было встретить всех тогдашних тусовщиков, тусовщиц, всех модных девушек, всех модных парней. Понятное дело, эта квартира представляла собой то, что в нашей классификации называлось «дупло», – плацдарм для осуществления разных желаний.
Владимир Фёдоров (Федот) показывает девушкам свой паспорт. Конец 80-х
Проточность московской тусующейся молодежи через этот интерьер была максимальной. В какой-то момент я даже предложил Федоту (который время от времени требовал от нас с Ануфриевым каких-нибудь заданий), чтобы он вел подробную картотеку всех, кто попадает в эту квартиру, особенно девушек: какие-то короткие анкеты, интервью. Таким образом планировалось составить развернутую картотеку всех московских тусанш. Непонятно, зачем нам это было нужно, мы и так всех знали. Это было проявлением абстрактного, неосуществимого педантизма, какой случается у людей, склонных к хаосу. Всегда есть мечта, что в какой-то момент можно будет установить идеальный порядок, составить списки, реестры, которые где-то будут храниться – доступные, очень удобные для просматривания. Это не только не осуществилось, но даже ни одного поползновения в сторону чего-то такого не было предпринято.
Я помню, что в какой-то момент в эту квартиру был заселен еще один человек, не менее космический, чем Федот. Это был некий реставратор. Хозяин квартиры Юра время от времени продавал старинные предметы из этой квартиры. Он и Федоту разрешал подторговывать старинными игрушками и чем-то еще. Для того чтобы лучше продавать эти мебельные объекты, был найден реставратор, который находился всё время в совершенно невменяемом состоянии, видимо, в состоянии, близком к белой горячке: он никогда не бывал трезвым. Состояние его отчаленности было сравнимо с состоянием Федота. Тем не менее они мгновенно друг друга возненавидели не на жизнь, а на смерть. Оба говорили друг о друге с диким пренебрежением, произнося примерно одно и то же: этот спившийся мудак, доходяга, алкан, грязный, немытый урод. Как-то раз я, помню, пришел, позвонил в дверь этой квартиры, мне открыл реставратор в огромных очках, за которыми, как под увеличительными стеклами, плавали его совершенно отъехавшие глаза. На вопрос, где Федот, он, не пропуская меня в квартиру, ответил с невероятным высокомерием: «Как где? Где-то в канаве валяется». Тем не менее я собрал волю в пучок, отстранил хлипкую фигуру реставратора и увидел в глубине квартиры классического Федота, освещенного мертвенным молитвенным светом компьютера.
Переместимся из середины 90-х в годы нулевые, крымские, солнечные. Я могу рассказать историю, произошедшую через десять лет примерно после описанных выше событий – 2006–2007-го. Мы тусовались на Казантипе. Жили мы в Замке, который построил один мой друг из-под питерского города Токсово. Подругой этого моего приятеля Севы была прекрасная Катарина, московская девушка. В Замке всегда жила смешанная тусовка московских и питерских, а также токсовских, девчат и ребят, которые составляли сообщество под названием Toksovo Family. Это настоящий Замок со стенами, с башней большой, каменный, планировался как отель. Он и был своего рода отелем, но многие люди там жили бесплатно. Было очень классно жить в Замке. В основном все казантипские диджеи жили у нас. Вообще, в Замке обитали по большей части люди, которые на рейв приезжали не отдохнуть и потусоваться, но приезжали туда работать: профессиональные музыканты, бармены. Поэтому самые клевые тусовки осуществлялись в Замке. Было дико весело.
Я каждую ночь проводил на Казантипе, на основной территории. А Федот далеко не всегда интересовался рейвом, особенно если что-то обогащало замковую жизнь. В какой-то момент появились такие специи, которые были совершенно незнакомы остальным обитателям Замка, хотя они были люди опытные в мире специй и ни в коем случае не допустили бы мысли о том, что какое-нибудь состояние может быть ими не опознано. Тем не менее это произошло в силу не вполне известной им специфики Федота.
Федот вдруг оказался наедине с десятью, можно сказать, нечеловеческими существами. Об этом никто не знал. Я тусовался, где-то дэнсил на рейве. В это время происходил ежевечерний, общий для замковых девушек процесс одевания. Принято было, прежде чем идти на рейв, очень долго наряжаться. Даже когда их наряд состоял, например, из трусов и какого-нибудь кулона и туфель – даже в этих случаях много раз происходила смена наряда. Девушки перебегали по галереям Замка друг к другу, чтобы посоветоваться. Это был очень долгий процесс. Периодически появлялся Федот, который обращался ко всем с какими-то словами, но постепенно казался всем всё более и более странным. Никто не думал, что эта странность чем-то обусловлена. Просто думали, что парень такой таинственный, они мало его знали. Видимо, чем ближе к ночи, тем он странней. И вот Катарина, прекрасная длинноногая красивая девушка с длинными кучерявыми золотистыми волосами, которая выступала в качестве как бы принцессы Замка, девушки хозяина Замка, в роли, которую в Средневековье следовало бы назвать «герцогиня», наконец, после долгих сомнений, выбрала наряд для очередного выдвижения на Казантип, на рейв. В этот момент ей пришло в голову, что, поскольку она уже абсолютно прекрасна, просто сногсшибательно ослепительна, и об этом говорит и зеркало, и глаза подруг, и глаза парней, – а раз так, то перед тем как пойти танцевать, надо сделать какое-то доброе дело. Ей показалось, что Федотику как-то не очень хорошо. Федот в этот момент скрылся в очередной раз у себя в комнате. Ей пришло в голову: может, ему хочется пить? Она решила принести ему стакан воды. Старалась всё делать очень эстетично и довольно долго выбирала стакан. Ей показалось, будет очень благородно, если это будет коньячный стакан из толстого стекла с элитным увесистым дном. Она представляла себе, что Федот – солидный мужчина, он гораздо старше, чем она. Видимо, это ассоциировалось в ее сознании с образом этого солидного стакана: толстого, тяжелого. Наполнив его прозрачнейшей водичкой «Миргородская», которую мы все тогда обожали, она вошла в комнату Федота, вначале постучавшись.
Дверь была открыта. Федот лежал в койке. Она наклонилась над ним, говоря что-то вроде: «Федот, я принесла тебе попить». Тут же из койки вылетел кулак и хуйнул ее в ухо с такой силой, что она испытала эффект звезд, брызнувших из глаз, как слепящие электрические искры. Вслед за электрическими этими искрами, звездами, – брызнули слезы, горячим безудержным потоком, напоминающим разлив весенней реки, уносящей даже самые устойчивые ледяные образования вдаль, к морю, – такого рода поток не остановить ничем. Невероятно больно оскорбленная в самом светлом и добром своем порыве, она бросилась к дверям, и вслед за ней полетел стакан из тяжелого стекла, который взорвался над ее головой, ударившись о косяк двери.
