— Это Хуатун сам виноват, — оправдывался Дайань. — Батюшка увидал его с узлом и мне велел проводить Гуйцзе. А когда я его к вам послал насчет служанки сказать, вы же сами, матушка, решили, как с ней быть, и я тут вовсе не при чем.
— Вот негодяй, рабское отродье! — закричала разгневанная Юэнян. — Будешь долго оправдываться?! Только мне и дела, что глупости твои выслушивать! Убирайся, и чтоб следа твоего тут не было! Посылаю — не идет, да еще припирается! Не верю я ни одному твоему слову. Погоди у меня, негодник! Самому пожалуюсь, он тебе шею намылит.
— Дайань! — вмешалась жена У Старшего. — А ну, ступай скорей за шубами! Матушка сердится. Сестрица! — обратилась она к Юэнян. — Скажи, матушке Пятой шубу принести.
— Никакой шубы мне не надо, — вмешалась Цзиньлянь. — А если пойдет, пусть принесет мою на подкладке. Не хочу заложенную надевать. Какая бы ни была — все с чужого плеча. Да она еще на рыжую собаку похожа — смеяться будут. Ее и поносить не успеешь, как выкупать придут.
— Да я вовсе не о заложенной говорю, — пояснила Юэнян. — Думаешь, от наследников полководца Вана, что ли? Ее Ли Цзяоэр носит. Я о той, что Ли Чжи дал. У него шестнадцати лянов не хватило, он шубой и расплатился. — Юэнян обратилась к Дайаню: — Шуба в большом шкафу. Вели Юйсяо, чтоб достала. И дочкину захвати.
Хмурый Дайань вышел.
— Ты куда? — спросил его Цзинцзи.
— Вот въедливая-то! Настоящий живчик! — бормотал слуга. — Одно и то же по два раза делай. Ночь, а тут опять домой беги!
Когда пришел Дайань, приказчиков Фу и Юня уже не было, а Симэнь Цин, Ин Боцзюэ, Се Сида, Хань Даого и Бэнь Дичуань продолжали пировать у ворот.
— Матушки вернулись? — спросил Симэнь.
— Нет еще, — отвечал Дайань. — Меня за шубами послали.
И он направился в дальние покои.
Еще до него туда явился Циньтун и стал разыскивать Юйсяо.
— Они у жены Бэнь Дичуаня пируют, негодницы, — сердито сказала ему сидевшая на кане Сяоюй. — Не знаю, где у них хранятся шубы. К Бэню ступай, там и спроси.
Циньтун бросился к дому Бэнь Дичуаня, встал под окном и стал прислушиваться.
— Барышня Старшая, барышня Вторая, что это вы и чарочки не осушите? — обращалась к гостьям хозяйка. — И закуски нетронутые стоят. Кушайте! Или брезгуете?
— Мы и так немало выпили, тетушка, — отвечала Чуньмэй.
— Да что вы! Не обижайте уж нас! — Хозяйка обернулась к тетушке Хань. — Соседушка дорогая! Ты ведь тоже хозяйка! Попотчуй барышень. Что же так-то сидеть? — Она позвала дочь Чжанъэр. — Налей-ка барышне Третьей, и у барышни Четвертой чарка почти пустая.
— Я вообще не пью, — сказала Ланьсян.
— Голодные вы у меня остались, барышни, — говорила хозяйка. — Не нашлось вам лакомства по вкусу. Не осудите, прошу вас. Хотелось мне позвать уличных певцов, да побоялась, как бы батюшка не услыхал. Скучно живем! Да разве перечесть все горести бедняков!
В дверь постучал Циньтун. Все долго не откликались.
— Кто там? — наконец спросила Чжанъэр.
— Это я, — ответил Циньтун. — Мне с барышнями поговорить надо.
Чжанъэр открыла дверь и впустила слугу.
— Матушки воротились? — сразу спросила Юйсяо.
Циньтун глядел на нее, улыбаясь, и молчал.
— Вот зубоскал! — сказала Юйсяо. — Его спрашивают, а он зубы скалит и ни слова.
— Матушки пока в гостях, — наконец заговорил Циньтун. — На улице снег. Меня за шубами послали.
— Шубы в золоченом сундуке, — объяснила Юйсяо. — Пусть Сяоюй достанет.
— Сяоюй к тебе посылает.
— Ну вы подумайте! — возмутилась Юйсяо. — Что ж она, сама не знает?!
— Раз у ваших матушек есть шубы, вы и давайте, — сказала Чуньмэй. — У моей матушки нет, и я никуда не пойду.
— Для матушки Третьей у Сяолуань спроси, — сказала Ланьсян.
Инчунь достала из-за пояса ключи и протянула Циньтуну.
— Пусть Сючунь в кладовой возьмет.
Циньтун вернулся в дальние покои. Сяоюй и Сяолуань передали ему узлы с шубами Юэнян и Юйлоу. Слуга пошел дальше, но тут ему повстречался Дайань.
— А ты зачем пришел? — спросил Циньтун.
— Еще спрашиваешь! — буркнул Дайань. — Все из-за тебя! От матушки такой нагоняй получил! За шубой для матушки Пятой послали.
— А я пойду для Шестой возьму, — сказал Циньтун.
— Ступай, а потом здесь меня обожди, — наказал Дайань. — Вместе пойдем, а не то еще раз достанется.
Дайань вошел в покои Юэнян. Сяоюй все еще сидела на кане, грелась у жаровни и грызла семечки.
— Опять тебя принесло! — воскликнула она, увидев Дайаня.
— А, ты опять за свое! У, зла не хватает! — Дайань рассказал, как его отругала Юэнян, и продолжал. — Раз Циньтун пошел, ну я и остался. Так я, она говорит, посыльных завел. А у матушки Пятой нет шубы, вот меня и послали. Сказали, в большом шкафу. Ту, что Ли Чжи в счет долга принес. Давай, я захвачу.
— А Юйсяо все ключи с собой взяла, — отвечала Сяоюй.
— Сейчас Циньтун придет, его и пошлю, — сказал Дайань. — А я к огоньку присяду пока, ногам дам покой.
Сяоюй пододвинулась, и Дайань сел с краю на кан, прижавшись к Сяоюй.
— В кувшине вино осталось, — сказала служанка. — Я сейчас подогрею.
— Не прочь воспользоваться твоим гостеприимством! — проговорил Дайань.
Сяоюй слезла с кана и поставила кувшин на жаровню, потом достала соленой гусятины и налила в чарку вина. Никого не было, и они, обнявшись, пили вино и дарили друг дружке поцелуи.
Вошел Циньтун, и Дайань предложил ему чарку, а потом послал к Юйсяо за шубой для Цзиньлянь. Циньтун положил узлы и отправился к жене Бэнь Дичуаня.
— Вот арестантское отродье! — заругалась на него Юйсяо. — Опять тебя принесло!
Сама она не пошла, а наказала, чтобы Сяоюй взяла ключ во внутренней комнате. Сяоюй открыла комнату, достала связку ключей, но, сколько ни старалась, ни один ключ не подходил. Опять Циньтун побежал за Юйсяо.
— Да это совсем не те! — заругалась Юйсяо. — Ключ от шкафа у матушки под постелью спрятан.
— Привязали ее там, должно быть, негодницу, — ворчала Сяоюй. — Людей гоняет, покою не дает.
Открыли шкаф, но шубы там не оказалось.
Пришлось Циньтуну снова идти спрашивать у Юйсяо.
— Вконец измотают эти барышни! — кипел он от злости, бегая туда-сюда. — Чтоб их холера скрутила! Помереть в одночасье не дадут.
— Ну и достанется нам теперь от матушки! — сказал он Дайаню. — Она про ключи и слушать не будет. Мы во всем виноваты останемся.
Опять Циньтун вызвал Юйсяо.
— Нет в матушкином шкафу шубы, — заявил он.
— Ой, я совсем забыла, — немного подумав, засмеялась она. — Она ж в другом шкафу висит.
Циньтун бросился к Сяоюй.
— Ей, потаскушке, совсем, видно, хахаль голову закружил, — ругалась Сяоюй. — Шуба тут висит, а она туда посылает.
Она достала шубу и завернула ее в узел вместе с шубой дочери Симэня.
Дайань с Циньтуном понесли узел.
— Вы что? — вопрошала их Юэнян. — Оба решили за нами вовсе не приходить, а?
Дайань молчал.
— Все шубы на месте, — объяснял Циньтун. — А вот эту обыскались.
Он вынул предназначавшуюся Цзиньлянь шубу, и супруга У Старшего стала рассматривать ее при свете фонаря.
— Замечательная шуба! — воскликнула она. — Почему вы ее так корили, матушка Пятая? Совсем на собаку не похожа. Я б такую с удовольствием надела.
— Да, совсем новая шуба! — подхватила Юэнян. — Только спереди немножко потерлась. Заменим перед, и будет превосходная шуба.
— А ну-ка поди сюда, сестрица! — взяв шубу, подшучивала Юйлоу. — Одень-ка собачью доху, посмотрим, как она тебе идет.
— Я у мужа новую попрошу, а с чужого плеча надевать не собираюсь, — сказала Цзиньлянь. — Для чего мне это нужно!
— Какая неблагодарная! — продолжала шутить Юйлоу. — Другая, заполучив такую шубу, Будде бы молилась.
Юйлоу помогла Цзиньлянь одеться. Шуба оказалась той до пят и висела мешком. Недовольная Цзиньлянь промолчала.
Юэнян, Юйлоу и Пинъэр надели свои собольи шубы и попрощались с хозяйкой. У Старшая и У Вторая встали, чтобы их проводить. Юэнян наградила барышню Юй узелком с двумя цянями серебра.
— Мне тоже пора, — сказала Иньэр и отвесила земной поклон жене У Старшего и остальным.
Хозяйка подарила певице пару серебряных цветов, а Юэнян и Пинъэр протянули ей по ляну серебра. Она снова благодарила их земным поклоном. У Старшая и У Вторая с Чжэн Третьей пошли было проводить гостей, но Юэнян уговорила их не выходить, потому что на улице снег.
— Сейчас уже дождь со снегом идет, — заметил Циньтун. — Как бы шубы не намочить. Хорошо бы попросить у матушки зонты.
У Вторая тотчас же достала зонты. Циньтун с зонтом пошел первым, двое солдат несли фонари. Они миновали, наконец, переулки и оказались на Большой улице. Цзинцзи все время пускал потешные огни.
— Иньэр, твой дом рядом, — сказал он певице. — Мы тебя проводим.
