— Что за спешность, граф? — обратился к вошедшему император.
— Я сам, ваше величество, полагал, что депеша так себе, какая-нибудь пустяковина. Оказалось — горше, чем это сообщение, ничего другого быть не может. Разве только конец света.
Строчки зарябили в глазах императора.
«Господи! Какой же дьявол попутал меня и заставил связаться с этим разбойником? — пробормотал растерянный Франц и искоса бросил взгляд на своего министра. — Да кто же тот дьявол? Все он, мой первый министр и мой первый советчик! Теперь пусть сам все и распутывает. У меня к тому же тесто уходит».
— Вот что, милейший, — обратился к Меттерниху, — первым делом езжайте к императору Александру и сообщите ему о случившемся. Затем поставьте в известность остальные державы.
Чуть ли не три месяца Меттерних старался не показываться на глаза русскому царю. И непросто оказалось загладить ссору — царь уже и секундантов, сказывали, определил. Кое-как его удалось отговорить от безумной сатисфакции. А у Меттерниха даже желчь разлилась — так он все принял к сердцу.
Весть о бегстве Наполеона разом заставила забыть старое. Александр Павлович спокойно выслушал сообщение председателя конгресса и вынес свой вердикт:
— Велю тотчас войскам, кои, должно быть, уже подходят к Петербургу, воротиться в Германию, а затем идти во Францию. Сам вскоре отправлюсь к Рейну.
При слове «войска» у министра вновь разлилась желчь.
«Вот оно: мы готовимся и все не можем решиться, а он уже отдает приказ — вернуться военным силам туда, откуда с трудом их спровадили и откуда теперь они, русские, едва ли скоро уйдут».
Но куда же двинулся он, Бонапарт, откуда ждать его появления?
— Он высадится где-нибудь на итальянском побережье и попытается обосноваться и укрепиться в Швейцарии, — со всегдашним апломбом высказался Талейран.
— О, нет, ваша светлость, — парировал Меттерних. — Не переводя дыхания, он двинется в поход на Париж. И тот домик на курьих ножках, который ваша светлость вместе с Людовиком Восемнадцатым соизволили соорудить, простите, на песке, рассыплется в прах.
— Вы полагаете? — поджал губки князь Беневентский. — В таком случае мне следует на какое-то время удалиться к моим друзьям в Лондон. Как и вам, граф, мне не хотелось бы лишиться головы, даже если моим противником тоже окажется его величество император. В моем случае — французский.
А Наполеон с триумфом двигался с южного побережья Франции к столице.
Пересечь Средиземное море и высадиться на побережье явилось делом не очень сложным. Когда сам император и его батальон отдались на волю волн, их суденышки были встречены королевским фрегатом.
Военный корабль проходил так близко, что офицер в переговорную трубу спросил капитана Наполеонова брига:
— Как там на острове император, здоров?
— А что с ним сделается? — отвечал капитан. — Самочувствие и настроение его величества прекрасные!
На палубах не было никого. Все солдаты, как и свита с самим коронованным беглецом, были укрыты во внутренних помещениях.
Около трех суток занял морской переход. А когда к берегу пристала странная флотилия и французские таможенники увидели Наполеона, они сняли шляпы и громко грянули:
— Да здравствует император!
Под эти победные клики, обгонявшие саму колонну, Наполеон двинулся вперед. Всего одна тысяча солдат при одной пушке — была его армия. Но он, полководец, не думал о боях и сражениях. Он так же, как его русский соперник, шел побеждать любовью. Не своею к своим же соплеменникам. А любовью к нему простых крестьян и мелкого люда во встречавшихся на пути селениях и городках, которым, строго говоря, никакого дела не было до смены власти, но которые знали и помнили, что Наполеон — это величие Франции.
Маршала Нея вызвали к Людовику Восемнадцатому. Рыжий Мишель, храбрейший из храбрых, как и завещал своим генералам и маршалам император, стал служить Бурбонам. Он был теперь главнокомандующий королевской армией.
— Надо остановить и уничтожить этого самозванца и покусителя на королевский трон, — повелел король. — А еще лучше — доставить под конвоем в Париж и, отдав под трибунал, расстрелять во рву. Пусть примет казнь, которой он когда-то оборвал жизнь последнего представителя рода Конде — герцога Энгиенского.
Ней и сам не одобрял поступка Наполеона. Дважды нельзя войти в одну и ту же воду. А появление бывшего императора — это, возможно, гражданская война и кровь уже не русских, не австрийцев и немцев, а своих соотечественников.
Армия Нея двинулась в поход. Уже по дороге полки и батальоны стали редеть. А когда встретились с колонной Наполеоновых солдат и толпами народа, двигавшегося следом, оставшиеся в строю стали опускать ружья дулами вниз.
Невысокого роста человек в сюртуке без эполет пошел прямо на оторопевших воинов и распахнул перед ними грудь:
— Кто из вас хочет выстрелить в своего императора? Я — перед вами. Стреляйте.
Ружья были отброшены прочь, солдаты бросились навстречу.
Нею передали записку: «Я вас приму так, как принял на другой день после сражения под Москвой. Наполеон».
Тогда, после Бородина, император пожаловал храбрейшему маршалу титул князя Московского.
Мишель Ней, не колеблясь более, присягнул тому, с кем когда-то был в самых решительных сражениях.
Армия перешла на сторону Наполеона. И вот двадцатого марта, приветствуемый толпою парижан, император вступил в Тюильри.
Окна дворца были ярко освещены. Все, кто когда-то служил императору, были уже здесь, на ногах.
Сбивая встречных, расталкивая свиту, на грудь Наполеону бросилась Гортензия, и, обвив его шею руками, стала целовать.
— Ваше величество… Ты, папа, вернулся! Ах, если бы видела это наша мама! — выговаривала она, продолжая обнимать и целовать отчима, которого давно уже считала отцом.
Взяв за руку, она ввела его в кабинет, который принадлежал когда-то ему и из которого недавно сбежал Людовик Восемнадцатый.
— А это что? — остановился перед гобеленами Наполеон. — Одна белая королевская лилия в окружении моих золотых орлов?
— Мы, преданные вашему величеству люди, — опустила глаза бывшая Голландская королева, — трудились всю ночь, чтобы на месте отвратительных символов власти Бурбонов нашить орлов вашего императорского величества.
— Спасибо, дочь. — Наполеон привлек ее к себе и нежно поцеловал в лоб, как целуют детей, неважно, выросли они уже большими или продолжают оставаться малышами.
А в эти светлые, солнечные и теплые весенние дни другой император гулял по дорожкам венского парка рука об руку с недавним вице-королем Италии.
