Именно по прошествии этого времени Жернанд вызвал ее для беседы в тот самый салон, где принял в первый раз гостей; она была еще слаба, но чувствовала себя довольно сносно.
— Дитя мое, — начал он, позволив ей присесть, — я не буду очень часто подвергать вас позавчерашней операции: она вас быстро истощит, а вы нужны мне для другой цели; мне было необходимо познакомить вас с моими вкусами и показать, какой смертью вы умрете в этом доме, если предадите меня… если только вы соблазнитесь уговорами женщины, к которой будете приставлены. Эта женщина, как я уже говорил, — моя жена, и это звание — самое для нее плачевное, так как вынуждает ее ежедневно подвергаться моим необычным страстям, которые вы испытали на себе. Кстати, не думайте, будто я обращаюсь с ней таким образом из мести, из презрения или ненависти: все дело здесь в моих страстях. Удовольствие, которое я получаю, проливая кровь этого создания, ни с чем не сравнимо, это высшая радость моего сердца, и я никогда не развлекался с ней иным способом. Вот уже три года, как она прикована ко мне и регулярно, каждые четыре дня, подвергается такой операции. Ее юный возраст (ей только двадцать лет), заботы, которыми она окружена, сытная пища — все это помогает ей держаться. Но вы понимаете, что при таких обстоятельствах я не могу позволить ей выходить и показываться на людях — ее могут видеть только те, которые имеют такие же вкусы, как у меня, и следовательно, способны их понять. Поэтом}? я выдаю ее за сумасшедшую, и ее мать, единственный близкий ей человек, живущая в своем замке в шести лье отсюда, настолько поверила в это, что даже не смеет приехать сюда. Графиня часто молит меня о жалости, она испробовала все, чтобы смягчить мое сердце, но этого ей никогда не удастся. Этот приговор продиктовало мое сладострастие, и он останется в силе. Она будет продолжать жить такой жизнью, пока сможет, она ни в чем не будет нуждаться, а раз мне нравится истязать ее, в моих интересах поддерживать ее силы как можно дольше… Когда она больше уже не сможет, ну что ж, в добрый час… Это моя четвертая жена, скоро будет пятая, шестая… двадцатая; меньше всего меня волнует участь женщин, тем более, что мир полон ими! И так приятно менять их! Как бы то ни было, Жюстина, ваша обязанность — заботиться о ней. Она периодически теряет две полные чашки крови через каждые четыре дня, но привычка дает ей силы, и она больше не падает в обморок; ее состояние истощения длится сутки, а еще через два дня она совершенно здорова. Тем не менее вы должны понять, что такая жизнь страшно не нравится ей. Она пошла бы на все, чтобы сообщить матери о своем истинном положении, она уже соблазнила двух своих горничных, но их интриги, к счастью, были вовремя раскрыты. Таким образом она стала виновницей смерти этих несчастных: я выпустил из них дух на ее глазах.
— Вы убили этих женщин, сударь!
— Да, в таком случае я пускаю кров;; из всех четырех конечностей и оставляю жертву медленно издыхать.
— О Боже!
— Вам ясно, Жюстина, что сегодня моя жена раскаивается в том, что обрекла этих служанок и винит себя в их смерти; понимая неизменность своей судьбы, она начинает смиряться с ней и дала слово никогда больше не подвергать опасности окружающих. Но должен вас предупредить: если это случится, с вами поступят таким же образом. Поэтому запомните, что вы можете исчезнуть при малейшем подозрении с моей стороны. Такова ваша судьба,
Жюстина: вы будете счастливы в случае хорошего поведения, вы умрете в противоположном случае… вы меня поняли? Тогда идем к моей жене.
Не находя возражений против столь ясных слов, Жюстина последовала за хозяином. Пройдя через длинную анфиладу комнат, таких же мрачных и пустынных, как и остальные помещения замка, они вошли в гостиную, где находились две старухи, которым, как ей объяснили, она будет подчиняться во всем, что касается ухода за графиней. Они открыли следующую дверь и оказались в будуаре, где лежала на постели юная и несчастная супруга этого чудовища — бледная и истощенная до крайности. Она поднялась, как только увидела мужа, и почтительно пошла ему навстречу.
— Слушайте меня внимательно, — сказал ей Жернанд, не разрешив даже сесть, хотя она с трудом держалась на ногах, — вот девушка, которую привез мой племянник Брессак: она будет находиться при вас. Я вам ее представляю, и если вам придет в голову мысль соблазнить ее, вспомните прежде всего об участи тех, кто был здесь раньше.
— Все попытки такого сорта будут бесполезны, сударь, — сказала Жюстина, загоревшись желанием помочь этой женщине и желая скрыть свои замыслы. — Да, мадам, я хочу еще раз подчеркнуть: любое ваше слово, каждый ваш жест будут известны вашему супругу, и я не хочу ради вас' рисковать своей жизнью.
— Вообще-то я ничего не собираюсь предпринимать, чтобы навлечь на вас опасность, мадемуазель, — отвечала бедная женщина, которая еще не обнаружила мотив наигранной строгости Жюстины, — от вас мне потребуются только ваши заботы.
— Они будут исключительно внимательными, мадам, — сказала новоявленная субретка, — но я буду держаться только в этих рамках.
Обрадованный граф пожал руку Жюстине и тихо произнес:
— Чудесно, дитя мое! Сдержи слово, и твое будущее обеспечено.
Потом он показал ей комнату, где она будет жить, по соседству с будуаром госпожи и обратил ее внимание на то, что эти апартаменты, снабженные крепкими дверьми и окруженные двойными решетками, не оставляют никакой надежды на бегство.
— А вот эта терраса, — продолжал Жернанд, вводя Жюстину в небольшую, расположенную на том же этаже галерею — настоящий сад с цветами, — но думаю, вы не захотите измерить высоту ее стен. Графиня может приходить сюда подышать в любое время; это единственное развлечение, которое оставляет ей моя строгость. Вы не должны покидать ее одну не на минуту, вы будете следить за ней и докладывать мне о ее поведении. Прощайте.
Жюстина вернулась к хозяйке, и пока они внимательно рассматривают друг друга, мы представим читателю эту замечательную женщину.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Что происходит в замке. — Рассуждение о женщинах
Мадам де Жернанд восемнадцати лет от роду обладала прекраснейшей на свете фигурой самых благородных линий и форм; все ее жесты, все движения были исполнены необыкновенной грации, а очи сияли мягким чувственным светом. Они были красивого черного цвета, между тем как сама она была блондинкой, и усталая истома — следствие ее несчастий — придавала им особенное очарование. Она имела изумительную белую кожу и чудесные волосы, очень маленький рот и ослепительные зубы, и коралловые губы… Как будто Амур окрасил их волшебной краской, украденной у богини цветов. У нее был римский нос, прямой, узкий, подчеркнутый двумя эбеновыми бровями, и нежный подбородок — все ее лицо изысканно-овальной формы выдавало приятность, наивность и доброту, которые были бы уместнее на лике ангела, чем на лице смертного создания. Ее руки, грудь, ягодицы отличались великолепием и были созданы для художников. Самое обольстительное в мире влагалище было прикрыто легким темным пушком, разделявшим два точеных бедра, и удивительнее всего было то, что после всех злоключений графиня не утратила совершенства: ее зад оставался округлым, упругим, крепким и манящим, словно она всю жизнь пребывала в лоне счастья. Однако на всем этом ощущались страшные следы жестокостей ее мужа, хотя не было еще признаков близкого загнивания — образ прекрасной лилии, на которой мерзкий шершень оставил несколько пятен. Помимо стольких совершенств, мадам де Жернанд обладала мягким характером, возвышенным умом, чувствительным сердцем. В ней было множество талантов и естественный дар соблазнения, устоять против которого умудрился лишь ее беспутный супруг; остается еще отметить ее чарующий голос и исключительную набожность. Такой была жена Жернанда — ангельское существо, которое он истязал. Казалось, чем больше чувств она внушает, тем сильнее разжигает его жестокость, и собрание даров, полученных ею от природы, подталкивало этого монстра на еще более зверские злодеяния.
