— Я начал поход в одиночку, но это не означает, что в одиночку буду его и заканчивать, — Сюзанна путешествовала по кабинету на офисном стуле на колесиках. Теперь же он поднял ее и посадил на правое бедро, которое больше не болело. — Ты и Ыш будете со мной, когда я поднимусь по ступеням и войду в дверь. Вы будете со мной, когда я поднимусь по лестнице. Вы будете со мной, когда я разберусь с этим прыгающим злобным гоблином. Вы будете со мной, когда я войду в комнату на вершине Башни.
И хотя Сюзанна ничего не сказала, в словах этих она услышала ложь. Собственно, они прозвучали лживо для них обоих.
2
Они принесли консервы, сковороду с длинной ручкой, две кастрюли и два набора столовых приборов в отель. Роланд захватил и фонарик, который едва светился на практически севших батарейках, мясницкий нож и топорик с обтянутой резиной рукояткой. Сюзанна нашла пару сетчатых мешков, в которые они и сложили свое новое снаряжение.
Она также обнаружила три банки желеобразного вещества, которые стояли на верхней полке кладовой, примыкающей к кухне лазарета.
— Это «Стерно», — ответила она на вопрос стрелка. — Хорошая штука. Если его поджечь, оно горит медленно, а синее пламя достаточно горячее, чтобы готовить на нем еду.
— Я думал, мы сможем разжечь небольшой костер за отелем, — заметил Роланд. — Не нужно мне это вонючее вещество для разведения костра, — в голосе слышалось презрение.
— Нет, полагаю, что нет. Но все равно может пригодиться.
— Как?
— Я не знаю, но… — Сюзанна пожала плечами. Уже подходя в двери на улицу, они поравнялись с чуланом, в котором, уборщики, похоже, хранили свой инвентарь. Роланд проигнорировал ведра, швабры и тряпки, зато его заинтересовала груда шнуров и ремней, сваленных в углу. По доскам, лежащим на груде, Сюзанна поняла, что из них строились временные леса. Она также догадалась, зачем Роланду понадобились шнуры и ремни, и сердце ее упало. Похоже, они возвращались к самому началу.
— Я думала, что уже покончила с поездками на бедре, — зло сказала она, в голосе даже мелькнули интонации Детты.
— Скорее всего, ничего другого не остается, — ответил Роланд. — И я рад, что теперь вновь смогу нести тебя.
— Подземный тоннель — единственный путь на другую сторону? Ты в этом уверен?
— Возможно, мы сможем пройти и через замок… — начал он, но Сюзанна уже качала головой.
— Я побывала на его крепостной стене, не забывай. С Миа. Обрыв со стороны Дискордии никак не меньше пятисот футов. Возможно, когда-то там были ступеньки, но от них наверняка уже ничего не осталось.
— Тогда пойдем по тоннелю, благо, что он есть. Может. Мы найдем для тебя какое-нибудь средство передвижения, как только выйдем на другой стороне. В другом городе или деревне.
Сюзанна вновь покачала головой.
— Я думаю, цивилизация заканчивается здесь, Роланд. И я думаю, что нам лучше закутаться, как только сумеем, потому что на другой стороне будет еще холоднее.
С одеждой ситуация складывалась куда как хуже, чем с едой. Никто не догадался заложить несколько лишних свитеров или утепленных курток в запечатанные под вакуумом банки. Одеяла были, но очень уж вытертые и буквально расползающиеся под руками, то есть практически бесполезные.
— Мне на это наплевать, — устало сказала Сюзанна. — Только бы нам удалось выбраться из этого места.
— Мы выберемся, — ответил Роланд.
3
Сюзанна в Центральном Парке, день достаточно холодный, чтобы дыхание паром вырывалось изо рта. Небо белое от горизонта к горизонту, снежное небо. Она смотрит на полярного медведя, который кружит по своему каменному островку, несомненно, наслаждаясь холодной погодой, когда чья-то рука обнимает ее за талию. Теплые губы чмокают в холодную щеку. Она поворачивается, и рядом стоят Эдди и Джейк. На лицах обоих одинаковые улыбки, на головах — практически одинаковые вязаные шапочки. На шапочке Эдди вышито «СЧАСТЛИВОГО», на шапочке Джейка — «РОЖДЕСТВА». Она уже открывает рот, чтобы сказать: «Мальчики, вы не можете здесь быть, вы, мальчики, умерли», — но тут же понимает, к своему безмерному облегчению, что все, что было — всего лишь сон, который она видела. И действительно, как можно в этом сомневаться? Нет говорящих зверьков, которые называются ушастиками-путаниками, конечно же, нет существ-тахинов с человеческим телом и головой животного, нет таких мест, как Федик или замок Дискордия.
А самое главное, нет стрелков, Джон Кеннеди был последним, ее шофер Эндрю говорил правильно.
— Принес тебе горячий шоколад, — говорит Эдди и протягивает к ней руку. Рука держит чашку горячего шоколада, поверх которого сливки, посыпанные мускатным орехом; она чувствует запах, а когда берет кружку, чувствует его пальцы под перчатками, и в этот момент в неба начинают планировать первые снежинки. Она думает, как же это хорошо, жить в привычном тебе Нью-Йорке, как здорово, что эта реальность реальна, что они вместе в году…
— В каком году от Рождества Христова?
Она хмурится, потому что это серьезный вопрос, не так ли? В конце концов, Эдди — человек восьмидесятых, а ее пребывание в Нью-Йорке оборвалось в 1964-ом (или в 65— ом?) Что же касается Джейка, Джейка Чеймберза со словом «РОЖДЕСТВА», вышитого на шапочке, он же из семидесятых? И если они трое представляют собой разные десятилетия второй половины двадцатого века, какое время может быть для них общим? Какой нынче год?
«ДЕВЯТНАДЦАТЬ, — говорит голос из воздуха (возможно, это голос Банго Сканка, Великого потерянного персонажа), — это ДЕВЯТНАДЦАТЬ, это ЧЕЗЗЕТ. Все твои друзья мертвы».
С каждым словом мир становится все более эфемерным. Она может видеть сквозь Эдди и Джейка. Смотрит на полярного медведя, а тот лежит мертвым на каменном острове, вскинув лапы к небу. Такой приятный запах горячего шоколада уходит, сменяется запахом затхлости: старой штукатурки, древнего дерева. Запахом номера отеля, в котором никто не спал многие годы.
«Нет, — стонет ее разум. — Нет, я хочу Центральный Парк, я хочу мистера СЧАСТЛИВОГО и мистера РОЖДЕСТВА, я хочу вдыхать запах горячего шоколада и видеть первые робкие декабрьские снежинки, я сыта по горло, Внутренним миром, Срединным миром, Крайним миром. Я хочу Мой мир. Мне даже все равно, увижу я Темную Башню или нет».
Губы Джейка и Эдди двигаются синхронно, словно они поют песню, которую она не может услышать, но это не песня. Слова, которые она читает по их губам, прежде чем сон рассыпается —
4
«Остерегайся Дандело».
Она проснулась с этими словами на устах, дрожа в сумраке раннего, предрассветного утра. Насчет дыхания сон оказался правдой: оно превращалось в пар, срываясь с губ. В остальном — нет. Сюзанна коснулась щек и стерла с них влагу. Температура воздуха не упала до такой степени, чтобы замораживать слезы. Не хватило разве что пары-тройки градусов.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
