Но срок созыва Думы, назначенный на 1 ноября, приближался, и бюро начало вырабатывать свою декларацию; Милюков и Шульгин заготовили каждый по проекту. Текст Милюкова был составлен в резких тонах. Прямо говорилось, что подбор министров указывает на « направляющую руку», работа которой все более представляется «прямым продолжением работы наших врагов». «Уверенность в измене родине ее официальных вождей крепла и становилась всеобщей… С сокрушением сердца Г. дума присутствовала при бесцельном расточении собранных по ее почину военных запасов и, что еще гораздо печальнее, при бесплодном пролитии народной крови»: такая оценка давалась кампании 1916 г., спасшей Италию, остановившей натиск на Верден, толкнувшей Румынию на выступление. Шульгинский проект был более сдержанным; слово «измена» в нем не встречалось.
Вопрос о том, можно ли обвинять правительство в измене, не имея против него никаких данных, кроме недовольства его политикой, вызвал большие разногласия даже в среде блока. Прогрессивные националисты и земцы-октябристы против этого возражали. «Бороться надо, правительство - дрянь, - говорил В. В. Шульгин. - Но так как мы не собираемся идти на баррикады, то не можем подзуживать и других». - «Мы не желаем никого звать на баррикады, нельзя говорить теперь так, чтобы возбуждать еще более толпу», - говорил октябрист Стемпковский. (Он же замечал: «Вдруг за нашим актом ничего не последует бурного, а петроградская погода? Вдруг общественность перенесет издевательства, и война окончится благополучно?.. Скажут: мы победили без Думы».)
В конце концов слова об измене были из декларации исключены (это вызвало заявление о выходе из блока фракции прогрессистов), но решено было нападки сосредоточить на Штюрмере, во вторую очередь - на Протопопове, и принять резкий, обличающий тон. Кажется, в этот момент только П. Н. Крупенский (представитель фракции центра) пытался затормозить начало открытой атаки против власти.
Деятели блока едва ли сознавали, какую ответственность они брали на себя. Нервы страны были напряжены до крайности. Невозможно было учесть, как отзовется неосторожное эффектное слово. Те, кто стремились довести войну до победного конца - и при этом знали, как много именно для войны было сделано, - тройной печатью должны были бы заградить уста для всякой публичной критики: а решено было как раз обратное…
В передовой статье «Нового Времени» от 31 октября 1916 г. говорилось: «…Настроение страны так же трудно учесть, как разглядеть сквозь окно жизнь чужой неосвещенной квартиры… Характерным признаком момента является неясность общей цели и утрата сознательного отношения к переживаемому моменту».
»… Эта Дума будет скверная (rotten)», - писала 30 октября государыня государю.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Усталость от войны. Два призрака: «министерство доверия» и «темные силы». Роль сознательных врагов государя. В. Маклаков о «шофере».
Заседание Г. думы 1 ноября; речь Милюкова. Выступление военного и морского министров. Отставка Штюрмера. Попытка Трепова. Усиление кампании против власти: резолюция Г.думы, Г. совета и съезда объединенного дворянства. Протест Маркова; речь Н. Маклакова (26.XI.1916).
Позиция государя перед лицом растущей смуты. Германское предложение мира. Приказ по армии 12 декабря 1916 г. Убийство Распутина. Создание однородного кабинета. Меры против «шатания умов» на верхах. План дворцового переворота; проект Гучкова.
Резолюция курского дворянства (19.1.1917). Русская атака на рижском фронте. Междусоюзная конференция в Петрограде: записка лорда Мильнера.
Февральская сессия Думы; речь Керенского (15 февраля).
Осенью 1916 г. в России царила смутная тревога. Главной, быть может, решающей чертой положения была усталость от войны, стихийно разлившаяся в широких массах. Страх перед голодом, скорбь об огромных потерях, безнадежное ощущение «войне не видно конца», - все это создавало у людей, далеких от всякой политики, растущее раздражение против власти, которая эту войну вела.
В рабочей среде, в кругах полуинтеллигенции, где социалистические течения были сильны еще до войны, их влияние чрезвычайно возросло; на столичных заводах получила преобладание партия с.-д. - большевиков.
Армия, в которой уже почти не оставалось старых кадров, держалась даже не традицией, а тенью традиции. Подавляющее большинство низшего командного состава образовали офицеры военного времени - молодые люди из интеллигенции и полуинтеллигенции, наскоро окончившие военные училища.
Но дух воинского устава, дух старой царской армии был крепок, даже тень традиции оказывалась еще достаточной, чтобы поддерживать дисциплину в восьмимиллионной солдатской массе. Число дезертиров, вопреки тревожным слухам, оставалось ничтожным. Случаи неповиновения на фронте были редчайшим исключением. Престиж царской власти в народной массе и в армии еще противостоял явлениям распада. На третьем году мировой войны Россия держалась «на царском слове». Но в столичной рабочей среде этот престиж уже почти исчез; а общество, вплоть до высших слоев, с самоубийственным рвением работало над разрушением веры в царскую власть, раздувая недочеты, повторяя сплетни и наветы, подавая пример неуважения. Сказывалась горькая правда слов К. Леонтьева о русских высших слоях: «У нас дух охранения слаб. Наше общество вообще расположено идти по течению за другими…»
Та среда, которая была всегда наиболее политически активной, была охвачена страстным желанием добиться перемены строя. Общество соединило старые интеллигентские стремления с патриотическими настроениями первых дней войны при помощи формулы: «Это нужно для победы». Борьбу за власть вели под знаком патриотизма: поскольку это делалось искренне, участники этой борьбы были, конечно, благороднее пораженцев 1901-1905 гг; фактически они были опасней. Грани между патриотами, «оборонцами» и «пораженцами» на практике стерлись зимой 1916-1917 гг. Общей очередной задачей была смена власти, война отошла куда-то на второй план, хотя ею и пользовались, чтобы обличить правительство: ведь и для пораженцев целью было не поражение как таковое, а свержение царской власти. Иные наивно воображали, что подобную перемену можно произвести, оставив старые декорации, что можно было вырвать власть из рук монарха под видом «единения царя с народом»…
Русское общество осенью 1916 г. жило верою в два призрака, одинаково нереальные: в «министерство доверия», которого не могло быть, и в «темные силы», которых на самом деле не существовало.
«Министерство доверия» каждому рисовалось по-своему: либеральным «бюрократам» - в виде кабинета с авторитетным и популярным сановником во главе; деятелям «блока» - в виде правительства, состоящего из членов его бюро; у более левых эта формула вообще вызывала только насмешки: авторитетное для одних было бессодержательным для других. В конце концов «министерство доверия», о котором толковали в обществе, означало бы правительство, не имеющее ни доверия царя, ни доверия народных масс.
«Темных сил» - не было. В эту тяжелую годину русской жизни Россией правил сам государь. Никто ему не «нашептывал»; никто на него не влиял; «темные силы» были плодом клеветы или больного воображения. О них твердили везде и всюду, но когда нужно было указать, кто же именно эти «темные силы», - либо повторяли: «Распутин», либо произносили случайные имена людей, не имевших на самом деле никакого влияния. (Гучков впоследствии договорился до каких-то «темных биржевых акул»!)
Но эти два призрака возникли не случайно; это были орудия борьбы определенных кругов. В «революционной ситуации» 1916 г;, кроме стихийных факторов, проявилась также борьба двух сознательных воль.
На одной стороне был государь император Николай Александрович. Он твердо верил, что России нужна сильная царская власть; он был убежден, что только такая власть может вывести Россию на путь победы. Он был почти одинок в этом убеждении; верной подругой и помощницей ему была государыня, как и он, проникнутая верой в историческую миссию царской власти, верой, которую он сумел в нее вселить. Государь не считал возможным идти в уступках дальше известного предала; он не считал себя вправе в военную бурю отдать государственный руль в другие руки; он не верил, что эти другие справятся.
На другой стороне была группа людей, знавших, что, пока у власти император Николай II, Россия останется в основе самодержавной монархией, хотя бы и с частичными ограничениями полномочий власти. И эти люди поставили себе задачей - сменить царя. Они использовали войну как удобную обстановку для борьбы, ведшейся уже ранее.
