики — в нем практически нет свежих продуктов, овощей, фруктов, соков, минеральной воды... Пьем дистиллированную, вытопленную из снега и льда или талую воду, лишенную солей, и это неизбежно скажется на здоровье людей, если не сейчас, так в будущем. А на тех, кто, как я, прожил в Антарктиде пять-семь и больше сезонов, уже сказалось, поскольку за каждым тянется «шлейф» болезней, он становится все шире год от года.
Погода меняется очень резко, каждый полет выполняем, используя малейшее «окно», когда она выпускает Ил-14 на «Восток». Морские суда только подходят к «Дружной-1» и «Дружной-2», «Михаил Сомов» тоже еще далеко. Что ж, пора собираться в дальний путь — на полевые станции «Дружные» смещается центр тяжести авиационных работ в 29-й САЭ, и я должен быть там.
Подготовил все указания и напутствия группе, которая остается в «Мирном», передал их Склярову, который уже несколько дней почти не покидает самолет — установилась хорошая погода и он много летает.
В последний день декабря получаю радиограммы от вертолетчиков, что они на кораблях подошли к месту выгрузки в районе Халли-Бей, просят разрешить ее и начать работу. Даю ответ и вскоре получаю сообщение, что вертолеты выгружены, собраны и уходят с десантной группой на расконсервацию «Дружной». Принимаю решение 2 января идти туда — там мы нужнее всего.
... Новый 1984 год очень дружно и по-домашнему тепло встретили в кают-компании вместе со всем составом станции. Оказалось, что со времени моей первой экспедиции в Антарктиду — а мы пришли тогда в девятую САЭ, именно в «Мирный» — из ее состава оказались здесь теперь всего четыре человека: В. И. Сердюков — начальник станции, А. Н. Лебедев — начальник транспортного отряда, который успел к Новому году вернуться с «Востока», Ю. Н. Стельмаков — сварщик и я. Как же быстро летит время!
В ночь со 2 на 3 января с экипажем В. Радюка улетаем на «Молодежную». Летели без приключений, короткая передышка, В. Радюка сменяет экипаж А. Сотникова и — дальше, на «Новолазаревскую». Заправляемся горючим и летим на «Дружную-1». Здесь аэродром уже подготовлен к нашему прилету, и я отмечаю, что не зря, выходит, ругался с начальством в Москве, настаивал, чтобы сюда направили руководителя полетов на весь сезон — объем работ в этом районе намечается огромный, и я теперь могу быть спокоен хотя бы за этот участок. К тому же руководителем полетов будет Владимир Кондратьев, с которым мы научились понимать друг друга с полувзгляда.
А проблем оказалось немало. Переговоры с капитанами морских судов ничего утешительного не принесли — ледовая обстановка сложилась самым наихудшим образом, крепкого припая у «Дружной-1» нет, к ледовому барьеру тоже не подойти. Пока на вертолете с экипажем В. Золото искали место выгрузки нашей авиатехники, пока анализировали то, что увидели, настало утро, и вопрос о том, где и когда я буду спать, отпал сам собой. Снова летим на поиски — теперь к «Дружной-2». Тот же результат — Антарктида явно не хотела пускать нас в свои владения.
Как часто бывает в таких ситуациях, помог господин Случай, который явился к нам в лице заместителя начальника базы «Дружная-1», старого полярника Анатолия Петровича Баньщикова. Он ввалился в «бочку» — полевой домик, в котором я жил, внеся с собой чистый морозный запах ледника:
— Ну что, не можете найти «дверцу»? Не пускает она вас на барьер? — он рассмеялся.
Я только удрученно развел руками:
— Не пускает. Облетели все, что могли, — ни одного подходящего мостика сюда, наверх.
— Одевайся, я тебе кое-что покажу.
Совсем недалеко от станции, укрытый нависшим над ним козырьком надува, лежал снежник, полого спускающийся на припай.
— Подойдет? — Баньщиков был явно доволен произведенным эффектом, который, видимо, отразился у меня на лице.
Я постарался спрятать свою радость:
— Давай пригласим Сарапунина и Леонтьева, что они скажут? На «Пионере Эстонии», которым командовал капитан Валерий Алексеевич Сарапунин, пришла в Антарктиду вся наша авиатехника, а точно оценить, можно ли ее выгружать на снежник, способен был, на мой взгляд, лишь Евгений Борисович Леонтьев, опытнейший гидролог, наш «соратник» еще по 25-й САЭ.
— К припаю подойти смогу, — сказал Сарапунин, оценив акваторию моря и прочность льда.
— А вот снежник мне особого уважения не внушает, — Леонтьев высказал то, что тревожило и меня: никаких внешних признаков, по которым можно было бы предъявить претензии к этому архитектурному сооружению Антарктиды, не наблюдалось, но чисто интуитивно у нас обоих он вызывал подозрения. Поэтому решили: прежде, чем тащить по нему самолеты Ил-14, выровнять «дорогу», а заодно хорошенько проверить ее на прочность.
Целый день весь летный, наземный состав и несколько групп представителей «науки» ломали, кирками и лопатами выравнивали «дорогу». Ничего подозрительного, но меня и это не убедило, и я настоял, чтобы по ней «поелозил» бульдозер — след к следу, на ширину колеи Ил-14. Он посбивал торосы, которые было невозможно сокрушить ломами, укатал снег... Ничего. Снова окликаю старшего инженера:
— Давай-ка еще раз пройдем по снежнику.
Пошли. А через пяток минут я услышал радостный крик:
— Командир! Нашли!
«Черт подери! — подумал я. — Чему тут радоваться?!» Да, под мощным слоем смерзшегося снега, который выдержал атаку бульдозера, змеилась барьерная трещина.
— Вскрывайте ее, — сказал я, а потом, обвязавшись веревкой, свободный конец которой держали ребята, спустился в ледяной провал. Трещина была широкой, глубокой, но теперь, обнаружив эту «мину» замедленного действия, мы спокойно сможем лишить ее той разрушительной силы, которой она обладала, затаившись под снежным настом. Интуиция? Опыт? Не знаю.
Собрались у капитана Сарапунина, обговорили все детали разгрузки. Моряки согласились помочь нам соорудить бревенчатый мост через эту трещину... Но больше всего времени ушло на обсуждение и решение разных мелких по своим масштабам проблем, которые в Антарктиде чаще всего как раз и оборачиваются либо провалом больших начинаний, либо трагедией.
