Торговые постановления отзываются тем же недостатком единства и системы. Доказательство тому – обложение высокой пошлиной всех европейских произведений для поощрения фабрик несуществующих, объявление Вальпарайсо вольным городом исключительно ко вреду всех других и т. п. Имели даже мысль запретить вывоз драгоценных металлов, тогда как Чили не имеет ничего иного для оплаты за ввозимые товары. Теперь за золото и серебро в слитках платят умеренную пошлину, а в монете никакой. Третья главная статья вывоза – медь, большие рудники которой находятся около Кокимбо. В северные части Южной Америки идет еще пшеница в зерне и муке, кожа, вяленая говядина и пр. Привозные статьи состоят из всех, почти без исключения, европейских изделий, которые вообще недороги. До революции и в продолжение войны все было очень дорого, а в особенности морские снаряды. Ванкувер в 1795 году не мог найти здесь для починки судов своих ни одной бочки смолы, ни одного фунта такелажа; теперь же находят выгоду приходить в Чили для исправления из других мест. Мексиканский линейный корабль «Азия»[316] при нас здесь вооружался от киля до клотика: килевался, обшивался медью, чинился, шил паруса и пр. Мексиканское правительство нашло более выгодным прислать его в Чили, нежели все это делать дома.
Зависть, недоверчивость к европейцам и какая-то щекотливость в сношениях с ними пережили запретительную систему, от которой родились. Де Фоссе, посланный от французского правительства дипломатическим и коммерческим агентом в Перу, не был принят потому, что кредитивы его писаны были не на имя республики Перуанской, а на имя местных властей. Поступок этот, доказывающий только совершенный недостаток всякого политического такта, превозносим здесь был до небес, и даже роптали, что агент, посланный в Чили на том же основании, был принят. Другой пример. В Вальпарайсо нет никакой пристани: выход на берег бывает часто сопряжен с опасностью, и ни в какое время нельзя выходить иначе, как на плечах матросов. Некоторые английские купцы предлагали построить на свой счет каменный мол, который через 10 лет готовы были уступить безденежно республике с тем только, чтобы на эти 10 лет предоставлена им была легкая пошлина со всех пристающих судов и выгружаемых товаров, – им было отказано.
Приобретая независимость политическую, чилийцам не хотелось оставаться под господством монахов; и это тем естественнее, что последние не слыли никогда ни образцами строгой нравственности, ни приверженцами постановлений свободных. В самом начале независимости епископ при первом случае был изгнан из Сант-Яго в Мендозу; возвращенный директором О’Гиггинсом, он вскоре потом был привезен в Вальпарайсо, посажен на бриг «Монтезума» и отправлен в Мексику. С тех пор духовенство лишилось уважения и угнетается. Но сделались ли чилийцы оттого в самом деле просвещеннее, терпимее? Пока еще нет. Обряд казни Иуды и другие, столь же нелепые, доказывают, что ими владеют старое суеверие и предрассудки и что, следовательно, легче сбросить с себя иго чужой руки, нежели то, которое налагает на нас собственный заблудившийся ум. Весьма еще недавно позволено здесь хоронить иноверцев в особом освященном месте, а храмы иных исповеданий и до сих пор запрещены. И это республика!
Сколько недосуг, столько и затворничество большей части семейств по причине великого поста препятствовали нам знакомиться с лучшим классом здешнего общества. Гостеприимство и невынужденность обращения делают общество это для иностранца весьма приятным; но многие черты, носившие печать американской образованности, сношениями с европейцами более и более изглаживаются. Так, например, мате с горячей серебряной трубочкой, камень преткновения для многих европейцев, уступил место чаю. Танцы и музыка – любимые занятия дам чилийских; во всяком доме, конечно, есть пианино, и нас часто останавливали на улицах мелодии Вебера и Россини, которые слышались из домов, наружностью своей нимало не походивших на жилища питомиц Аполлона. Нам рассказывали об излишней легкости нравов прекрасного пола, но, не изведав собственным опытом, лучше о таких вещах не говорить.
Мы имели более случаев познакомиться с нравами низшего класса. В пребывание наше в Альмендрале пользовались мы в свободные от работ минуты тихими лунными ночами, прелесть которых в Чили превосходит всякое описание, и в прогулки эти мешались в толпы веселящегося народа. Невзирая на страстную неделю, пульперии были всегда наполнены; на всяком шагу музыка, пение и пляски. Первая состоит обыкновенно из трех инструментов: арфы грубой работы, на которой почти всегда играет дама; гитары, ничем не отличающейся от обыкновенных, на которой, однако, играют, как на нашей балалайке; барабана, по которому бьют ладонями в такт; место его занимает иногда резонанс той же самой арфы, иногда лукошко и все, что издает глухой звук, иногда к этим инструментам присоединяется погремушка, жестяной цилиндр, наполненный камешками или горохом, которым весьма искусно производят трещащий звук. Все вместе составляет весьма недурной эффект. Оркестр этот сопровождается всегда вокальной музыкой; все 4 виртуоза изо всей силы поют ту же песню – женщины обыкновенно фистулой. Мы слышали одну и ту же мелодию всегда и везде; она весьма приятна, имеет постоянный и точный трехчетвертной такт, который музыканты никогда не теряют. Плясуны (обыкновенно одна только пара, мне никогда не случалось видеть более) становятся друг против друга; дама, закинув свой шерстяной платок на плечо, чилиец в шляпе, с сигаркой в зубах. Несколько минут продолжается прелюдия на инструментах, вместе с вокальной музыкой начинается пляска, обыкновенно тем, что дама топает правой ногой и скачком влево повертывается кругом, потом танцоры то сходятся, то расходятся, а в полустрофах обращаются друг около друга; па дамы походит на русское, движения ее так же грациозны, как в русской пляске; кавалер или очень скоро барабанит ногами, или делает па, подобное казацкому. Дама обыкновенно имеет в правой руке платок, которым плавно помахивает; кавалер или подбоченивается, или держит руки в карманах. С окончанием куплета плясуны останавливаются; затем следует прелюдия, потом пение и начало пляски по-прежнему, одна и та же пара делает ту же фигуру раз десять и более; иногда они вместе сходят со сцены, иногда сменяются поодиночке, но сцена редко остается незанятой. Пристрастье их к этой пляске необыкновенно: они смотрят на нее по целым часам, не сходя с места.
Народные танцы в Вальпарайсо
Пляска у всех народов и во все века была выражением страстей, и в особенности страсти сердечной; в военных плясках изображает человек борьбу с врагом и победу над ним; в любовных, которые суть пляски по преимуществу влечение одного пола к другому. Чем народ образованнее, тем более в плясках его пристойности, пока – как в общественных наших танцах – не остается и следов первоначальной мысли, а вместе с тем и никакой поэзии. Но грубому сыну природы пляска тем более нравится, чем она яснее говорит его чувствам… Трудно вообразить себе что-нибудь выразительнее пляски чилийцев, которые, однако, умеют соединить с ней некоторую систематическую пристойность: только что пляска кончилась, и плясун и плясунья принимают прежний степенный вид.
