Кто-кто, а пан Лещицкий – точно упыряка. За саблю схватился. В глазах хмель играет.
– Всех сейчас положу! Говорите, кто смерти моей хочет?
Сам – голота голотой, а саблю свою булатную, оружие обедневшего рода, не продаст никому. В прошлом году посыльный от графа Потоцкого приезжал, золотом звенел. Едва спасся от Лещицкого, и охрана не помогла.
Скрутили пана сейчас, как и тогда, заломили руки, хмель в горло влили – успокоился. Сидит, смотрит из-подо лба. Врага высматривает. Только невидимый сейчас враг. Саблей его не разрубишь, пулей не возьмешь. Холера черной девкой гуляет меж людьми. Моровое поветрие не щадит никого – ни бедных, ни знатных. По пустым дорогам лишь ветер пыль крутит, да воронье каркает.
Проснулся Панько, ударил по струнам – вздрогнули мужики, потекло по столу разлитое пиво:
Не было ни Земли, ни Солнца,Лишь ночь непроглядная.Летел сквозь ночь Глаз БожийИз тьмы во тьму.Остановился Глаз, пустил Слезу – росинку чистую.Народился из нее Сокол – птица первая,Златое перо, развеявшее ночь.Снес Сокол яйцо,И вырос Дуб – Стародуб, Древо мираСо звездами на ветвях.Взлетел Сокол на вершину Дуба и молвил:Я создал Вырий.
И вновь тишина в корчме. Только входные двери поскрипывают под порывами беспокойного ветра.
* * *
Я бежал по лесу вдоль дороги, бесшумно скользя меж ветвей. Нос щекотал запах крови, что бордовыми каплями просачивалась сквозь старые доски воза и впитывалась в дорожную пыль. Испуганный возница – совсем еще мальчишка, оглядывался по сторонам и что есть духу погонял тощую лошадь. Раненый лежал в грязной соломе и стонал, когда воз подпрыгивал на ухабах. На почерневших губах пузырилась кровь.
Запах. Слышу, ощущаю. Нет, не крови. Запах металла. Черной древней смерти.
Я взял след – Хозяин будет доволен.
* * *
– Хлопцы! У Остапа гость пришлый живет. А ну, коваль, говори, кто такой? Ты упыря привел, от которого хворь пошла? – подскочил Мыкола-пасечник к столу кузнеца. – А? Говори, сучий сын!
И откуда только прыть взялась? Сейчас встанет могучий кузнец и щелчком положит юркого, как пасюк, Мыколу на пол – отдохни, пасечник, отоспись после хмельного. Но Остап только глаза поднял.
– Родственник это мой дальний. Весть принес, Маричка померла. Не хочу я больше жить. Умереть хочу.
– Ех… Все мы тут умрем! Айда, хлопцы, проверим, что за родственник такой.
– Идем, братья!
Даже пан Лещицкий протрезвел – может, для сабли сегодня работа найдется?
– Упыряку терновым огнем палить надо!
– Не, хлопцы, ладная сталь – она всякую нечисть получше огня возьмет.
– А ты сиди, Остап, поминай Маричку.
Высыпали мужики с душного воздуха корчмы под свежий ветер. Корчмарь подошел к Остапу и молча налил пива. Слепой Панько тоже остался. Только руку на плечо мальцу опустил – сиди, не рыпайся. Успеешь еще на людское безумство посмотреть, все в жизни будет, если выживешь.
Остап выпил пиво, словно отраву; опустил кружку в липкую лужу на столе. Нет больше Марички, холера забрала. Для кого дальше жить? Пусть лучше черная девка за собой позовет.
– Деда, что это? Кто-то в окно заглянул! – вздрогнул мальчишка возле бандуриста.
Выпала из рук корчмаря кружка, разлетелась по полу осколками, впились в плечо поводыря вороньи пальцы Панька. Посмотрел Остап – нет никого. Только слепой бандурист невпопад улыбнулся – кто его знает, что у старого на уме?
– Показалось это тебе, сынок.
Поднялся Остап. Вышел. Отправился за мужиками к своей хате на околице. Ровно пошел, не шатаясь, как и не пил вовсе.
* * *
Воз въехал в село, вспугнув с дороги курицу. Запах Хозяина указывал на большую хату, пропитанную кислым хмелем. Помедлив мгновение, я пересилил неприязнь перед людским скопищем и помчался за возом. Подбежал к хате, заглянул в окно. Вон парубок, с которым Хозяин разговаривал. Металлом пахнет, но не злым, добрым. А еще огнем и искрами. Нет, дальше мне надо, аромат Хозяина зовет на другой конец села.
Там, где воздух наполнен еще непролитой кровью.
* * *
– А ну! Пропустите во двор!
Выхватил саблю Лещицкий – эх, славный у него клинок! Тут и пасечник рядом вертится, где-то успел вилы раздобыть. Кто с серпом стоит, кто с жердью. Толпятся мужики, переминаются с ноги на ногу. Тишина в доме кузнеца.
Пан Лещицкий ясным соколом взлетел на порог – где шляхта не пропадала! Рванул дверь… Дуло пистоля в грудь уперлось. Легко чужак держал оружие, как перышко. Казалось, так же, походя, и выстрелит. Попятился пан, чуть не упал.
– Ну, говорите, чего надо? – отозвался чужак.
– Упыря ищем!
– Проверить пришли!
Лещицкий приободрился, саблю поудобнее перехватил.
Казалось, что чужак насмешливо улыбался одними глазами. Словно не замечал направленного оружия, не обращал внимания на затаившийся страх. Одет чужак в старую свитку и шаровары. Поди проверь, обвязано или нет у него под коленом полотно из льна-сырца, которым упыри дырку на ноге закрывают. Да и лицо вроде не красное, а бледное. Лысина на солнце блестит, на скулу черный с проседью чуб спускается.
– Так ты – казак? – выступил вперед Мыкола. – Может, ты характерник[2], а? Ты Моровицу призвал?
Молчит чужак, только краешком губ улыбается. Куда-то вдаль смотрит. Кто-то уже и оглядываться начал.
Ворвался воз, заляпал грязью. Соскочил с него парубок. Руки дрожат, назад оборачивается – не гонится ли кто следом?
– Лесорубов поубивали!
– Кто?! Давай, Грыцько, рассказывай, что случилось!
– Гей! Гляньте – тут Петро! Мертвый!
– Я ж спешил! Не довез… – Грыцько готов был по-детски расплакаться. Даже губы задрожали.
Не мог хлопец двух слов связать. Рассказывал, сбиваясь, махал руками. Не холера убила лесорубов, которым он харч возил – упыри погубили. Сам Грыцько нечисти не видел, успел только Петра на воз взвалить и обратно рванул.
– Молодец, парень! Храбрым казаком будешь. Вон Петро, царство ему небесное, спасибо оттуда скажет. Похороним по-людски.
– Смотрите, какие раны у Петра! Хай йому грэць, словно кто клыками рвал.
– Эге… Ничего себе зубы. Насквозь грудь пробили.
Вернулась сабля Лещицкого в ножны.
– Вот где нечисть поселились – на просеке. Айда туда!
– Едем!
– Живи, характерник! – обернулся пан Лещицкий к чужаку. – Сначала с твоими друзяками справимся, а потом разберемся, что ты за птица.
– По коням, братья!
– Грыцько, стой!
Казалось бы, гомон вокруг, а услыхал хлопец казака, обернулся, встретился взглядом.
– Не езди.
Властный взгляд – дрожь холодом пробежала по спине. Не воспротивишься.
– Ты был возле его смерти.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
