Ага, я едва из шкуры не вывернулся, потому что этим плитам не было до меня никакого дела. Я прыгал, прыгал — нет огней. Выходит, огни имели значение. Может, и песня тоже…
Я был уже почти у плиты, где стоял Считалка, но прежде чем я ее достиг, он вернулся! Он весь сиял голубым и золотым, так что глазам было больно, и просто стоял, глядя на меня. У него не было ни станнера, ни пыхалки, ни даже заточки. Я мог прирезать его, как трубокрысу. Только если я это сделаю, то никогда не найду Марси, поэтому я должен узнать, что у него на уме.
Затем он отвесил мне поклон и произнес нечто, в чем смысла было не больше чем у Ала, дошедшего до ручки.
Гуси, гуси, га, га, га!Есть хотите? Да, да, да!
Я оставил заточку за поясом, но это не значит, что я не мог ее достать. Я легкий, но быстрый, и могу уделать любого парня в нашей орде. Они слишком долго думают, прежде чем прыгнуть. Он все еще разглагольствовал, когда я на него бросился.
Это было — словно врезаться головой прямо в стену. Я и пальцем до него не дотронулся, просто отлетел назад и свалился на пол с таким грохотом, что вокруг меня ветер поднялся. А он все так же стоял, хладнокровно, как сосулька, и покачивал головой, будто не верил, что какой-то парень может быть так глуп, чтобы наброситься на него. Хотел бы я теперь на худой конец иметь пыхалку, но у меня давно уже никакой не было.
Раз, два, три. четыре,Три, четыре — чудеса.Все хорошие детишкиПопадут на небеса.Раз, два, три, четыре.Три четыре — дальше пять.Всем плохим детишкамПридется подождать.
Мне не хотелось стукаться головой во второй раз. Так его не взять, во всяком случае, не голыми руками. Сидя на полу, я взглянул на него. Потом понял, что он старикан — взаправду старикан. Все лицо у него было в морщинах и, хотя вокруг головы у него имелась реденькая бахрома седых волос, макушка была совсем лысая. Все остальное тело у него было закрыто этими сверкающими одежками. Я никогда еще не видел таких старых, кроме как на записи — он словно вышел из движущихся картинок.
— Где Марси?
Если старикан — Ал, возможно, он сумеет мне ответить. Иногда от Алов этого можно добиться.
Есть цвет один на светеИ есть другой, и третий.Их дальше можно счесть:Четыре, пять и шесть,Всего их будет семь,Мы их сочли совсем.Ответ за тобой,Который цвет твой?
Он указал на меня. Похоже, он ожидал какого-то ответа. Он что, имел в виду плиту, на которой я сидел? Если так — она была красная, он и сам мог это видеть. Правда, если он налопался таблеток — тогда, конечно, никаких цветов не разбирает.
— Красный, — сыграл я наудачу. Может, сумею задержать его разговором, пока не придут парни, хотя на это надежды мало Шиму предстоит пройти долгий путь.
Ты слишком большой,Дверь слишком мала.Путь этот — не твой.Такие дела.
И снова покачал головой, словно по какой-то причине вправду жалел меня.
— Слушай… — я старался быть терпеливым, как с Алом, когда от него обязательно нужно чего-нибудь добиться. — Марси была здесь. Ты указал на нее — она исчезла. Где она теперь?
Он снова запел:
Строй из камня, кирпича,Кирпича, кирпича.Вот опора — так крепка,Простоит она века…
Как-то он дал мне понять, что все его песенки имели смысл, если я сумею его найти. И этот намек, что я уже слишком большой…
— Почему я слишком большой? — спросил я.
А и Б сидели на трубе.Скажи, который год тебе?
Марси была малышкой. Маленькой, юной. Она подходила. Ему нужны были малыши. Я был слишком большой, слишком старый.
— Не знаю… возможно, мне около шестнадцати… я так думаю. Но мне нужна Марси…
Он начал приплясывать, будто собирался в танце закружиться по залу, но при этом продолжал смотреть все тем же странным выражением «как-мне-тебя-жаль».
Увидев, поверить — не поймешь!Увидев, поверить — не пройдешь!Уверовать — это удача.Поверив, увидеть — вот в чем задача.
Увидев, поверить, поверив, увидеть — я попытался в этом разобраться.
— Ты хочешь сказать… малыши… они могут поверить во что-то, даже не видя это? А я… я не могу поверить, пока не увижу?
Он кивнул, но взгляд его стал нетерпеливым, как у кого-нибудь из малышей, когда он выкинет какую-нибудь штучку, и ждет, когда она до тебя дойдет. Не обидную штучку, а смешную, забавную.
— И я слишком старый?
Глядя на меня, он покачал головой.
Небо голубоеВсе, но не с тобою.
Голубое небо… Снаружи! Но небо давно уже не было голубым — оно было грязным, отравленным. Весь мир Снаружи был отравлен. Мы слышали предупреждения из говорителей каждый раз, как доходили до старых запечатанных ворот. Голубого неба нет — и никогда не будет. И если Марси Снаружи… умирает…
Я указал на него, как он указывал на малышей. Я не знал его игры, но мог попытаться сыграть в нее, и если это единственный способ найти Марси — я в нее сыграю!
— Я слишком большой — может быть, и я слишком старый может быть. Но я могу стараться до тех пор, пока не получится! Даже если тогда я превращусь уже в такое старичье, как ты! Поэтому…
Я отвернулся от него и пошел прямо к той линии цветных плит, по которой шли они, и встал там, а он смотрел, слегка склонив голову набок, словно прислушивался, но не ко мне. Под моими ногами вспыхнули огни. Он все время смотрел. Я собирался показать ему, что буду делать то, что сказал — ходить взад-вперед, пока не провалюсь через дыру в полу.
Однако я прошел, и ничего не случилось. Поэтому я развернулся, вернулся назад, готовый начать сызнова.
— В этот раз, — произнес я, — ты скажешь громко и ясно ты скажешь все, как в прошлый, когда ушли малыши.
Сначала он затряс головой, отступил назад и замахал руками, отгоняя меня. Но я стоял, не двигаясь. Я почти боялся, что он исчезнет, что меня бросят одного в этом огромном пустом зале, где не откроется для меня никаких ворот. Но теперь он не выкинул этого фокуса с исчезновением.
— Орри… — подсказал я.
Наконец он вздрогнул. Видно было, что он понимал — я в растерянности. Да, так оно и было. Поверить — значит увидеть, правда? Я старался думать, что это поможет мне так же, как малышам, и пошел по этим мигающим плитам. Считалка наставил на меня палец.
— Эрри, орри, дин и дон.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
