— Ага.
— И за такое удовольствие всего три месяца? Это же даром. За это не жалко и шесть отсидеть. Я бы за такую прелесть хоть сейчас на второй срок остался. И даже простоял бы все три месяца на голове, и не дышал, и одной рукой еще держал бы себя за кончик.
— При всем честном народе, средь бела дня, — добавил Пруит. — А ты, старик, все такой же.
— У падре Томпсона уже был? — спросил Анджело. — А, ну да, был, конечно, — сам же ответил он. — Ты же сказал, что спина болит. А с Толстомордым познакомился?
— Это кто, штаб-сержант Джадсон?
— Он самый. Ба-а-льшой человек! Правая рука падре. Выполняет все приказы, как штык. И даже собственные идейки подкидывает. Как он тебе? Понравился?
— Мне показалось, он не склонен к чрезмерным проявлениям дружеских чувств, — сказал Пруит.
— Дружеские чувства! — Маджио хищно улыбнулся. — Ждать от Толстомордого дружеских чувств все равно что выжимать апельсиновый сок из репы. Держись от него подальше. Захочет — прикажет тебе сожрать полную тарелку дерьма. И сожрешь. Более того, тебе понравится. Понял?
— Сожрать, может, и сожру, — сказал Пруит. — Но насчет того, что понравится, это извини.
— Понравится, понравится. Ты Толстомордого не знаешь, — оскалился Анджело. — Даже добавку попросишь, чтобы он видел, как тебе понравилось.
— Ты в каком бараке? — спросил Пруит. — Я в западном.
— А я в среднем. — Анджело улыбнулся.
— Понятно. — Пруит тоже улыбнулся. — Бесперспективный.
— Вот именно, — довольно подтвердил Анджело. — Наверно, потому, что треплюсь слишком много. Помнишь, было расследование в городе? Они сразу после этого на меня насели. Шоколадку помнишь? Шоколадка меня тогда заложил. С этого и началось. Они тогда хорошо меня подремонтировали, а я опять язык распустил и загремел на три дня в «яму». Да, старик, «яма» — это что-то. Сам увидишь, подожди.
— А я и не тороплюсь.
— Слушай, — Анджело перешел на шепот, и глаза у него возбужденно заблестели. — У меня есть один план. Я…
Он замолчал и беспокойно поглядел по сторонам. Вокруг без передышки махали кувалдами заключенные в синих рабочих куртках с большой белой буквой «Р» на спине. Маджио машинально скользнул взглядом по каменоломне, проверяя, где кто из охранников. Заключенные тихо переговаривались, почти не разжимая губ, и хищно скалились — сколько ни запрещай, а рты людям все равно не зашьешь. Охранники следили, чтобы все работали, но сами старались не подходить к заключенным слишком близко, боясь перепачкать каменной пылью свои чистые формы и пистолеты. На Маджио никто не обращал внимания, но в глазах у него была тревога, он опасливо и настороженно качал головой.
— Больно много стукачей, — тихо сказал он. — Я тебе потом расскажу. У меня все рассчитано, понимаешь? Я это сам придумал. Джек Мэллой говорит — верняк. Знаем только я и он. Тебе я скажу, а больше никому. Мне рисковать нельзя. — Он хитро улыбнулся. — У них тут всюду стукачи понатыканы. Ничего, Анджело Маджио не вчера родился.
Пруит смотрел на него и видел, как он неуловимо меняется на глазах, превращаясь в совершенно другого человека, будто выпил магическое зелье и теперь раздваивается, как доктор Джекил и мистер Хайд. Он сейчас был похож на скупца, тайком любующегося бриллиантом, который, он знает, все стремятся у него украсть. И даже на Пруита глядел оценивающе и с подозрением, словно жизнь сурово доказала ему, что, когда искушение так велико, нельзя доверять даже лучшему другу. Потом он постепенно снова изменился и опять стал прежним Анджело, которого Пруит хорошо знал.
— В общем, — сказал он, — когда я вышел из «ямы», меня запихнули во второй барак, к самым отчаянным. Я сначала перетрухнул, а потом… Что ты! У нас там такая компашка! Лучшие люди собрались, в цирк ходить не надо. Джек Мэллой тоже во втором. Ты давай побыстрее к нам перебирайся.
— А как?
— Проще всего пожаловаться, что плохо кормят. Вариант проверенный. Джек Мэллой тоже так к нам вернулся. Устроил в первый же день скандал из-за жратвы. В первый раз, правда, могут простить, потому что ты новенький. Зато на второй раз всё тебе толково объяснят, швырнут на пару дней в «яму», а потом переселят во второй. Джек Мэллой тоже у нас во втором, — продолжал Анджело. — Мой кореш. Сам увидишь, что за человек. Он по третьему разу сидит. Самый башковитый парень во всей этой богадельне. Он тебе понравится, увидишь. Вы с ним похожи.
— Да кто он такой, в конце концов, этот Джек Мэллой? — не выдержал Пруит. — Весь день только про него и слышу. Вам здесь говорить больше не о чем, что ли? Пока мы сюда ехали, Хэнсон мне все уши про него прожужжал.
— Еще бы. Он у них тема номер один. — Анджело хищно усмехнулся. — Потому что он им не по зубам и умнее их всех. Они все у него дерьмо едят и еще нахваливают.
— Он что, переодетый Супермен? — неприязненно спросил Пруит.
— Ты не смейся, — глаза у Анджело запылали. — Он действительно отличный мужик. Смелый, честный, справедливый. Я таких больше не встречал.
— Вот как? — Пруит с досадой почувствовал, что ревнует. А ведь тебе, Пруит, не хочется, чтобы у Анджело появился новый кумир. Сам-то ты много для него сделал, когда был его кумиром? — Что-то мне уже противно про него слушать, — сказал он.
Анджело оскорбился.
— И таких ловкачей, как он, я тоже не встречал, — сказал он холодно. — Если тебе это что-нибудь говорит.
— Мне это ничего не говорит. Если он такой лихой парень, чего же его здесь нет? Другие бесперспективные все кувалдами машут, а он где?
— Он на гражданке механиком был, его здесь к машинам приставили. Когда из «ямы» выходит, в гараже работает. Потому и не здесь. Он говорит, они теперь место механика за ним держат. Потому что, кроме него, их грузовики никто не починит.
— Обалдеть, — сказал Пруит. — К святым его еще не причислили?
— Если бы я был папа римский, то уже бы причислили, — не задумываясь ответил Анджело.
— Ты пока что не папа римский. И значит, Джек Мэллой пока не святой. Так кто же он, черт его побери?
Анджело зашелся смехом и опустил кувалду.
— Он говорит, он — ходячая каторга.
— Чего? — Пруит от удивления опустил кувалду. — Ходячая каторга?!
— Ага. — Анджело хрипло засмеялся. — Заключенные вкалывают в каменоломне, каменоломня для них каторга, понимаешь? Ну вот, а Джек Мэллой говорит, что он — каторга для падре Томпсона, Толстомордого и всей их шоблы. И они приговорены к нему пожизненно. — Он посмотрел на Пруита, проверяя, дошло до него или нет. Увидев, что дошло, снова засмеялся: — Я тоже сначала не понял, он мне потом объяснил.
— Неплохо, — неохотно признал Пруит, чувствуя, как в нем невольно просыпается интерес к человеку, который мог такое придумать.
— Познакомишься с ним, еще не то скажешь, подожди, — торжествующе пообещал Анджело.
— Что ж, подожду.
— Вы с ним познакомитесь обязательно. В третьем бараке ты при всем желании долго не выдержишь. Там одна шпана и подлипалы. Когда поймешь, какие классные ребята у нас во втором, сам захочешь перебраться.
Пруит усмехнулся:
— Кажется, действительно надо будет устроить маленький скандальчик.
Анджело кивнул. Потом покачал головой и хищно улыбнулся.
— Только не рассчитывай, что получишь большое удовольствие, — предупредил он. — Никто не знает, что они для тебя придумают, особенно если тобой займется Толстомордый. Они ребята крутые. Но будь уверен, удовольствия ты не получишь. Зато потом не пожалеешь, оно того стоит.
— Да, второй барак — это, кажется, для меня.
Анджело в ответ улыбнулся все той же короткой хищной улыбкой, и глаза его — яркие белые пятнышки на сером от пыли лице — сузились.
— Я знал, что тебе до фонаря, — гордо сказал он. — Я знал, что ты поймешь. — Он поставил кувалду на землю и оперся о ручку. — Черт! Чтоб я так жил! Ну ты даешь! И Блума причесал, и Старого Айка — это же надо!
— Эх, Анджело, старичок… Безнадега ты бесперспективная… А ну давай работай, тунеядец несчастный!
— С девчонкой-то своей хоть попрощался? — спросил Анджело. — Как она там, твоя Лорен?
— Нормально, — сказал Пруит. — У нее полный порядок. — Он со всей силы замахнулся кувалдой. У него защемило в груди: Альма, Альма, Альма, и он снова взмахнул кувалдой. Нет, в бешенстве прикрикнул он на себя, нет! Глотнул, стиснул зубы, крепко прижал язык к нёбу — отступило.
— Завтра все и провернем, — сказал Анджело. — Завтра в обед устроишь скандал, а когда выйдешь из «ямы», твои вещи уже перебросят к нам во второй.
— А почему не сегодня?
— Я хочу все обговорить с Мэллоем. Зря рисковать ни к чему, ты мне не чужой. Пусть сначала Мэллой даст добро, тогда и будем действовать.
— Твою мать! — взорвался Пруит. — Я что, должен просить у этого Мэллоя разрешения? Подумаешь, пожаловаться на жратву — делов-то!
