— Брат рассказывал, ты хороший целитель? — заговорил Борн-ярл на ходу.
Каспар только кивнул.
— Посмотришь нашего отца. Через два дня тинг. Ты должен к этому дню поставить его на ноги во что бы то ни стало!..
— А…
— Речь идет о конунге!
Отец трех братьев Трольф-конунг правил Ледяными Островами уже несколько лет. Братья успели втроем прибрать к рукам власть на самом большом, Медвежьем, Острове и не желали терять ее в связи с переизбранием конунга. А это из-за его болезни было делом практически решенным, ибо Трольф-конунг не вставал с постели уже больше месяца. Сыновья надеялись, что отец поправится к ежегодному тингу, но чуда не произошло. И тогда младший вспомнил о целителе-магри, которого раздобыл его кормщик. Асгар прекрасно знал, откуда Кнут взял этого магри — договор-то о купле-перепродаже заключали именно с ним! — но помалкивал, поскольку Каспар своими действиями заслужил право называться свободным человеком, да и жалко было терять хорошего врача.
Трольф-конунг был плох — это Каспар понял сразу, едва увидел распростертого на постели когда-то высокого и плечистого, а сейчас исхудавшего мужчину. Вот так всегда! Люди надеются на чудо — авось пронесет! — и спохватываются, когда бывает уже поздно. Ну что сделаешь за два дня? Вот если бы ему показали пациента как минимум за неделю…
Каспар так и сказал братьям, осмотрев больного, и получил недвусмысленный ответ:
— Или он встает на ноги и принимает участие в тинге, или ты возвращаешься туда, откуда тебя взяли!
Возвращаться назад Каспару не хотелось. Оставалось одно — поделиться с конунгом собственной жизненной силой, что он и сделал. Трольф-конунг действительно встал на ноги и принимал участие в тинге, споря с соперниками и участвуя в пирах и судилищах. Самого Каспара никто не видел. Все шесть дней тинга он лежал пластом, отдав больному старику энергию молодого здорового тела, и специально приставленная рабыня ухаживала за ним все это время, потому что даже поднять руку в те дни он был не в состоянии. Пораженные здоровым видом конунга — разве что худобу скрыть так и не удалось, — знатные ярлы снова выбрали Трольфа предводителем, а Каспар покидал Конунгхольд на носилках.
И вот — опять! Точно такое же предчувствие чего-то неизбежного поселилось в душе и не давало покоя. Постепенно оно усилилось настолько, что Каспар выскочил из-за стола одним из первых и рванул в свою каморку, тяжело переводя дух, словно за ним гнались. Но и здесь ему не было покоя. Стены давили на него, было душно и пахло чем-то резким и неприятным. Он заметался по ставшей тесной каморке, почувствовав себя загнанным в угол зверем.
Тихий стук заставил его подпрыгнуть от неожиданности:
— Кто там?
— Это я, Рина, — прошелестел знакомый голос. — Ты…
— Ты одна?
— Да.
Каспар рывком распахнул дверь, за руку дернул женщину внутрь и задвинул засов.
— Что случилось? — Рина положила руки ему на плечи. — На тебе лица нет!
— Ох, — он привлек женщину к себе, — Рина… Я боюсь!
— Успокойся, — она стала гладить его по плечам и лицу, заглядывая в глаза, — все будет хорошо!
— Нет, — прижав Рину к себе, Каспар смотрел в темноту поверх ее головы, — нет… Нам не быть вместе. Все хорошее закончилось, Рина. У меня дурное предчувствие!
— Не надо. — Женщина поцеловала его в уголок губ. — Не думай о зле, и тогда оно не придет!
— Поздно, Рина! Оно уже здесь!
Близость женского тела раздражала. Внезапно пришла мысль о том, что жизнь кончена, что больше уже ничего не будет: ни счастья, ни любви. Как быстро он привык к хорошему, как легко поверил, что теперь все всегда будет хорошо! И вот все закончено! А он так много не успел… Крепче прижав к себе охнувшую от неожиданности женщину, Каспар впился ей в губы долгим поцелуем.
Утром примчался гонец — Асгара срочно призывали в Конунгхольд. «Умер Трольф-конунг», — сразу понял Каспар. Умер, не дождавшись осеннего тинга, несмотря на его лечение, и живший в Конунгхольде старший сын, Борн-ярл, сразу вспомнил магри. И, конечно, сделал выводы. Ну еще бы! Злокозненный инородец уморил очередную жертву! Только смерть — достойная кара за такое деяние!
Случись это еще два года назад, Каспар попытался бы совершить побег. Но годы в обществе фьордеров научили его многому, в том числе и тому, что надо твердо смотреть в лицо опасности. В конце концов, он прожил хорошую жизнь. Дочь пристроена и сейчас наверняка рядом с матерью, а он узнал цену настоящей дружбе и свободе, которая не снилась его собратьям на материке. Может быть, он самый счастливый магри на всем белом свете, а за все хорошее надо платить. Он готов.
В день отъезда он сам оседлал своего пегого конька и последним выехал за ворота хольда. Рина стояла на пороге. За нее цеплялась маленькая девочка. Женщина подалась к нему, и, наклонившись с седла, Каспар взял ее за руку.
— Я вернусь, — соврал он, прекрасно понимая, что лжет, что уже никогда больше ее не увидит. И по тому, как вспыхнули глаза Рины, понял, что она почувствовала обман. Что ж, так даже хорошо. Не питая напрасных надежд, она найдет в себе силы жить дальше и даже попытается быть счастливой.
Всю дорогу до Конунгхольда он смотрел по сторонам, запоминая холмы, луга, рощи и встающие вдали скалы. Каждый хутор он провожал жадным взглядом и на привалах подолгу любовался морем. Он успел объездить весь остров и побывать даже на соседних — слух о чудесном целителе распространился далеко за пределами Медвежьей Пасти. Но когда подъехали к Пасти и глазам людей предстал залив и качающийся на мелководье корабль, он оцепенел. Такой он видел лишь однажды — на старинной гравюре, иллюстрирующей «Сказание о Деяниях Дивных». А точнее — рассказывающей о далеком прошлом эльфов, когда человеческая цивилизация еще не вылезла из колыбели. Вот уже без малого две тысячи лет не плавали эльфы по морям, потеряв после восстания орков почти половину своей территории. Лишь Жемчужный Остров имел выход к морю, но, насколько было известно Каспару, большинство его судов представляли дракки, переделанные и украшенные. Это же был настоящий эльфийский корабль.
«Красота, сила и изящество» — вот три слова, которыми его можно было описать. Высокий, на несколько локтей выше бортов самых крупных дракков, он был выкрашен в серебристо-голубой цвет, а вдоль ватерлинии шла вязь непонятного рисунка. Высоко задранные нос и корма были сделаны в виде головы и хвоста неведомой птицы, а белоснежный парус казался крылом. Ни одной пары весел не было заметно на его бортах, хотя совершенно по-человечески они были украшены рядами миндалевидных щитов, на каждом из которых красовался один и тот же герб, повторенный на парусе. Тот, кстати, был расправлен, несмотря на то что корабль стоял на месте и ветра не было. Стало ясно, что движется он и ловит ветер с помощью магии. Ни одного эльфа не было заметно на бортах, лишь на носу в солнечных лучах тускло поблескивал шлем часового.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
