И религия действительно всегда рассматривалась как политическая сила не только в древних государствах Востока, где религиозная власть совпадала с политической, как у евреев, индийцев и египтян, а и там, где политическое законодательство достигло высокой степени совершенства, как в Греции, например, в которой, как мы видели, антирелигиозная мысль наказывалась как покушение на целость государства.
Даже теперь, несмотря на глубокий разлад между церковью и государством, юридическое отделение религиозного организма от политического совершается больше на словах, чем на деле, так как они находятся в постоянном соотношении. Раз более половины рода человеческого (старики, женщины, дети, аристократы, крестьяне и невежды) привязаны к религии, то государство не может оставаться покойным, когда задеты религиозные вопросы.
«Каким образом государство, – пишет Леруа-Болье, – то есть механизм, ответственный за общественное спокойствие да еще забравший в свои руки образование, воспитание, общественное призрение и заботы об улучшении участи преступников, может разорвать свою связь с самой древней, самой общей и самой деятельной силой во всех этих областях? Если бы религия влияла только на женщин, то и тогда она могла бы оказать большие услуги государству, потому что в домашней жизни, в воспитании, даже в отношениях граждан друг к другу женщины являются правящей силой».
Мы сами, не будучи верующими, но опираясь на мизонеизм и законы инерции, нисколько не сомневаемся (!) в законности наказания, постигшего Сократа и Иисуса Христа (как бы оно ни было ужасно и возмутительно с правильной точки зрения), и находим, что если бы какой-нибудь великий гений – Спенсер или Дарвин – захотел силой навязать атеизм народу, совершенно к тому не подготовленному, то он нарушил бы волю большинства, стремящегося защитить свои прежние верования, и потому совершил бы политическое преступление.
С другой стороны, пока человечество не освободилось из-под нравственного влияния духовенства, государство не будет обладать достаточной силой, чтобы помешать последнему всюду вмешиваться и всеми командовать. Ясно, значит, что защита существующих верований, в форме превентивной или репрессивной, представляет собой весьма важную политическую задачу.
Можно сказать более. История говорит, что было время, когда нарушение обычаев считалось самым тяжким преступлением, по существу своему политическим. Таким оно остается и теперь у народов варварских и даже кое-где в Европе. Давно ли ношение шлейфа, усов, бород и курение табака считались вопросами политическими? Свиное сало, которым англичане смазывают ружейные патроны, послужило причиной восстания в Индии, так же как на крайнем Востоке – непочтительное обращение с писаной бумагой.
При данных обстоятельствах всякий слишком круто поставленный вопрос становится политическим. Выше мы видели, что в Болонье перенесение университета в другой город считалось политическим преступлением; в Венеции таким преступлением была подделка опия, а в Уэльсе – кража скота.
Это доказывает, что слияние религиозных и бытовых вопросов с политическими есть факт вполне естественный и что тот, кто восстает против него, принужден впадать в противоречия и нелепости, как в Италии, где нарушение свободы выборов (в Бельгии, Испании и Германии считаемое преступлением политическим) рассматривается как покушение на свободу личности, а возбуждение междоусобной войны (преступление политическое по преимуществу) называется нарушением общественного порядка, тогда как злоупотребления духовенства считаются преступлениями политическими.
5) Определение. Ввиду всех этих соображений политическим преступлением для нас является «всякое насильственное нарушение закона, установленного большинством для поддержания уважения к политической, социальной и экономической организации, этим большинством излюбленной».
Такое определение, основанное на объективном понятии о нарушенном праве большинства, решает, по нашему мнению, почти все вопросы, с юридической точки зрения поставленные, например, Мореном, Ортоланом, а в Италии – Гриппо и Мекаччи, которые хотят, чтобы всякое преступление, имеющее политическую цель, считалось политическим.
По-нашему, цель только и помогает определить наличность объективного нарушения права, но сама по себе недостаточна, чтобы составить политическое преступление.
Могут встретиться, в самом деле, и преступления против общего права, совершенные с политической целью, например сектантское или партийное убийство; но если политическая организация при этом не страдает, то такие преступления не должны выходить из разряда уголовных. Политическая страсть, вооружившая руку убийцы, может повлиять на оценку его преступления по сравнению со страстями более низкими, но она не поднимет его до степени покушения на целость государства.
Наоборот, существуют преступления, целью которых является исключительно нажива, но так как в результате они угрожают целости и спокойствию государства, то должны считаться политическими. Такова, например, продажа государственных тайн и планов неприятелю. Чем большей опасностью угрожает такая передача, тем строже она должна быть наказана, несмотря на то что состав преступления остается одинаковым.
6) Преступления смешанные. Этим мы не желали бы, однако ж, уменьшить важное значение элемента преднамеренности, имеющего особенную цену для нас, так как мы стремимся к оценке преступления и определению наказания на основании изучения души преступника и его сравнительной опасности для общества. Мы полагаем даже, что преднамеренность поможет нам решить другой вопрос, смущающий юристов, то есть вопрос о том, следует ли в преступлениях смешанных давать предпочтение уголовным мотивам над политическими, или наоборот.
В данных случаях только первоначальный импульс может служить различием между двумя категориями преступлений, как это уже было установлено Брусье; но мы полагаем, что для точного определения импульса необходимо антропологическое исследование преступника. Было бы нелепо, в самом деле, взывать к свободе, как некоторые делают, для того чтобы доказывать, что уголовное преступление как менее тяжкое покрывается политической целью. Надо помнить, что политика часто является вуалью для самых возмутительных злодейств и что трудно понять, почему эти последние не наказываются по всей строгости законов и с соблюдением обычной процедуры.
Тем более что смешанные преступления под политическим предлогом чаще всего совершаются прирожденными преступниками, то есть людьми самыми опасными для общества. А в этих случаях они становятся еще опаснее, потому что деяния их, совершаемые под покровом высоких идеалов, не только внушают меньше отвращения, но даже привлекают на их сторону честных людей, привыкающих видеть мученика во всяком политическом арестанте.
7) Наказания. Для того чтобы установить правильную и действительную систему наказаний, следовало бы исходить из физических факторов политических преступлений как наиболее важных. Мы видели, например, что в жарких странах восстания случаются чаще и бывают более бесплодными, поэтому репрессия там может быть менее энергичной. Наоборот, в холодных странах, где бунты редки, но упорны и продолжительны, было бы справедливее относиться к ним с меньшей терпимостью.
На юге Испании, например, пронунсиаменто{115} легко возникают и гаснут, а карлистское восстание в Астурии поддерживалось очень долго. Это доказывает, что даже в политических вопросах единообразное законодательство, удовлетворяя национальному чувству, не всегда является выгодным с тактической точки зрения.
Наказания должны отличаться друг от друга не только продолжительностью, но и качеством. Сильная, но краткая мера вроде, например, заключения в одиночной тюрьме, достаточна для того, чтобы усмирить бурное, но скоропреходящее возбуждение, тогда как в противном случае придется надолго удалить виновных из центра их революционной деятельности, то есть сослать, и притом на срок тем более долгий, чем серьезнее и продолжительнее вызванное ими движение.
Система наказаний должна быть сообразована и с другими физическими факторами, например с географической конфигурацией страны, так как мы видели, что население равнин гораздо апатичнее горцев, полных инициативы и склонных к революции.
То же следует заметить и относительно различия рас, большей или меньшей плотности населения и т. п. Во всех этих случаях репрессия должна проявиться различно. Так как в крупных центрах преступления часты, а в округах с разбросанным и малокультурным населением редки, то в последних они являются более тяжкими. Мы здесь, понятно, излагаем лишь общие правила, не претендуя на то, чтобы законодательство в одной и той же стране было различным для каждого округа соответственно малейшей разнице в климате или географической конфигурации. Наш совет относится к различиям крупным, какие существуют, например, между островной и континентальной Италией по отношению к климату или к расовым отличиям населения Австрии. В этой последней этнический характер рас столь различен, что репрессивные меры, приложимые в Каринтии, конечно, не могут годиться для Венгрии или Далмации.
