Некоторые евреи пытались что-то противопоставить навешиваемому на них непатриотическому большевистскому ярлыку. Еврейских детей учили на ремесленников и крестьян. В начале 20-х годов берлинский адвокат д-р Макс Науманн, бывший армейский капитан, организовал Лигу германских евреев-националистов. Существовала также правая еврейская молодежная организация Камераден и Национальная лига еврейских ветеранов-фронтовиков. Но Науманн допустил ошибку, пытаясь уменьшить ненависть Гитлера к евреям, для чего объявил его политическим гением, который может восстановить процветание Германии; да и остальные разделяли иллюзию, что с нацистами можно иметь дело. Нет никаких подтверждений того, что их деятельность повысила популярность евреев.
Непреодолимым препятствием, стоявшим перед любым немецким евреем-патриотом, была сама Веймарская республика. Она была рождена в поражении, неразрывно связывалась с поражением и в сознании большинства немцев ассоциировалась с евреями – «Юденрепублик». С начала до конца она, как мельничный жернов, висела на шее у евреев. Впрочем, евреи играли незначительную роль в веймарской политике, разве что в самом начале. Ратенау и Рудольф Гильфердинг, министр финансов в 1923 и 1928 гг., были первыми и последними веймарскими политиками-евреями, игравшими заметную роль. Евреи действительно способствовали созданию германской компартии. Однако одновременно с подъемом сталинизма их довольно быстро изгнали из ее верхних эшелонов, – так же как в России. В 1932 г., когда от партии баллотировались 500 кандидатов и было избрано 100, среди них не было ни одного еврея. Социал-демократической партией руководили профсоюзные деятели-неевреи из рабочих, большинство которых откровенно недолюбливало еврейских леваков и видело в них нежелательных интеллигентов из среднего класса. Действующая веймарская конституция с ее системой пропорционального представительства играла на руку экстремистским партиям вроде нацистской, которая никогда не пришла бы легально к власти в условиях, например, британской мажоритарной системы. А еврейские сатирики вроде Тухольски нападали на Веймар так же яростно, как и нацисты.
Впрочем, отождествление имело место, и корни его были в культуре. Враги евреев обвиняли их в похищении германской культуры и превращении ее в нечто новое и чуждое, которое они окрестили словом «Культурбольшевизмус». Идея культурного воровства была сильнодействующей и чрезвычайно опасной, о чем предупреждали некоторые еврейские писатели. Использование евреями немецкого языка, предупреждал Кафка, является «присвоением чужой собственности, которая была не приобретена, а украдена и (относительно) быстро подобрана, причем она остается чьей-то еще собственностью, даже если в ней нельзя обнаружить ни одной языковой ошибки». Еще до войны Мориц Гольдштейн предупреждал в опубликованной в «Кунстварт» статье «Немецко-еврейский Парнас», что евреи, в сущности, стали распоряжаться культурой народа, который отрицал их право на это. С созданием Веймара евреи стали занимать более видное место в культурной жизни Германии в основном благодаря тому, что передовые идеи, с которыми их ранее ассоциировали, стали теперь получать признание. Так, в 1920 г. импрессионист Макс Либерманн первым в истории Прусской академии стал президентом-евреем.
Несмотря на это, тезис, что при Веймаре евреи узурпировали германскую культуру, ложен. В действительности в 20-е годы Германия была богаче талантами, чем когда-либо ранее или даже позднее. Она всегда занимала выдающееся место в музыке и была сильна в литературе, но теперь она стала лидировать и в зрелищных видах искусства. На некоторое время Берлин стал культурной столицей мира. Антисемиты ненавидели Берлин. Вольфганг Капп, предтеча Гитлера, возглавивший неудачный путч в 1920 г., выдвинул лозунг: «Чем стал Берлин? Площадкой для еврейских игр». Евреи играли важную роль в веймарской культуре; как явление она бы без них не состоялась. Но они в ней не доминировали. В некоторых областях, например, в живописи и архитектуре, их вклад был относительно невелик. Их было много среди писателей (Альфред Деблин, Франц Верфель, Арнольд Цвейг, Вики Баум, Лион Фейхтвангер, Альфред Нейман, Бруно Франк), но ведущие фигуры вроде Томаса Манна евреями не были. Евреи, несомненно, внесли огромный вклад в музыкальное сценическое искусство как мировое, так и германское. Были яркие вундеркинды-исполнители вроде Яши Хейфеца и Владимира Горовица, а также признанные мастера вроде Артура Шнабеля и Артура Рубинштейна. Двое из берлинских ведущих дирижеров, Отто Клемперер и Бруно Вальтер, были евреями. Курт Вейль написал музыку к «Трехгрошовой опере» Брехта (1928), которая за один год выдержала в Европе свыше 4000 представлений. Был Арнольд Шенберг и его школа, хотя два его наиболее знаменитых ученика, Берг и Веберн, не были евреями. Впрочем, в это время германская музыка была настолько богата, что еврейские музыканты, несмотря на их количество и талант, – это всего лишь один из ее составных элементов. На Берлинском фестивале 1929 г. блистали Рихард Штраус, Тосканини, Казальс, Георг Шелл, Корто, Тибо, Фюртвенглер, Бруно Вальтер, Клемперер и Джильи. Что это доказывает? Только то, что музыка интернациональна, а берлинцам повезло.
Евреи, несомненно, были главными виновниками огромного успеха германского кинематографа в 20-е годы. Во время войны английский, французский, а позднее и американский импорт фильмов был запрещен. Чтобы заполнить кинопродукцией 2000 германских и 1000 австрийских кинотеатров, пришлось увеличить число германских киностудий с 30 в 1913 г. до 250 шестью годами позже, и после войны германский кинематограф занял доминирующее положение в Европе. В 1921 г. было выпущено 246 художественных фильмов, то есть примерно столько же, сколько в Америке; в 1925 г. выпуск немецких фильмов (228) вдвое превышал совместное производство Англии и Франции. Евреи самым определяющим образом влияли на количество и качество германских фильмов. Сценарий для «Кабинета доктора Калигари» был написан Гансом Яновицем и Карлом Мейером; продюсером фильма был Эрих Поммер. «Метрополис» поставил Фриц Ланг. Это лишь два примера наиболее известных фильмов. Режиссеры, вроде Эрнста Любича, Билли Вильдера, Макса Офулса и Александра Корды, актеры вроде Петера Лорра, Элизабет Бергнер, Полы Негри и Конрада Вейдта были частью созвездия еврейских талантов, которые открыли золотой век немецкого кино, а затем, после прихода Гитлера к власти, выехали в Голливуд, Лондон и Париж. В немецком кино, несомненно, присутствовал сильный еврейский элемент; и Ланг и Г. В. Пабст были очарованы идеей Голема. Но в целом, характеризуя немецкое кино 20-х годов, следует признать, что оно было скорее ярким и приключенческим, чем политически и культурно ангажированным, так что его вклад в формирование немецкой культурной паранойи касательно евреев в наше время, пожалуй, даже трудно разглядеть.
Вид искусства, где еврейское влияние было сильнейшим, – это, конечно, театр, особенно берлинский. Время от времени здесь царили драматурги вроде Карла Штернгейма, Артура Шнитцлера, Эрнста Толлера, Эрвина Пискатора, Вальтера Газенклевера, Ференца Мольнара и Карла Цукмайера и влиятельные постановщики вроде Макса Рейнгарта, делая театр в соответствии с модой левым, республиканским, экспериментальным и сексуально смелым. Однако он, конечно, не был революционным и был скорее космополитичным, чем еврейским.
Единственным порождением Веймара, которое в какой-то мере соответствовало антисемитскому клише еврейского культурбольшевизма, был Франкфуртский институт социальных исследований (1923). Его теоретики, возглавляемые Теодором Адорно, Максом Горкгеймером, Гербертом Маркузе, Эрихом Фроммом и Францем Нейманом, исповедовали гуманный вариант марксизма, в котором культура играла более важную роль, чем практическая политика. Они были очарованы марксовой теорией отчуждения и остро ощущали важность психоанализа, пытаясь различными способами «фрейдизировать» марксизм. Кроме того, они стремились, используя марксистские методы, показать, что социально-экономические допущения определяют то, что большинство людей считают культурными абсолютами. Эта деятельность была в значительной степени подрывной, а начиная с 50-х годов, оказалась и довольно влиятельной. Однако в рассматриваемые времена очень мало кто из немцев слышал о Франкфуртской школе. Это относилось, в частности, к ее самому известному питомцу, Вальтеру Беньямину (1892—1940), которому трудно было сформулировать свои мысли в виде, пригодном для публикации, а потому он издал сравнительно немного работ при жизни: несколько статей и эссе, докторскую диссертацию, книгу афоризмов и несколько аннотированных писем, касающихся подъема немецкой культуры. Его работы были в основном собраны и изданы Адорно в 1955 г.
