Геринг же, сам того не зная, приобрел в борьбе против Бормана потенциально весьма влиятельного и предприимчивого союзника. Им оказался министр вооружения и боеприпасов Альберт Шпеер, сформировавший вместе с Мильхом, Геббельсом, Функом и Леем нечто вроде альянса, который намеревался покончить с исключительным влиянием в вопросах внутренней политики, которое оказывали на Гитлера Борман и Ламмерс. Шпеер и компания замыслили оживить Совет по обороне рейха, который целых три года находился в застое по вине своего председателя Германа Геринга. Если бы Совет возобновил работу и стал бы пользоваться всеми полномочиями, которыми был наделен в 1939 году, включая издание указов, то политическая власть и организационные вопросы перешли бы в твердые руки компетентных людей, а фюрер мог бы продолжать изображать выдающегося стратега в своем бункере в Восточной Пруссии.
Все это выглядело перспективно. Оставалось лишь убедить председателя Имперского совета по делам обороны Германа Геринга поддержать эту инициативу… «Поскольку Геббельс и Геринг были в натянутых отношениях после инцидента с рестораном “Хорхер”, – вспоминал Альберт Шпеер, – группа попросила меня переговорить с Герингом. […] Как сообщил мне Мильх, Геринг, обиженный тяжелыми упреками Гитлера за руководство люфтваффе, удалился в длительный отпуск в свою летнюю резиденцию в Оберзальцберге. Он сразу же изъявил готовность принять меня на следующий день, 28 февраля 1943 года. Наша многочасовая беседа прошла в дружеской, непринужденной обстановке. Но я был озадачен […] его ярко-красным маникюром и припудренным лицом, в то время как огромная рубиновая брошь на зеленом бархатном домашнем халате уже давно меня не удивляла. Геринг спокойно выслушал […] наше предложение. Время от времени он доставал из кармана драгоценные камни без оправы и медленно пересыпал их из одной ладони в другую. Казалось, он был рад, что мы вспомнили о нем. Он также прекрасно понимал, какие опасности таят в себе тенденции, связанные с возвышением Бормана, и высказал согласие с нашими планами. Только против Геббельса он был настроен весьма резко из-за эпизода с рестораном Хорхера».
Это называется «быть злопамятным»… Но Шпеер обладал определенными дипломатическими способностями, и Геринг согласился увидеться с Геббельсом на следующий день. Они втроем разработали общую стратегию. Геринг настолько воодушевился, что сообщники даже запереживали! Первые шаги должны были предпринять Шпеер и Геббельс, которых 8 марта 1943 года ожидало длительное совещание с Гитлером. Но они не смогли упомянуть о своем плане реанимации Совета по обороне рейха. Дело в том, что фюрер начинал нервничать при одном лишь упоминании фамилии Геринга. Поэтому два сообщника предпочли промолчать. Но уже в апреле им представился новый удобный случай. Альберт Шпеер рассказывал: «Уже давно число рабочих, которых Заукель, по его уверению, поставил промышленности и о которых регулярно в хвастливой форме сообщал Гитлеру, не соответствовало действительности. На самом деле предприятиям не хватало несколько сотен тысяч рабочих рук. Поэтому я предложил нашей коалиции объединить усилия для того, чтобы вынудить Заукеля, этот передовой пост Бормана, дать истинные цифровые сводки».
Короче говоря, «коалиция» решила нанести удар по Борману, полностью дискредитировав его холуя Заукеля. Это должно было произойти 12 апреля 1943 года в выстроенном по инициативе Гитлера большом доме в баварском стиле под Берхтесгаденом, откуда Ламмерс и его малый штаб управляли делами имперской канцелярии, когда фюрер месяцами жил в Оберзальцберге. Сюда, в зал заседаний, Ламмерс пригласил Шпеера, Геринга, Геббельса и Мильха с Заукелем. «Перед совещанием мы с Мильхом еще раз разъяснили Герингу наши требования, – вспоминал Шпеер. – Он, потирая руки, проговорил: “Я для вас приведу это дело в порядок!” Но нас ждал неприятный сюрприз: в зале заседаний кроме нас появились также Гиммлер, Борман и Кейтель. Плюс к этому у нашего союзника Геббельса на подъезде к Берхтесгадену случился приступ почечной колики, и он […] оказался в специальной передвижной амбулатории. […] Это заседание стало концом нашего союза. Заукель поставил под сомнение наши заявки на 2,1 миллиона работников для всех отраслей производства, указал на то, что благодаря его успешной работе удовлетворены все потребности, и возмутился, когда я обвинил его в намеренном искажении цифр. Мы с Мильхом ожидали, что теперь Геринг потребует от Заукеля объяснений и заставит его изменить политику использования рабочей силы. Вместо этого, к нашему ужасу, Геринг накинулся с нападками на Мильха и тем самым, косвенно, на меня. Неслыханно, сказал он, чтобы Мильх создавал такие трудности. Наш славный товарищ по партии Заукель приложил немало усилий и достиг положительных результатов… Он, во всяком случае, испытывает обязанность поблагодарить его, Мильх же не желает оценить по достоинству успехи Заукеля… Казалось, что Геринг ошибочно поставил не ту пластинку. В ходе продолжительного обсуждения проблемы нехватки рабочей силы каждый из министров, не обладая профессиональными знаниями, старался по-своему объяснить расхождение реальных цифр с официальными данными. Гиммлер совершенно спокойным тоном предположил, что сотни тысяч рабочих, вероятно не вошедших в итоговую статистику, просто умерли. Это заседание оказалось полным провалом: никто так и не прояснил вопрос о дефиците рабочей силы, да и наша замышлявшаяся с широким размахом война против Бормана потерпела фиаско. […] Спустя несколько дней после заседания Мильх высказал предположение, что Геринг изменил свою позицию из-за того, что гестапо получило доказательство его наркотической зависимости. Он и раньше советовал мне обратить внимание на его зрачки. […] Вероятно, наша попытка использовать Геринга против Бормана была обречена на неудачу и по финансовым причинам: Борман […] сделал Герингу подарок в шесть миллионов марок из фонда “Пожертвования Адольфу Гитлеру”…»
Есть ли лучший способ нейтрализовать противников, чем скомпрометировать их, играя на их природной жадности? Мартин Борман в этом деле был специалистом… На самом же деле рейхсляйтеру Борману не было никакой необходимости изобретать нечто особенное, чтобы умалить авторитет Геринга в глазах фюрера: вот уже много месяцев этим занимались советские летчики… Мы помним о взрыве ярости Гитлера при известии о бомбардировке Кёльна 31 мая 1942 года. А с тех пор ситуация в небе над Германией значительно ухудшилась. Двадцать седьмого января 1943 года американские бомбардировщики Б-17[501] впервые совершили дневной налет без сопровождения истребителей. Следующей ночью Королевские ВВС осуществили массированную бомбардировку Гамбурга. Первого марта 250 четырехмоторных самолетов сбросили 600 тонн бомб на Берлин. Третьего марта бомбардировке снова подвергся Гамбург, а 5 марта авиация союзников разрушила город Эссен с его военными заводами…[502] А рано утром 8 марта 1943 года, когда в ставке под Растенбургом Геббельс и Шпеер беседовали у горящего камина с благодушно настроенным Гитлером, поступило сообщение о мощном авиационном налете на Нюрнберг. Гитлер взорвался. Он приказал немедленно разбудить и направить к нему Боденшаца, главного адъютанта Геринга. И устроил генералу ужасный разнос вместо «некомпетентного рейхсмаршала».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
