Первое деловое заседание Контрольного совета в Берлине было проведено 10 июля. Председательствовали на заседании по очереди, и на первых порах был заметен прекрасный дух сотрудничества. Возникали различия во мнениях, но в большинстве случаев дело касалось деталей процедур или методов, и в преобладавшей атмосфере сотрудничества они, казалось, не угрожали серьезными осложнениями.
В начале июля мы получили известие, что вскоре состоится Потсдамская конференция. И опять мы должны были подготовить помещения и обеспечить безопасность приема высокопоставленных лиц, но на этот раз моя задача ограничивалась встречей и обеспечением всем необходимым только американской делегации. Я выехал в Антверпен, чтобы встретить крейсер, на котором президент Трумэн и государственный секретарь Бирнс прибывали в Европу. Там я имел возможность обсудить с ними некоторые вопросы, по моему мнению, имевшие важное значение.
Во-первых, я настаивал, чтобы гражданские власти взяли на себя управление в нашей части Германии как можно скорее. При этом я доказывал президенту и государственному секретарю, что пока армии, вероятно, все же придется держать под своим контролем жизнь в нашей оккупационной зоне до обеспечения полной гарантии порядка, но управление обычной повседневной жизнью отдельных граждан не является обязанностью военной организации. Я считал, что, сколь ни эффективно и целеустремленно армия будет работать по осуществлению возложенной на нее задачи, наверняка возникнут недоразумения. В конечном счете американские концепции и традиции лучше всего будут претворяться в жизнь, если государственный департамент возьмет на себя всю полноту административной власти в нашей зоне, используя американскую армию в качестве вспомогательного средства и опоры для гражданского правления. Как президент, так и государственный секретарь полностью соглашались со мной, и я начал думать, что это произойдет в пределах нескольких месяцев.
Вернувшись в конце 1945 года в Соединенные Штаты и заняв пост начальника штаба армии, я продолжал настаивать перед государственным секретарем Бирнсом на разумности такого шага, но вскоре понял, что его взгляды изменились. Хотя он всегда был согласен со мной, но осуществить идею не соглашался ввиду того административного и финансового бремени, которое тем самым легло бы на государственный департамент.
Другой вопрос, по которому я рискнул высказать свои соображения президенту Трумэну, касался намерений русских вступить в войну против Японии. Я говорил ему, что, поскольку имеющиеся сведения указывают на неизбежность скорого краха Японии, я категорически возражаю против вступления Красной Армии в эту войну. Я предвидел определенные трудности, которые будут порождены ее участием в войне, и предлагал, чтобы, по крайней мере, мы не ставили себя в положение упрашивающих или умоляющих русских о помощи.
Третье предложение, с которым я обратился к президенту, сводилось к тому, чтобы мы сохранили некоторую гибкость в вопросе прекращения операций в рамках ленд-лиза с французами и англичанами. Я не был знаком С точными формулировками законов, связанных с ленд-лизом, но знал, что окончание боевых действий вовсе не означает немедленного уменьшения потребностей французов и англичан в наших поставках им продовольствия и других предметов первой необходимости, на которые те с уверенностью рассчитывали. Я полагал, что нужно избежать одностороннего и внезапного прекращения помощи по ленд-лизу и поступить таким образом, чтобы дать возможность этим странам быстро приспособиться к новым условиям.
Я информировал президента о своем убеждении, что нам следует обращаться с экономикой Германии, и в частности в вопросах репараций, таким образом, чтобы дать немцам возможность существовать при условии их готовности трудиться. А относительно такой готовности не было никаких сомнений. С первого дня, как мы вступили на территорию Германии, было заметно стремление рядовых граждан трудиться с утра до ночи даже ради своего скудного существования. Еще до того, как мы пересекли Рейн, я видел, как немецкие женщины и дети на полях, в условиях беспорядочной стрельбы кругом, пахали и сеяли, чтобы получить какое-либо подобие урожая в том году.
Клей и я были убеждены, что восстановление Рура было исключительно важным делом в наших собственных интересах. Нигде в другом месте Европы не имелось залежей угля, равного по качеству рурскому углю и столь легко добываемого. И уже становилось очевидным, что уголь будет ключом к успешному управлению оккупированной Германией. Без угля невозможно восстановление транспорта, а без транспорта вся страна останется парализованной. Я говорил президенту, что если мы не восстановим Рур, то Германия вскоре окажется на грани голода. Американцы, разумеется, никогда не допустят, чтобы с голоду умирали даже их бывшие враги, и добровольно возьмут на себя дорогостоящую задачу снабжения их продовольствием. Но, как я полагал, можно было предотвратить такое финансовое бремя. Мне казалось, что если будут восстановлены добыча угля в Руре и транспорт, то Германия вскоре окажется в состоянии экспортировать продукцию своей легкой промышленности, никоим образом не связанной с запрещенной для Германии военной промышленностью. Такой экспорт позволял бы Германии закупать и импортировать из других стран достаточное количество продовольствия, чтобы покрыть неизбежные нехватки в нем.
В Потсдаме я несколько раз встречался с разными членами американской делегации, но поскольку война в Европе была завершена, то я не участвовал в работе конференции ни в качестве официального свидетеля, ни в качестве советника.
У меня состоялась долгая беседа с военным министром Стимсоном, который очень коротко сообщил мне, что в штате Нью-Мексико скоро будут проведены испытания атомной бомбы, которую наконец удалось разработать американским ученым. Результаты успешного испытания вскоре были сообщены телеграммой военному министру. После этого сообщения он почувствовал огромное облегчение, ибо с напряженным интересом следил за ходом работ и чувствовал большую ответственность за те деньги и ресурсы, какие были израсходованы на создание бомбы. Я выразил надежду, что мы никогда не применим такое оружие против любого врага, так как мне было бы неприятно видеть Соединенные Штаты в роли инициатора использования в войне столь ужасного и разрушительного средства. Более того, у меня теплилась некоторая надежда, хотя и ошибочная, что если мы никогда не применим это оружие в войне, то другие народы, возможно, останутся в неведении относительно того, что проблема расщепления атома уже решена. Я тогда, конечно, не знал, что в производство этого оружия вовлечена целая армия ученых и что тайну в этом важном вопросе невозможно сохранить более или менее длительное время. Это было мое личное мнение, явившееся непосредственной реакцией на известие о новом оружии, оно не было основано ни на каком анализе данной проблемы. Во всяком случае, было принято решение, что если Япония не пойдет на быструю капитуляцию в соответствии с требованиями, переданными японскому правительству из Потсдама, то план использования атомной бомбы будет приведен в исполнение.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
