Но и в одиннадцать допрос продолжался. Я не улавливал даже намека на скорый финал. В десять часов Рыбак вышел куда-то, в одиннадцать вернулся. Явно где-то прилег и поспал часок: глаза его покраснели. Вернувшись, сразу стал проверять, что написали в его отсутствие. Затем сменил Гимназиста. Гимназист принес кофе. Растворимого. Уже с сахаром и порошковыми сливками внутри. Мусорное пойло.
Я был на пределе.
В половине двенадцатого я заявил, что устал, хочу спать и больше не слова им не скажу.
— Ч-черт! — ругнулся Гимназист и нервно забарабанил пальцами по столу. — Времени совсем нет, а ваши ответы крайне необходимы для дальнейшего расследования. Вы уж извините, но очень важно, чтобы вы потерпели еще немного и позволили нам довести дознание до конца.
— Никакой важности в ваших вопросах я не наблюдаю, — сказал я. — По-моему, вы сидите и часами спрашиваете у меня всякую ерунду.
— Любая ерунда может привести к неожиданным результатам. Есть много примеров того, когда благодаря незначительной, на первый взгляд, ерунде раскрывались серьезные преступления. Также немало случаев, когда на кажущееся ерундойне обратили внимания — а после горько о том жалели. Как бы там ни было, имеет место убийство. Погиб человек. И нам тут тоже, представьте себе, не до шуток. Поэтому, как ни трудно, извольте терпеть и оказывать помощь следствию. Если честно, нам ничего не стоит выписать ордер на арест и задержать вас как ключевого свидетеля в деле об убийстве. Но если мы так поступим — то осложним ситуацию и себе, и вам. Не так ли? Сразу понадобится целое море документов. Общаться станет труднее. Поэтому давайте-ка уладим наши дела потихоньку. Вы поможете нам, а мы не станем прибегать к столь суровым мерам.
— Если хочешь спать — как насчет комнаты отдыха? — предложил Рыбак. — Ляжешь, выспишься — а там, может, и вспомнишь еще что-нибудь.
Я молча кивнул. Все равно. Где угодно — только не в этом провонявшем никотином чулане.
Он отвел меня в “комнату отдыха”. Мы прошли по мрачному коридору, спустились по еще более мрачной лестнице и снова прошли по коридору. Угрюмый сырой полумрак, казалось, прилип к этим стенам навечно. “Комната отдыха”, о которой он говорил, оказалась тюремной камерой.
— Насколько я понимаю, это тюремная камера, — улыбнулся я самой напряженной улыбкой, какая мне когда-либо удавалась. — Если я, конечно, вообще что-нибудь понимаю…
— Уж извини. Ничего другого нет, — ответил Рыбак.
— Ни фига себе шуточки. Я пошел домой, — заявил я. — Завтра утром опять приду.
— Но я же не буду запирать дверь, — остановил меня жестом Рыбак. — Не привередничай. Потерпи всего одну ночь. Если тюремную камеру не запирать — это всего лишь обычная комната, разве нет?
Вступать в очередную перепалку у меня уже не было сил. Что угодно, подумал я. В конце концов, и правда: если камеру не запирать — это всего лишь обычная комната. Как бы то ни было — я нечеловечески вымотался и хочу спать. И больше ни с кем во Вселенной ни о чем не желаю разговаривать. Я кивнул, без единого слова вошел в камеру, лег и свернулся калачиком на жестких нарах. Тоскливо — хоть волком вой. Отсыревший матрас, дешевое одеяло и вонь тюремной параши. Полная безнадега.
— Я не запираю! — сказал Рыбак и затворил за собой. Дверь закрылась с холодным, душераздирающим лязгом. Запирай, не запирай — этотлязг приветливее не станет.
Я вздохнул и закутался с головой в одеяло. Чей-то мощный храп доносился из-за стены. Этот храп то доплывал до меня откуда-то издалека, то раздавался совсем рядом. Словно земной шар незаметно распался на несколько отдельных кусков, которые теперь беспомощно болтались, то сближаясь, то разбегаясь в пространстве — и теперь на соседнем куске Земли кто-то горестно, самозабвенно храпел. Недостижимый — и совершенно реальный.
Мэй, подумал я. А ведь я вспоминал о тебе вчера. Не знаю, жива ты была в ту минуту — или уже умерла. Но я вспоминал о тебе. Как мы с тобой спали. Как ты медленно раздевалась перед моими глазами. Действительно, странное было чувство — будто на вечере выпускников. Словно болты, что скрепляют мир, вдруг ослабли — и я наконец успокоился. Тыщу лет ничего такого не испытывал… Но знаешь, Мэй, я ничего не могу сейчас для тебя сделать. Прости, но — совсем-совсем ничего. Ты ведь тоже, я думаю, понимаешь, как в этой жизни все хрупко, как легко все сломать… Я не имею права втягивать Готанду в скандал. Он живет в мире имиджей, в мире экранных ролей. Если все узнают, что он спал с проституткой, а потом его вызвали в полицию как свидетеля убийства — весь его мир пойдет прахом. Конец сериалам с его участием, конец рекламе. Ты скажешь, что все это вздор, и будешь права. Вздорные роли для вздорного мира… Но он доверял мне как другу, когда приглашал в свой мир. И я должен ответить ему тем же. Вопрос верности… Мэй, Козочка Мэй. Как же мне было здорово. Очень здорово в постели с тобой. Точно в сказке, ей-богу. Вряд ли тебе станет от этого легче — но знай, я все время помню тебя. Мы с тобой разгребали сугробы. Физиологические сугробы. Мы трахались с тобой в мире имиджей на чьи-то представительские расходы. Медвежонок Пух и Козочка Мэй. Какой это дикий ужас, наверное, когда перетягивают чулками горло. Как, наверное, хочется пожить еще. Представляю. Но сделать ничего не могу. Если честно, я и сам не знаю, правильно ли поступаю с тобой. Но ничего другого не остается. Таков мой способ жизни. Моя система. Поэтому я заткнусь и ничего не скажу. Спи спокойно, Козочка Мэй. Теперь тебе, по крайней мере, уже не придется опять просыпаться. И не придется опять умирать.
— Спи спокойно, — сказал я.
— Спи спокойно… — повторило эхо в моей голове.
— Ку-ку, — отозвалась Мэй.
22
На следующий день все повторилось один к одному. В том же кабинетишке мы втроем молча выпили по дрянному кофе с булочкой. В отличие от кофе, круассан был совсем не плох. Гимназист одолжил мне электробритву. Я всегда недолюбливал электробритвы — но тут плюнул и побрился чем бог послал. Поскольку зубной щетки у них не нашлось, пришлось полоскать рот водой из-под крана. И опять начались вопросы. Вздорные и идиотские. Допрос с издевательствами в рамках закона. Весь этот бред, тягучий и медленный, как заводная улитка, продолжался до самого обеда. К полудню они выспросили у меня все, что только могли. Как форма, так и содержание вопросов полностью себя исчерпали.
— Ну, что ж. На этом пока закончим! — подытожил Рыбак и отложил авторучку.
Оба следователя синхронно, точно сговорившись, с шумом перевели дух. Я тоже вздохнул поглубже. Было ясно как день: эти двое держали меня здесь с единственной целью — выиграть время. Что там ни сочиняй, а паршивая визитка, найденная в сумочке убитой женщины — еще не основание для ареста. Даже при отсутствии у меня железного алиби. Вот почему им так важно было затянуть меня в свой безумный кафкианский лабиринт и держать в нем как можно дольше. До тех пор, пока не объявят результаты дактилоскопии, вскрытия — и не станет понятно, убийца я или нет. Бред в чистом виде…
Но так или иначе — больше им спрашивать нечего. И сейчас я отправлюсь домой. Приму ванну, почищу зубы и побреюсь как следует. Выпью человеческий кофе. И по-человечески поем.
— Ну, что, — произнес Рыбак, потягиваясь и смачно хрустя позвонками. — Не пора ли нам пообедать?
— Ваши вопросы, как я понимаю, закончились. Я ухожу домой, — сказал я.
— Э-э… Не так сразу, — уже с явным усилием возразил Рыбак.
— Это еще почему? — спросил я.
— Нужна твоя подпись под тем, что ты здесь наболтал.
— Ну, так давайте, я подпишу.
— Но сначала ты должен убедиться, что с твоих слов все записано верно. Садись и читай. Строчку за строчкой. Это очень важно.
Толстенную кипу из тридцати или сорока листов писчей бумаги, испещренных убористыми иероглифами, я прочел медленно и старательно от начала и до конца. Перелистывая страницы, я думал о том, что, может быть, лет через двести этот документ будет цениться как уникальный источник знаний о быте минувшей эпохи. Подробный до патологии, достоверный до маниакальности. Историки просто с ума сойдут от восторга. Жизнь горожанина, одинокого мужчины тридцати четырех лет — вся как на ладони. Конечно, среднестатистическим этого человека назвать нельзя. Но тоже дитя своей эпохи… И все-таки здесь, в “кабинете дознаний” полицейского околотка, читать такое было скучно до зубной боли. Чтобы все прочесть, потребовалось минут пятнадцать, не меньше. Но это — последний рывок, подбадривал я себя. Прочитаю до конца — и домой!
Дочитав, я шмякнул стопкой бумаги по столу.
