он… он ей не верит. Не верит, как не поверил Александр. Одно он знал точно: если он сделает еще хотя бы один шаг к окну — Ромала тоже сделает шаг. Только из окна. Он негнущимися пальцами достал из нагрудного кармана телефон и, не глядя, набрал номер.
— Алло, — сказал Дима как можно более спокойно. — Милославский. Да, я помню. Но обстоятельства складываются так, что мы не сможем присутствовать на встрече. Ну, я же не школьник, чтобы отчитываться, по какой именно причине нас не будет. С Ясимурой я сам созвонюсь позже. Я всё это знаю и отдаю отчет своим действиям и поступкам, и не тебе, Глеб, меня жизни учить! Всё, поговорим позже.
С этими словами он захлопнул крышку телефона, стащил куртку с взмокшей спины и даже разулся. Ромала с замирающим сердцем смотрела на него и молчала. Он просто подошел и протянул ей руки.
— Иди ко мне, — проговорил парень, а голос вдруг задрожал.
Ромала отпустила раму и присела на подоконнике. Дима схватил ее, будто она могла улететь, и развернулся спиной к окну. Он целовал бледное лицо и шептал лишь одно слово «прости».
А вечером Алексей, всё еще злясь на шефа, с дочерью на руках смотрел местные новости. Картинка сменялась за картинкой, и парень уже захотел переключить канал, как вдруг глаза выхватили что-то неуловимо знакомое на экране. Пульт поехал из ставшей влажной руки, и адвокат его перехватил, делая громче звук.
— …благо, в это время на данном участке дороги не было других участников движения. Иначе, столкновения было бы не избежать, — говорил носатый дядька в униформе гаишника.
Камера показала, как на эвакуатор грузят со смятым «передком» «Жигули» седьмой модели. И волосы зашевелились на затылке, когда парень увидел номер…
Катерина так и не поняла, что же произошло с мужем, вот только таким ласковым и заботливым она его уже давно не видела.
Эпилог.
Живая ель ерошилась в углу колючими ветками, на которые ребятишки развешивали игрушки. Они иногда спорили, и тогда кто-то из взрослых растаскивал шалунов. Спорили в основном брат с сестрой — Ромала и Леша. Люся грозила им то пальцем, то кулаком и всё приводила в пример двух сестренок — Еву и Лизу, которые помогали расставлять посуду на столе. Девочки, словно чувствуя свое превосходство над младшими, лишь делали более серьезное выражение лица.
Поучаствовать в этом веселье всё норовила маленькая Наташа, дочь Алексея и Катерины, но на своих толстеньких ножках не могла отойти от матери, и поэтому ребенку ничего другого не оставалось, как приседать и от дикого восторга показывать два кроличьих зуба.
— Да, ё-моё! Сказала же: поставь этот салат ближе к Ромале! — шипела Люся на мужа.
— Да я не знаю, где она сядет! Куда ставить-то? — так же шепотом отвечал тот.
— Подальше от сквозняка, поближе к детской!
— О, Люсь, успокойся! Вон сколько у нас рук. Передадим, если что! — заявила Марина, переставляя тарелки на столе.
— Марин, тише! Малышка только уснула! — сказал Феникс.
— Малышка? Слушай, у нас вроде как сын с утра был! — усмехнулась та.
— Дорогая, тут не только у нас дети. И только нашему ни по чем мамины крики, — возразил парень.
— Моя тоже громкоговоритель, — засмеялся Павел, — никакого рупора не надо.
— Зато перезаписывать звук не приходится, в отличие от некоторых, — тут же съязвила женушка, — брательник еще не выходил?
— Нет, там еще. Люсь, вот видишь, как хорошо, что и вы своих ребятишек взяли, — сказала рыжая, забирая у Феникса сына. Тот пускал пузыри и сучил толстенькими ножками. — Ох, непоседа ты моя тяжеленная.
— Да я уже пожалела об этом! Надо было всё-таки маме отвезти. Это ваши титьку сосут да на руках сидят. А в наших года в два кто-то вложил парочку динамитных шашек. Вот они и носятся на реактивной тяге по квартире.
— А еще оба голосистые.
— Ну, тут ты добавляешь, что в маму, — усмехнулась Людмила.
— А в кого? — изумился Паша. — Зато наша мама самая красивая и талантливая.
— Готов поспорить, — тут же встрял Феникс.
— О чем? — спросила Ромала, появляясь на пороге комнаты. Дима шел за ней следом.
— О красоте и таланте мам, — ответила Марина.
— Ну, это, скорее всего, вопрос риторический и спора не стоит, — встрял Милославский.
— Давайте садиться, — сказала хозяйка квартиры, усаживаясь за стол. — Вкусно-то как всё выглядит. Пусть не Новый год, так хоть Рождество вместе встретим.
— Так это умудриться надо — родить первого января! — воскликнул Павел.
Дима переглянулся с женой. Она такая похорошевшая после родов, уже не девчонка, а женщина, сидела рядом, и рука лежала в его широкой ладони. И от этой близости немного кружило голову.
— Ну, мы старались, — промолвил он. Ромала улыбнулась в ответ.
— А Полина Яковлевна? — спросила Люся.
— Чуть позже подойдет, говорит, чтоб начинали без нее, — ответила хозяйка.
— Ну-с, приступим, — воскликнул Павел, поднимая бокал, но на него тут же зашикали друзья.
Полина Яковлевна сидела в детской. Сама комната была завалена игрушками. Кроватка топорщилась накрахмаленными кружевами, и над ней крутилась карусель с медвежатами. На пеленальном столике аккуратной стопкой лежали сложенные пеленки. Но самым дорогим бабушка здесь считала запах. Пахло молоком, присыпкой — ребенком, одним словом. Она подсела к кроватке, где спокойно спал младенец, поправила одеяльце на спящем ребенке и улыбнулась.
— Эх, во всём была права твоя прабабка Ромала, Царство ей Небесное, — сказала она. — И про Свету, и про маму твою, Малушку мою ненаглядную — всё, что предсказывала, всё сбылось. В одном ошиблась. Дождалась я тебя, девочка моя. Дожила до встречи с тобой, кровиночка моя. И всё у нас будет замечательно, правда, Александра?
А за окном падал рождественский снег 2008 года…
