В силу очевидных практических, политических, психологических, иерархических и других причин Гитлер проигнорировал и этот совет, и Геринг остался шефом люфтваффе, хорошо это было или плохо. Как всегда, это было плохо: когда фюрер сделал ему выговор, Геринг решил отчитать своих генералов и промышленников. Двадцать второго февраля он заявил им: позор, что до сих пор не налажен выпуск новых типов самолетов, что никто не в состоянии создать современный четырехмоторный самолет; и нетерпимо, что союзники безнаказанно бомбят города, фабрики и порты Германии. Восемнадцатого марта Мессершмитту, Хейнкелю и Дорнье пришлось выслушать в Каринхалле полуторачасовую проповедь. «Минимум того, что можно требовать, – закричал он, обращаясь к Мессершмитту, – это чтобы пилоты взлетали и садились на ваших самолетах, не рискуя при этом сломать себе шею!» Хейнкелю он сказал: «Вы пообещали мне создать тяжелый бомбардировщик Хе-177. […] В ходе боевых испытаний потери оказались катастрофичными, и вовсе не по вине врага! Ну, господин Хейнкель, что вы на это скажете? И сколько ваших машин превратилось в дым? Половина!» Потом продолжал: «Мы словно тешимся слабостью инженерной мысли врага, неуклюжестью их “ящиков с четырьмя моторами”… Господа, я буду счастлив, если вы сумеете хотя бы скопировать один из этих ящиков с четырьмя моторами! Работайте! И поскорее! Дайте мне хотя бы один самолет, которым я мог бы гордиться! […] Меня приводит в отчаяние то, что они могут сбрасывать свои бомбы через облака и поражать бочку с огурцами на железнодорожной станции, в то время как наши летчики даже не могут найти Лондон! […] Каким бы ни было оборудование наших самолетов, враг все равно нас опережает! Мы воспринимаем это как волю небес, а когда я нервничаю из-за этого, мне говорят, что виной всему недостаток рабочей силы… Господа, вовсе не рабочей силы вам не хватает, вам не хватает мозгов!»
Но Эрхард Мильх в тот день заметил, что рейхсмаршал моментами терял уверенность в тоне, что он постоянно путал типы самолетов и что взгляд его иногда становился стеклянным… Мы уже знаем, что Мильх обращал внимание Шпеера на возраставшую зависимость рейхсмаршала от морфия. «Геринг был в плохом состоянии, – записал позже генерал Коллер. – Мы знали, что он принимает слишком много пилюль». Генерал Вальтер Шелленберг, начальник занимавшегося контрразведкой VI отдела РСХА, отмечал: «Геринг, казалось, потерял всякий интерес к крупным военным событиям. Многие приписывали это возрастающей зависимости от морфия». Несомненно, оба генерала были правы, и это подтверждает свидетельство генерала авиации Фёрстера. «Я заметил, – писал он, – что, когда обсуждение затягивалось, а действие морфия заканчивалось, рейхсмаршал засыпал во время совещания». И все это подтвердил министр по делам вооружений Альберт Шпеер, рассказавший о значимом совещании, проходившем в мае 1943 года под председательством всемогущего комиссара четырехлетнего плана. «Геринг […] предложил мне пригласить в Оберзальцберг на совещание руководителей сталелитейной промышленности. […] Он вошел, пребывая в повышенно-радостном настроении, с заметно сузившимися зрачками, и произнес перед ошарашенными специалистами доклад на тему производства стали, произведя впечатление своими познаниями о доменных печах и обработке железной руды. Затем последовали общие места: надо выпускать больше продукции, не бояться нововведений […] прочее в том же духе. После двух часов словесного фонтанирования речь Геринга стала замедляться, а лицо принимало все более отсутствующее выражение. В конце концов он внезапно опустил голову на стол и заснул. Мы решили, что разумнее всего не замечать рейхсмаршала в его великолепном мундире, чтобы не заставлять его испытывать смущение, и продолжили обсуждение наших проблем, пока он, проснувшись, не закрыл совещание».
Пробуждение оказалось трудным: с 10 по 13 мая 1943 года войска американцев и англичан вынудили сдаться в плен 250 000 немецких и итальянских солдат и офицеров, блокированных в Тунисе; при этом союзники завладели 25 танками и 1000 орудий. Фон Арним, Роммель и фон Белов несколько месяцев просили разрешения у Гитлера эвакуировать войска из Туниса, но, как и в России, тот запрещал всякое отступление в Северной Африке. И поэтому потерпел поражение, пусть менее громкое, чем под Сталинградом, но столь же дорого стоящее, потому что после овладения всей Северной Африкой уже ничто не мешало союзникам высадиться в Италии… Что касается люфтваффе, оно в последний момент сумело вывезти своих людей из Туниса, но при этом потеряло много самолетов. А дивизия «Герман Геринг» попала в плен почти в полном составе. Эта новость заставила рейхсмаршала уединиться в Фельденштейне, чтобы набраться сил и избежать яростного гнева обожаемого фюрера…
Тем временем война продолжала рваться в небо Германии, и не замечать этого было невозможно. Семнадцатого мая двадцати британским бомбардировщикам удалось разрушить плотину на образованном на реке Мёне водохранилище Мёнезее, обеспечивавшем водой промышленные предприятия Рурского бассейна. Это привело к затоплению долины, выходу из строя электростанций и заметному замедлению темпов производства металлургической промышленности[506]. Геринг даже не подумал выехать на место: он предпочел прогуливаться по баварскому лесу, сдерживая негодование. И размышляя над новыми тактическими приемами, которые можно было бы противопоставить армадам Б-17, «Веллингтонов» и «Москито», а также о повышении эффективности бомбардировок Англии и нападениях на арсеналы Урала.
Но 25 мая луч солнца все-таки проник под мрачные своды Фельденштейна: в тот день генерал Галланд представил Герингу доклад о летных испытаниях истребителя Ме-262. «Он летит так быстро, словно его подталкивает ангел!» – воскликнул Галланд. Действительно, развивая скорость 900 км/ч[507], этот первый в мире боевой самолет с реактивным двигателем летал намного быстрее всех своих современников, так что Галланд сделал вывод: «Это почти невероятное техническое превосходство позволит нам компенсировать нехватку самолетов и вернуть господство в воздухе над территорией рейха, а потом и на всех фронтах». И порекомендовал рейхсмаршалу свернуть программу производства Ме-209 и выпускать только реактивные самолеты. Видя энтузиазм Галланда – и уже имея положительный отзыв Мильха, – Геринг согласился со своим генералом. Как всегда, оставалось лишь уговорить Гитлера…
Но в тот момент у фюрера были другие заботы. Его адъютант фон Белов вспоминал: «Вернувшись [из отпуска] в Бергхоф, я доложил Гитлеру о своем прибытии. […] Он сразу заговорил о главном – непрекращающихся бомбежках англичан: они уже разрушили Рур, и невозможно предположить, когда это прекратится. Люфтваффе же, вместо того чтобы противостоять врагам, ведет себя так, словно их нет вообще. Затем фюрер перешел к Сицилии, которая его сильно беспокоила, так как он не испытывал ни малейшего доверия к итальянцам, а немецких войск для защиты острова явно не хватало. Он сказал, что находившимся на Сицилии войскам должно помочь люфтваффе. […] Если люфтваффе не удастся решительно противодействовать американцам при их высадке на Сицилию, то не останется никакой надежды сохранить весь Апеннинский полуостров. […] Я позволил себе однажды сказать фюреру, что думаю о силах нашего люфтваффе, и прибавил, что по вооружению ему уже никогда не сравняться с британцами, американцами и русскими. Он сослался на Геринга, который, как и он сам, способен сделать возможным невозможное. Я сказал: “Этого уже не произойдет. Не хватает самолетов конструкции 1941–1942 годов. Люфтваффе живет за счет старых типов самолетов, с которыми вступило в войну в 1939 году”. Фюрер на это ничего не ответил, но я заметил, что он снова доверяет Герингу»[508].
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
