И так год за годом пополнялся запас жизненных впечатлений. Вместе с расширением журналисткой практики многое дали наблюдения военных лет. Работая спецкорреспондентом газеты «Красная звезда», он побывал во многих местах, где находились в военное время советские войска. В Польше он познакомится с Главкомом Северной группы войск маршалом Рокоссовским, а после встретится с ним в Варшаве, где Рокоссовский исполнял должность военного министра Польши. Впечатления о Польской земле нашли свое отражение в романе «Набат», где рассказывается о действиях польских и русских партизан.
В послевоенные годы Иван Шевцов был направлен собственным корреспондентом газеты «Известия» в Болгарию. Решение о его назначении было подписано Сталиным. Два года (с 1952 по 1954) провел писатель в этой солнечной славянской стране. Человек редкого трудолюбия, пытливого ума, Шевцов всегда стремился к полноте познания жизни. Ничто не оставляло его равнодушным: на страницах своих очерков в яркой, образной форме он рассказывал о жизни и быте дружественного славянского народа. Шевцов пользовался уважением и доверием болгар, может быть еще и потому, что не поленился в короткий срок освоить язык Кирилла и Мефодия, узнал древнюю историю болгар, познакомился с новейшей болгарской литературой, даже высказывался о ней на встречах с болгарскими читателями, участвуя в диспутах и спорах.
Материалы, присланные из Болгарии, печатались во многих изданиях: «Огонек», «Октябрь», «Литературная газета», «Литературная Россия», «Нева», «Советский воин». Когда «Известия» упразднили свои корреспондентские пункты в соцстранах, Шевцов возвращается в военную печать, работает в газете «Советский флот». Здесь проявилось еще одно свойство творческого таланта писателя: он пробует себя в жанре фельетона, остро реагируя на нравственные изъяны в офицерской среде.
Так постепенно, но неуклонно поднимался по ступенькам журналистской и писательской работы бывший босоногий подросток, выступавший в районной газете под псевдонимом Денис Дидро и удивлявший редактора своим бойким и метким слогом.
Возможно, кому-то такой вывод покажется излишне патетическим. Но надобно заметить, что речь идет о формировании писателя редкой мужественности и последовательности в отстаивании нравственных идеалов русского народа, его духовной цельности и столь нужной, как убеждаемся теперь, самобытности. Далеко не каждому писателю под силу такая нелегкая работа. Многие, порой весьма даровитые, ушли в сторону от этой работы, посчитав ее и опасной, и как бы тривиальной на фоне господствующего эстетического снобизма. Увы! На исторических перепутьях не каждый воин, и не каждому писателю дана истинная страсть патриота. Иван Шевцов был последовательным на этом пути.
Важной вехой в становлении писателя-патриота явились многочисленные литературно-критические статьи и рецензии Ивана Шевцова: «Эпос народного подвига» (обзор военной прозы в «Литературной газете»), «Фальшивый билет» (о романе В. Аксенова), «Клеветники в масках» (о радиостанции «Би-би-си»), «Наперекор логике жизни» (о романе А. Кузнецова «Огонь»). В этих статьях дана мастерская характеристика демагогии эстетствующих рафинированных интеллигентов, которые под видом обновления жизни проповедуют презрение и насмешку к нравственным нормам трудового народа, подтачивая веру в красоту и необходимость общественного служения, вливая яд в неокрепшие молодые души, отождествляя патриотизм с примитивизмом чувств. Тематическое многообразие и острота публицистических выступлений Шевцова подготовили и художественное творчество, задали «тон» многим его будущим произведениям. Существенную роль в своеобразном переходе от журналистики к собственно беллетристике сыграла встреча с одним из классиков русской словесности XX века С. Н. Сергеевым-Ценским.
По заданию редакции И. Шевцов едет в Алушту, чтобы рассказать флотскому читателю о знаменитом авторе «Севастопольской страды». Сергей Николаевич, отметив свое восьмидесятилетие, вел уединенный образ жизни и неохотно вступал в общение с журналистской братией. Причина заключалась в необъективном отношении к писателю «клановых» слоев литературной критики, как в тридцатые, так и в пятидесятые годы, в замалчивании его заслуг перед отечественной литературой. Вопреки предположению адмирала Золина (редактор «Советского флота»), Сергей Николаевич встретил Шевцова с искренним радушием, словно давнего друга. Было что-то располагающее к доверительной беседе в облике журналиста. Фотография 1957 года запечатлела Ивана Михайловича таким, каким предстал он впервые перед домом Сергеева-Ценского: в форме морского офицера смотрит на вас человек с ясными, добрыми глазами и одновременно глубоко запрятанной хитринкой мудрого человека, что выражается в слегка склоненной голове и сдержанной улыбке.
Легко был преодолен возрастной барьер (40 лет), разделявший двух писателей-патриотов. Удивительное свойство характера Шевцова – располагать к себе людей – сыграло свою роль в том, что Сергеев-Ценский растворил ворота своей творческой мастерской для молодого писателя, проявившего неподдельный интерес к его наследию.
В жизни художника бывают моменты, когда встреча с общепризнанным известным мастером способствовала более глубокому осмыслению своего призвания, внутреннему росту и повороту к кропотливой шлифовке своего таланта. Вспомним, как повлияла на Гоголя его встреча с Пушкиным: «С тех пор ничего не предпринимал я без его совета». Можно сослаться и на пример А. П. Чехова, который изменился под влиянием письма Григоровича, стал более серьезно относиться к своему дару художника.
В такой «оглядке» на признанные авторитеты есть свой глубокий и, в сущности, тайный смысл: так образуется живая связь между поколениями русских писателей, так передается эстафета высокого служения искусству. Личное общение в деле преемственности достижений культуры поистине бесценно, так как дает возможность начинающему автору у собрата по перу найти, получить ответы на многие вопросы и выйти на свою творческую дорогу. Истинное новаторство в литературе берет свое начало в умении понять и услышать своего предшественника. Это не лишает художника индивидуальности, но придает ему силу и стойкость, укрепляя его веру в эстетический идеал.
Своеобразной школой писательского мастерства явилась для Шевцова дружба с С. Н. Сергеевым-Ценским. По признанию самого Ивана Михайловича, эта встреча произвела своего рода переворот в его судьбе. Находясь под обаянием личности Сергеева-Ценского, он всего за три месяца создает о нем книгу «Орел смотрит на солнце», которая с I960 года выдержала три издания. Предисловие к первому изданию написал известный писатель Ефим Пермитин, очень точно определив своеобразие труда И. Шевцова: обилие документального материала, глубокий анализ творчества Сергеева-Ценского в сочетании с беллетристическими зарисовками, гражданско-публицистический пафос книги. В издании 1963 года, дополненном новыми материалами писатель отразил борьбу Сергеева-Ценского за утверждение в литературе подлинно патриотического идеала, борьбу с «рапповскими» нападками. Рассказу об этом жестоком противостоянии Шевцов уделяет много внимания. Вот что пишет Пермитин: «Справедлив гнев автора (Шевцова – Л. Щ.), когда он говорит о грубой и вульгарной критике, которая столько „испортила крови“ чуткому, легко ранимому художнику, о гнусном замалчивании великого писателя на протяжении всей его воистину многострадальной жизни».
Многое объединяло двух, встретившихся словно по велению судьбы, писателей. Прежде всего общность гражданских идеалов: «Как он любил Отчизну в настоящем и будущем! Как ненавидел ее недругов всех и всяких мастей. О них он не мог говорить без содрогания», – пишет Шевцов о своем учителе, воспевая любовь и ненависть как два полюса высокого горения души, определяющих высшую точку национального самосознания не просто личности, но и гражданина. Благоговейное отношение к природе, умение передать ее красоту в пластически ярких образах, чтобы читатель почувствовал дыхание полей, запах цветов и растений, зримо представил себе живую картину одинаково свойственно как Сергееву-Ценскому, так и Шевцову. Это рождено знанием родной земли, ее волнующих примет и необъятного богатства. Наконец – строгое отношение к слову, его чистоте, внимание к словесной форме, которое сам Сергеев-Ценский сформулировал в таких стихотворных строчках:
И слово вещее мы ценим,И слово русское мы чтим,И силе слова не изменим,И святотатцев заклеймим.
Этому завету Шевцов верен по сей день. Читатель не найдет у него нарочито витиеватых, надуманных фраз, сотканных из неправильно употребленных слов. Он никогда не коверкает речь, не допускает святотатства, столь распространенного сейчас, над русским языком. Это бережное отношение к национальному богатству – русскому слову, к сожалению, теряют даже русские современные писатели, позволяющие себе порой бездумное экспериментаторство. В погоне за метафоричностью и «оригинальностью» нередко теряется и чувство языка, и – увы… элементарная грамотность. Прав был в те далекие годы Шевцов, указывая на язык произведений Сергеева-Ценского как на образец точного и вместе с тем высокого по своему совершенству русского слова.
