Но жить-то надо. И он вспомнил свою первую профессию. Отправился на комсомольские стройки — изучать жизнь, собирать материал для будущей книги. Но хватило его на два года. Он снова вернулся домой, устроился рабочим сцены драматического театра — при искусстве, так сказать, для будущего писателя тоже нелишне. Вскоре “с горя” женился, недолго выбирая спутницу жизни.
Лариса работала машинисткой в одной из редакций, где бывал Микола. Он не раз поглядывал на складную, модно одетую прыщеватую девчушку. Как-то, на восьмое марта, он удостоил ее букетиком подснежников. Лариса растрогалась. Ему тогда показалось, что он смог бы с нею жить.
Так и пришел, неожиданно для самого себя, однажды к ней в конце рабочего дня. Был усталый, весь какой-то съежившийся, совсем сникший — он и так не мог похвастаться ростом, редкая бороденка сбилась в кривой рыжий клинышек. Какое-то мгновение, стоя на пороге, глядел на Лариску. Она подняла глаза, машинально выключила электрическую “Ятрань” и вопросительно взглянула на него.
— Привет, — наконец выдавил Микола. И заставил себя улыбнуться.
— Привет, — Лариса почему-то зарделась.
— Тебе еще долго работать?
— Да нет… Я уже все… Сегодня я уже свободна. — Она порывисто поднялась, постояла в нерешительности и села. — А что такое? Почему ты… Почему вы спрашиваете?
— Пошли, если ты свободна… Хочу с тобой поговорить, посоветоваться… — и вдруг без колебаний Микола по-деловому буднично спросил: — Ты не согласилась бы выйти за меня замуж? Мне кажется, что мы подошли бы друг другу…
Вот так он женился, быстро и разухабисто. Отец отнесся к этому вполне спокойно. Не радовался тому, что сын наконец-то вроде утихомирился и пускает корни, не сердился, что выбрал себе прыщеватую щеголиху. Одевалась Лариса, как на ярмарку. Шила в ателье, шила сама, выходило не дорого, но всегда ярко и модно. Порой до безвкусицы модно. Когда появился Юрасик, Лариса стала немного сдержаннее в своем желании иметь “потрясный вид”. Но, как и раньше, за своим внешним видом следила тщательнейшим образом. Объяснялось это тем, что она считала себя, и в этом ее убедила мама, пугалом гороховым. Ей-де без косметики и приличного наряда в город и выходить стыдно. В чем-то старая мать была права, в чем-то ошибалась: после рождения Юрасика Лариса сразу выправилась и даже в латаном домашнем халатике казалась матери “настоящей женщиной”.
Жили они вполне мирно и даже весело. Пока Юрасик был совсем маленьким, Лариса умудрялась “подкидывать” его своим подругам на несколько часов (однажды даже эксплуатировала молодого автора, которому перепечатывала его гениальный роман), и они с Миколой ходили в кино или в театр (в “свой” театр заходили важно, с черного хода). Порой позволяли себе посидеть в ресторане.
Микола продолжал писать и ходить по редакциям. И в который раз предлагал он свою рукопись издательству, но фортуна словно отвернулась от него. А смотрела ли она когда-нибудь в его сторону? Просто раньше, когда он был совсем молодым, когда от него ничего не требовалось, только жить и учиться, не составляло труда тешиться мнимой благосклонностью своенравной фортуны. Если, к тому еще, собственная голова варит вполне прилично. Что же касается тесного жизненно-литературного трека, судьба улыбается лишь сильнейшим и хитрейшим, а не растяпам с куриными мозгами, как иногда говорила Лариса, вроде бы совсем не про него. Он и вправду ни разу не обиделся и виду не подал, что понимает, о ком идет речь…
И частенько, сидя возле толстенного, в два обхвата стола торговой точки № 165 да еще в хорошую погоду за кружкой холодного пива, он позволял себе, лениво жуя традиционно недожаренный шашлык, подтрунивать над Ларисой и над растяпами с куриными мозгами, которые потягивали пиво рядом с их столом.
Сидел в тот вечер Микола возле своей любимой пивной будочки и почему-то думал о коллеге из театра, художнике-неудачнике, рабочем сцены. Тот был гулякой с большим стажем. Несмотря на свой предпенсионный возраст, он мог демонстративно выпить бутылку сухого красного и выходить на трассу ежегодного традиционного марафона. Каждый год он добегал до финиша, а затем несколько месяцев, при случае, разглагольствовал о пользе сухого красного и о своих загубленных возможностях. Из него, видите ли, мог бы получиться не только гениальный художник, но и выдающийся спортсмен-марафонец. Еще любил повторять:
— Теперь задаром премьеры “премьерят”! Вот Кикоть — так тот был настоящим человеком. После каждого праздника всем, кто на него за кулисами работал, меньше чем по трояку не давал… А сейчас? Вырождается украинская опера. Вырождается!..
Миколе доставляло удовольствие подложить своему “гениальному” напарнику хоть небольшую свинью и потом прислушиваться, как того разносит начальство. Объяснить своей антипатии Микола никак не мог.
Так вот, сидел он в тот весенний вечер под старым каштаном, рассуждая сам с собой о “сложности и непостижимости человеческой породы”, которая одних индивидуумов каким-то образом объединяет, а других — напрочь разъединяет… Не сразу заметил, что к нему подсел средних лет большеносый мужчина в строгом сером костюме и молча поставил на могучий дубовый стол бутылку “Наполеона”.
За всю жизнь такого дорогого коньяка Микола не пил, хотя и поглядывал иногда с завистью, когда тот бывал в продаже. Но каждый раз громко восклицал:
— Какие дураки его покупают? За эти деньги можно целый месяц пьяным ходить.
Они встретились с незнакомцем взглядами, и тот как-то устало и виновато улыбнулся.
— Ты что дурака валяешь? — спросил Микола. — Хочешь, чтобы сразу милиция загребла?
Сероглазый мужчина коснулся ладонью своей короткой бородки:
— Милиция? С “Наполеоном”? Такого не бывает. Да и где эта милиция?
Незнакомец быстро поднялся и подтянул поближе к столу что-то ослепительно серебристое. Микола не сразу разглядел, что это обыкновенный мопед, только все его части оказались не крашеными, а хромированными или никелированными. Мопед ловил все лучи еще яркого заходящего солнца и весь радостно сиял.
— Что это за чудо техники? — Микола криво, но доброжелательно усмехнулся.
— А разве сам не видишь? “Верховина”. Прекрасная машина, как метеор мчится.
— Если бы пил что подешевле, то и на мотоцикл разжиться смог, — рассмеялся Микола громко.
Ему вдруг показалось, что незнакомец чем-то напоминает художника-марафонца, вот только одет с иголочки. “Испортит мне вечер этот сероглазый”.
— На мотоцикл разжиться? — переспросил незнакомец. — Зачем? У меня все есть. “Волга” последней модели. Прекрасная дача. Зачем мне еще мотоцикл? Свою “Верховину” я просто люблю. Хлопот ни лх. Машина легкая, быстрая. Она у меня немного модернизирована. Давай по малой толике? — не ожидая согласия, незнакомец решительным движением подхватил фирменную темную бутылку и начал не спеша откупоривать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
