Другая проблема, последствия которой будут видны позднее, заключалась в том, что все эти дискуссии и споры в Лондоне и Бельгии привели к очередной задержке, и даже когда приказ о наступлении был получен, Гоф не был готов. Наступление было назначено на 25 июля, однако Гоф попросил отсрочки до 28-го — а затем генерал Антуан, командующий французской 1-й армией справа от Гофа, попросил отсрочить его до 31-го. И только в этот день, через семь недель после взятия высот Мессины — Вишэте, 3-е сражение на Ипре наконец началось.
Наступлению на высоты Пилькем, с которого начинается 3-е Ипрское сражение, предшествовал самый интенсивный артобстрел за всю войну. Он продолжался с 17 по 30 июля, и за это время не менее 4 300 000 снарядов всех калибров было выпущено по германским позициям. Этот обстрел причинил немцам значительный урон и серьезно повредил германские окопы. Около 30 000 солдат противника были убиты или ранены в эти дни до начала наступления пехоты, а их передовые позиции были сровнены с землей, однако немцы далеко продвинулись в своих оборонительных приготовлениях за несколько недель после мессинского сражения. Их позиции вокруг выступа всегда были сильны, а теперь весь фронт к востоку от Ипра был усеян бетонными дотами и рядами колючей проволоки и прикрывался перекрестным огнем сотен пулеметов. Кроме того, в результате этого обстрела была изрыта земля, повреждены маленькие дамбы на дренажных канавах и образовались глубокие воронки. В полночь 30-го обстрел усилился, и в течение следующих трех часов шквал артиллерийских снарядов обрушился на германские позиции. Пехота 5-й армии вышла из укрытий перед рассветом, в 3 часа 50 минут, и когда она покидала траншеи, начался дождь.
Наступление 31 июля был успешным. Успешным по меркам Первой мировой войны. Пехота перешла передовую линию немцев, не встретив сильного сопротивления, взяла более 5000 пленных, большая часть которых была ошеломлена артиллерийским огнем, и продвинулась в среднем на 3 км на фронте в 25 км. И хотя это были значительные успехи, они были недостаточны для достижения целей, поставленных на этот день, поскольку германская тактика обороны позиций артиллерийским огнем была усилена чудовищным обстрелом, который падал на головы атакующих войск. А хуже всего был то, что дождь лил и лил.
Хотя дождь шел уже несколько дней, ливень произвел почти немедленный эффект. К концу первого дня воронки были полны до краев, а земля превратилась в болото под непрерывным обстрелом. Влияние дождя на наступление под Пасшендэлем в целом часто упоминается в исторических работах, но редко подчеркивается, хотя продолжительный дождь был тем фактором, который мешал наступлению и сдерживал продвижение пехоты. Наступление, предпринимаемое в сухую погоду, обычно приносит успех; предпринимаемое в грязи захлебывается с большими потерями.
Генералам это было хорошо известно, уже на первом вечернем совещании со своими дивизионными командирами 31 июля генерал Гоф говорил о дожде как о «проклятии», а на следующий день Хейг записал в дневнике, что это был «ужасный день дождя. Земля похожа на трясину в низине». 4 августа он вновь отмечает в дневнике, что «ввиду плохой погоды и сырой почвы генерал Гоф отозвал разосланные им приказы о продолжении наступления». 5-я армия уже увязла в грязи, и наступление остановилось.
Бригадный генерал Чартерис записывал свои впечатления в дневнике в тот же день. «Все мои опасения насчет погоды сбылись, и она убьет наступление… Утром я вышел на передовую. Все ручьи вздулись, и земля — сплошное болото». Эта запись представляет особый интерес, поскольку часто утверждается, что штаб Хейга никогда не выходил на передовую и никогда не знал — или не придавал значения — состоянию почвы. Записи Чартериса, очевидно, опровергают эти обвинения, и кажется по крайней мере весьма маловероятным, поскольку они ели за одним столом, что он не сообщил о своих наблюдениях Хейгу и Киггелу. Если это позволяет снять одно несправедливое обвинение, тот факт что дождь заставил Гофа отменить наступление на Пилькем, позволяет приблизиться к развенчанию мифа, согласно которому наступление под Пасшендэлем форсировалось любыми средствами и любой ценой, невзирая на погоду и состояние почвы.
Погода играла столь значительную роль во время 3-го Ипрского сражения, что насчет этого даже разгорелась полемика. Чартерис утверждал, что метеорологические наблюдения показывали, что плохая погода «наступает во Фландрии в августе всякий раз с регулярностью индийского муссона». Существует множество частных свидетельств, которые опровергают это утверждение, самое очевидное состоит в том, что наступление и отступление под Монсом близ Эно в августе 1914 года происходили в ужасную жару, изматывающую войска. В составе Генерального штаба было метеорологическое управление, и его начальник генерал-полковник Голд, оспорил утверждение Чартериса, заявив, что погода во Фландрии совершенно непредсказуема; он добавил также, что заявление начальника разведки не заслуживает формального опровержения. Истина, кажется, лежит где-то посредине. Фландрия не наделена благословенным климатом. Дождь может идти и идет там во всякое время, и особенно осенью, однако дожди, которые пролились в конце лета 1917 года, были тяжелее и продолжительнее, чем можно было ожидать.
Сухая почва важна, она позволяет пехоте быстро двигаться по развороченной земле, подтягивать артиллерию, выдвигать подкрепления, поддерживать пехоту танками, эвакуировать раненых. Танки значились в плане сражения под Пилькемом, 117 машин должны были поддерживать атаку, однако большинство из них сломались или завязли. Дождь и грязь быстро заливали машины, и 3 августа их командиры просили Гофа и Хейга вывести их с поля боя. Как и на Сомме, однако, там, где танки могли двигаться, они оказались очень полезными и оставались на поле боя до начала октября.
Армия Гофа трижды атаковала в августе: под Пилькемом, Лангемарком и вдоль дороги на Менин. Каждый раз, когда начиналось наступление, дождь возобновлялся с удвоенной силой, так что солдаты начинали верить, будто пушечная пальба заставляет тучи проливаться ливнем. Но, несмотря на это, 5-я армия продвигалась, медленно, уныло и с трудом, однако без — опять-таки, разумеется, по меркам Первой мировой войны — значительных потерь. Потери всех видов к концу августа достигали 68 000 человек, которые можно сравнить с 57 000 человек погибших только в первый день сражения на Сомме. Однако хотя потери были меньше, они не казались меньшими. Глубокая грязь, бесконечный дождь и настильный огонь германских пулеметов означали, что мертвых невозможно было похоронить, а раненых — вытащить, вследствие чего дорога на Пасшендэль приобрела новое измерение ужаса: гниющие тела, мертвые и умирающие лошади и мулы, разорванные тела, оторванные конечности и жалкие раненые, покрытые грязью и лежащие непокрытыми под бесконечным проливным дождем.
Месяц боев в ужасных условиях переполнил чашу терпения генералов 5-й армии, их терпимость в отношении генерала Гофа, никогда не бывшая чрезмерной, испарилась. Долгие и громкие протесты бригадных и дивизионных генералов против условий, в которых находились их солдаты, и против методов работы штаба 5-й армии вскоре достигли ушей фельдмаршала Хейга. Они стали причиной глубокого беспокойства, поскольку дивизионные командиры 3-й армии протестовали против наступления Алленби в Аррасе, и были опасения, что эти протесты старших командиров являются симптомами гораздо более глубокого недовольства. Сам Гоф вскоре пришел к убеждению, что какое-либо наступление в таких условиях невозможно, и позднее говорил, что сообщил о своем взгляде Хейгу: «Тактический успех невозможен или обойдется слишком дорого в таких условиях, наступление следует остановить».
Главнокомандующий не согласился. Он полагал, что слишком рано отказываться от наступления, не достигшего ни одной из первоначальных целей, а единственный способ выиграть — продолжать наносить удары по фронту противника, поскольку, как он сказал Гофу и Плюмеру, «этими мерами и только этими мерами можно обеспечить окончательную победу, измотав сопротивление противника».
Отнюдь не все противники Хейга были на фронте перед ним. За спиной у него стоял премьер-министр, и после недели 3-го Ипрского сражения Ллойд Джордж вновь переменил мнение. Теперь он планировал изменить ситуацию на Западном фронте и сделать что-нибудь с фельдмаршалом сэром Дугласом Хейгом. Наступление во Фландрии захлебнулось в грязи, и пришло время испробовать иную стратегию. Срочно собранное совещание в Лондоне 8 августа должно было утвердить альтернативный план посылки тяжелой артиллерии и двенадцати британских дивизий в Италию. Робертсону удалось отсрочить обсуждение этого плана на время, но от него не отказались совсем. Ллойд Джордж говорил правду, когда указывал, что приказ наступать во Фландрии был отдан в расчете на то, что оно принесет скорые результаты, и оно должно быть остановлено ради усиления борьбы в Италии, если его цели окажутся недостижимыми. Хотя он был сторонником Хейга, начальник Имперского Генерального штаба считал этот аргумент существенным, и сформулировал это в письме Хейгу: «Власти начинают чувствовать неловкость ситуации. Потери увеличиваются, и министры настойчиво интересуются, приведут ли потери, скажем, в 300 000 человек к действительно заметному результату, поскольку, если этого не произойдет, нам следует удовлетвориться чем-то меньшим, нежели то, что мы делаем сейчас».
