Мэгги подала ей полный противень нарезанного елочками теста.
– На, сунь, пожалуйста, в духовку. И поставь стрелку на четыреста градусов. Да, признаться, это несколько неожиданно. Я думала, девочки, которым хочется стать актрисами, всегда что-то такое изображают, а ты, кажется единственная, никогда никаких ролей не разыгрывала.
– Ох, мама, опять ты все путаешь, кинозвезда – одно дело, актриса – совсем другое. Право, ты безнадежна.
– А разве кинозвезды не актрисы?
– Самого последнего разбора. Разве что кроме тех, кто начинал на сцене. Ведь и Лоуренс Оливье иногда снимается в кино.
Фотография Лоуренса Оливье с его автографом давно уже появилась на туалетном столике Джастины; Мэгги считала, что это просто девчоночье увлечение, а впрочем, как ей сейчас вспомнилось, подумала тогда, что у дочери хотя бы неплохой вкус. Подружки, которых Джастина изредка привозила в Дрохеду погостить, обычно хвастали фотографиями Тэба Хантера и Рори Кэлхоуна.
– И все-таки я не понимаю. – Мэгги покачала головой. – Ты – и вдруг актриса!
Джастина пожала плечами:
– Ну а где еще я могу орать, выть и вопить, если не на сцене? Мне ничего такого не позволят ни здесь, ни в школе – нигде! А я люблю орать, выть и вопить, черт подери совсем!
– Но ведь ты так хорошо рисуешь, Джасси! Почему бы тебе и правда не стать художницей, – настаивала Мэгги.
Джастина отвернулась от громадной газовой печи, постучала пальцем по баллону.
– Надо сказать работнику, пускай сменит баллон, газа почти не осталось; хотя на сегодня хватит. – В светлых глазах, устремленных на Мэгги, сквозила жалость. – Право, мама, ты очень непрактичная женщина. А ведь предполагается, что как раз дети, когда выбирают себе профессию, не думают о практической стороне. Так вот, имей в виду, я не намерена подыхать с голоду где-нибудь на чердаке и прославиться только после смерти. Я намерена вкусить славу, пока жива, и ни в чем не нуждаться. Так что живопись будет для души, а сцена – для заработка. Ясно?
– Но ведь Дрохеда тебе дает немалые деньги! – С отчаяния Мэгги нарушила зарок, который сама же себе дала – что бы ни было, держать язык за зубами. – Тебе вовсе не пришлось бы подыхать с голоду где-то на чердаке. Хочешь заниматься живописью – сделай одолжение. Ничто не мешает.
Джастина встрепенулась, спросила с живостью:
– А сколько у меня на счету денег, мама?
– Больше чем достаточно – если захочешь, можешь хоть всю жизнь сидеть сложа руки.
– Вот скучища! Под конец я бы с утра до ночи только трепалась по телефону да играла в бридж; по крайней мере матери почти всех моих школьных подруг больше ничем не занимаются. Я ведь в Дрохеде жить не стану, перееду в Сидней. В Сиднее мне куда больше нравится, чем в Дрохеде. – В светлых глазах блеснула надежда. – А хватит у меня денег на новое лечение электричеством от веснушек?
– Да, наверное. А зачем тебе это?
– Затем, что тогда на меня не страшно будет смотреть.
– Так ведь, кажется, для актрисы внешность не имеет значения?
– Перестань, мама. Мне эти веснушки вот как осточертели.
– И ты решительно не хочешь стать художницей?
– Еще как решительно, благодарю покорно. – Джастина, пританцовывая, прошлась по кухне. – Я создана для подмостков, сударыня!
– А как ты попала в Каллоуденский театр?
– Меня прослушали.
– И приняли?!
– Твоя вера в таланты собственной дочери просто умилительна, мама. Конечно, меня приняли! К твоему сведению, я великолепна. И когда-нибудь стану знаменитостью.
Мэгги развела в миске зеленую глазурь и начала осторожно покрывать ею готовое печенье.
– Для тебя это так важно, Джас? Так хочется славы?
– Надо думать. – Джастина посыпала сахаром масло, до того размякшее, что оно заполнило миску, точно сметана: хотя старую дровяную плиту и сменили на газовую, в кухне было очень жарко. – Мое решение твердо и непоколебимо, я должна прославиться.
– А замуж ты не собираешься?
Джастина презрительно скривила губы.
– Черта с два! Всю жизнь утирать мокрые носы и грязные попки? И в ножки кланяться какому-нибудь обалдую, который подметки моей не стоит, а воображает себя моим господином и повелителем? Дудки, это не для меня!
– Нет, Джастина, ты просто невыносима! Где ты научилась так разговаривать?
– В нашем изысканном колледже, разумеется. – Джастина быстро и ловко одной рукой раскалывала над миской яйцо за яйцом. Потом принялась яростно сбивать их мутовкой. – Мы все там весьма благопристойные девицы. И очень образованные. Не всякое стадо безмозглых девчонок способно оценить всю прелесть таких, к примеру, латинских стишков:
Некий римлянин из ВинидиумаНосил рубашку из иридиума.Говорят ему: «Не странно ль ты одет?»А он в ответ: «Id est bonum sanguinem praesidium»[13].
Губы Мэгги нетерпеливо дрогнули.
– Конечно, очень неприятно признаваться в своем невежестве, но все-таки объясни, что же сказал этот римлянин?
– Что это чертовски надежный костюм.
– Только-то? Я думала, услышу что-нибудь похуже. Ты меня удивляешь. Но хоть ты и очень стараешься переменить разговор, дорогая дочка, давай вернемся к прежней теме. Чем плохо выйти замуж?
Джастина насмешливо фыркнула, довольно похоже подражая бабушке:
– Ну, мама! Надо же! Кому бы спрашивать!
Мэгги почувствовала – кровь прихлынула к щекам, опустила глаза на противень с ярко-зелеными сдобными елочками.
– Конечно, ты очень взрослая в свои семнадцать лет, а все-таки не дерзи.
– Только попробуй ступить на родительскую территорию, сразу тебя обвиняют в дерзости – правда, удивительно? – осведомилась Джастина у миски со сбитыми яйцами. – А что я такого сказала? Кому бы спрашивать? Ну и правильно сказала, в самую точку, черт возьми! Я же не говорю, что ты неудачница, или грешница, или что-нибудь похуже. Наоборот, по-моему, ты на редкость разумно поступила, что избавилась от своего муженька. На что тебе дался муж? Денег на жизнь тебе хватает, мужского влияния на твоих детей хоть отбавляй – вон сколько у нас дядюшек. Нет, ты очень правильно сделала! Замужество – это, знаешь ли, для безмозглых девчонок.
– Ты вся в отца.
– Опять увертки. Если я тебе чем-то не угодила, значит, я вся в отца. Что ж, приходится верить на слово, я-то сего достойного джентльмена сроду не видела.
– Когда ты уезжаешь? – в отчаянии спросила Мэгги.
– Жаждешь поскорей от меня избавиться? – усмехнулась Джастина. – Ничего, мама, я тебя ни капельки не осуждаю. Но что поделаешь, обожаю смущать людей, а тебя особенно. Отвезешь меня завтра к сиднейскому самолету?
– Давай лучше послезавтра. А завтра возьму тебя в банк. Сама посмотришь, что у тебя на текущем счету. И вот что, Джастина…
