Ему не пришлось ждать долго. День уже клонился к вечеру, все равно скоро пора закрывать лавку. Он услышал, как Тремазо вытирает прилавок и подметает пол, а потом стук запираемой передней двери и щелчок задвинутого засова. Через секунду лестница была придвинута на место, ступеньки заскрипели, крышка нижнего люка откинулась, и на чердаке появился Тремазо со свечой. Он пыхтел от усилий и стал еще толще, чем раньше.
Тремазо поставил свечку на ящик и встал, поставив кулаки на широкие бедра и глядя сверху вниз на Баэрда. Одет он был очень изящно, а бородка аккуратно подстрижена клинышком. И надушен, как почувствовал Баэрд мгновение спустя.
Улыбаясь, он встал и показал рукой на наряд Тремазо, притворяясь, что принюхивается. Аптекарь поморщился.
— Клиенты, — проворчал он. — Так нынче модно. Этого они ожидают от такой лавки, как моя. Скоро мы скатимся до уровня Сенцио. Это из-за тебя сегодня днем поднялся такой переполох? — Только и всего: ни приветствий, ни излияний. Тремазо всегда был таким, спокойным и прямым, как ветер с гор.
— Боюсь, что из-за меня, — ответил Баэрд. — Солдат умер?
— Вряд ли, — ответил Тремазо своим знакомым, небрежным тоном. — Ты недостаточно силен для этого.
— Не слышал, чтобы поймали женщину?
— Не слышал. Кто она?
— Одна из нас, Тремазо. Теперь послушай, есть настоящие новости, и мне нужно, чтобы ты нашел воина из Кардуна и передал ему от меня сообщение.
Глаза Тремазо на мгновение широко раскрылись, когда Баэрд начал говорить, потом сосредоточенно прищурились. Объяснения не заняли много времени. Тремазо никак нельзя было назвать тугодумом. Тучный аптекарь не отправится сам на север, в Сенцио, но он может найти людей, которые это сделают, и сообщить им. И он сможет найти Сандре в их гостинице. Тремазо опять спустился вниз и вернулся, пыхтя, с караваем хлеба, куском холодного мяса и бутылкой хорошего вина в придачу.
Они на мгновение сдвинули ладони, потом аптекарь ушел искать Сандре. Сидя среди всякой всячины, скопившейся на чердаке у аптекаря, Баэрд ел и пил, ожидая наступления темноты. Убедившись, что солнце село, он снова выскользнул на крышу и двинулся обратно на север через город. Через некоторое время он спустился на землю и, сторонясь факелов стражи, направился на восток по извилистым улицам города туда, где Катриана зимой выбралась на берег реки после прыжка с моста. Там он сел на траву у реки и стал ждать. Ночь выдалась почти безветренная.
Он никогда по-настоящему не опасался, что его поймают. Слишком много лет прожил Баэрд вот так, тело его огрубело и закалилось, чувства обострились, мозг быстро запоминал, схватывал и действовал по обстановке.
Но все это не объясняло и не оправдывало его поступка, из-за которого они оказались в такой ситуации. Его импульсивный удар, нанесенный пьяному барбадиору, был поступком неслыханно глупым, несмотря на то, что именно так время от времени мечтало поступить большинство людей на площади. На Ладони под властью тиранов следовало подавлять в себе подобные порывы, чтобы не погибнуть. Или не увидеть, как гибнут те, кого ты любишь.
И это снова навело его на мысли о Катриане. В усыпанной звездами ночной темноте он вспомнил, как она вынырнула из зимней реки, словно призрак. Он тихо лежал в траве, думая о ней, а потом, что можно было предвидеть, об Элене. А затем, как всегда и в любое время, особенно на рассвете или в вечерних сумерках, или во время смены времен года, — о Дианоре, которая умерла или потерялась где-то в огромном мире.
Послышался шорох, слишком тихий, чтобы насторожить его, в листве дерева за его спиной. Через секунду запела триала. Он слушал ее песню и журчание воды в одиночестве, чувствуя себя в темноте как дома, мужчина, основной чертой характера которого стала его потребность к одиночеству и молчаливая игра воспоминаний.
По случайности, его отец тоже слушал эти звуки у реки Дейза в ночь перед тем, как был убит.
Вскоре с берега реки, немного западнее, прозвучал крик совы. Он тихо ухнул в ответ, оборвав песню триалы. Бесшумно подошел Сандре, трава под его ногами почти не шевелилась. Присел на корточки, потом сел, тихонько охнув. Они посмотрели друг на друга.
— Катриана? — прошептал Баэрд.
— Я не знаю. Но ее не поймали, как мне кажется. Я бы услышал. Я слонялся на площади и вокруг нее. Видел, как вернулись стражники. Человек, которого ты стукнул, в порядке. После они над ним смеялись. Думаю, последствий не будет.
Баэрд медленно расслабил напряженные мускулы. И сказал небрежным тоном:
— Иногда я бываю очень большим глупцом, ты заметил?
— Не заметил. Когда-нибудь тебе придется мне об этом рассказать. Кто тот необъятный толстяк, который ко мне приходил?
— Тремазо. Он с нами уже давно. Мы использовали его склад на чердаке для встреч, когда жили здесь и после.
Сандре проворчал:
— Он подошел ко мне возле гостиницы и предложил купить настойку, которая сделает моей любую женщину или мальчика, кого я только пожелаю.
Баэрд невольно улыбнулся.
— Слухи о привычках карду опережают тебя.
— Очевидно. — Белые зубы Сандре сверкнули в темноте. — Имей в виду, цена была подходящей. Я купил два флакона.
Тихо смеясь, Баэрд испытал странное ощущение, словно сердце его потянулось к сидящему рядом с ним человеку. Он вспомнил Сандре в ту ночь, когда они встретились, когда все планы его старости рухнули, когда пришел жестокий конец всей семьи Сандрени. В ту ночь, которая закончилась только тогда, когда герцог воспользовался своей магией, чтобы проникнуть в подземелья Альберико и убить собственного сына. «Любую женщину или мальчика, кого я только пожелаю».
Баэрд почувствовал смирение, внушенное силой духа сидящего рядом старика. Ни разу за полгода тяжелых переездов по зимним разбитым дорогам в жгучий холод, Сандре не произнес ни слова жалобы, ни одной просьбы остановиться или сбавить темп. Ни разу не уклонился от задания, не выказал усталости или нежелания встать в предрассветной сырости на дороге. Ни признаков ярости или горя, которые, несомненно, душили его при известии о новых жертвах, казненных на колесах смерти в Астибаре. Он подарил им все, что имел: знание Ладони, страны и особенно — Альберико, накопленный в течение всей жизни опыт лидерства и хитрости, без ограничений, ничего не утаивая, не проявляя при этом никакого высокомерия.
Именно такие люди, как он, думал Баэрд, были славой и проклятием Ладони в дни накануне ее падения. Славой, благодаря величию их власти, горем — из-за их взаимной ненависти и междуусобных войн, которые позволили тиранам явиться и захватить провинции по одной, в их одинокой гордости.
И сидя у реки в темноте Баэрд снова почувствовал, с уверенностью в самой глубине сердца: то, что делает Алессан, — правильно. Их цель заслуживает того, чтобы к ней стремиться. Цель, достойная всех дней и ночей жизни человека, вне зависимости от того, будет ли она когда-либо достигнута. Цель, которая находилась рядом и была связана воедино с другой большой и горькой целью — с Тиганой и ее именем.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
