ли я просто не выспался в этой неудобной обстановке, и теперь все тело кажется чужим и плохо слушается. Уф. Справился наконец-то!
Свежий воздух, смешанный с комарами, рванулся в палатку. Я сунул ноги в кеды и торопливо поскакал к ближайшим кустам.
Погода была еще более так себе, чем вчера. Небо было низким и серым, дождь был редким и моросящим, но одно только то, что он в принципе был, не добавляло оптимизма. Значит все насквозь промокнет и отсыреет, и оюкзак, который и так был не особенно-то и легким, завтра станет вообще неподъемным.
На бревне у костра сидели только два человека. Мои папа и мама. Сергей Петрович обнимал Веру Ивановну, накинув ей на плечи полу штормовки, а она положила голову ему на плечо.
— Доброе утро! — сказал я, подходя к костру. — Вы что ли спать не ложились?
— Доброе утро, Кирилл, — Сергей Петрович поправил очки, но руку с плеча моей мамы не убрал. — Должен же был кто-то следить за костром.
— Вы же вроде говорили, что перед сном надо просто потушить костер, чтобы лес не загорелся, — хитро спросил я. — Это первобытным людям нужно было следить, чтобы горящие угли всегда оставались. Потому что следующего удара молнии можно еще долго ждать.
— Разные бывают ситуации, — лицо Сергея Петровича стало загадочно-мечтательным, на губах заиграла улыбка. Я бы сказал, самодовольная, но у моего отца были такие черты лица, что в это выражение они никак не складывались. Лицо Веры было более непонятным. Она на меня не смотрела, казалось, что вообще не заметила. Глаза покраснели, будто она не так давно плакала.
Я еще раз посмотрел на лицо своего отца.
Вот блин!
А ведь, похоже, что я проспал самый, можно сказать, важный момент в своей жизни!
«А что, хотелось свечку подержать?» — язвительно сказал мой внутренний голос, который я почему-то представил сейчас с лицом Карины.
Мне стало смешно и стыдно одновременно. Я вскочил с бревна и торопливо направился в сторону запруды и мостков. Кеды в траве моментально промокли. От воды расползался зябкий туман. Старые доски заскрипели под моими ногами, но вроде бы мостки были еще крепкими, не должны обвалится.
Я сел на самый край и посмотрел в темную воду. Из-за зеркальной глади на меня смотрел Кирилл Крамской. С отпечатавшимся на щеке следом молнии. Русыми растрепанными вихрами. И задумчивыми серыми глазами.
Кто же ты такой, Кирилл Крамской? Что ты любишь? Что ненавидишь? Кем мечтаешь стать, когда вырастешь?
Надо же, какая мудрая у меня дочь… Я ведь пользуюсь твоим телом, но даже не подумал, что неплохо бы заплатить «за аренду». И сам не живу, и тебе не даю, Кирка! Кажется, я до сих пор уверен, что я здесь временно. Что в какой-то момент я просто проснусь в своей кровати, как сегодня во сне, и буду доживать ту свою жизнь.
Доживать…
Как стремно это звучит.
А в чем, кстати, разница, навсегда я здесь или только на время? Ведь по большому счету, мы в любом теле приходим в этот мир временно. Как там у классика? «Хуже всего, что человек внезапно смертен»… Может тот я умер тогда от какого-нибудь инфаркта или инсульта. А может и нет.
Так кто я теперь?
Кирилл Крамской, четырнадцати лет. Кропаю фантастические рассказы про космос в потертой тетрадке. Покусанный комарами подросток где-то в туристическом походе. Там в палатке спят мои друзья-приятели. Не сказать, чтобы закадычные, но они отличные ребята. И девчонки. Шарабарина, Цицерона…
Я плеснул рукой в воде. Мое отражение распалось на мелкие волны.
Почему-то на душе стало невероятно легко. Я полной грудью вдохнул прохладный утренний воздух. За шиворот мне упала холодная капля с ветки сосны.
— Эй, Кирюха! — раздался со стороны костра бодрый голос Марчукова. — Ты чего там один сидишь, дуй быстрее сюда, смотри, что я нашел!
Глава 32
«Дорогой дневник! Эта смена закончилась как-то очень быстро. В начале мне казалось, что время тянется, как река из мутного киселя, и тут — бац! — последний день. Сегодня прощальный костер, а потом — „королевская ночь“, которой Марчуков радуется больше всех…»
Ничего подобного я, конечно же, никуда не написал. Только подумал, глядя как мой рыжий приятель скачет на кровати, почти стукаясь макушкой о потолок.
— Ну и чему ты радуешься? — спросил я, лениво потягиваясь под одеялом. На зарядку сегодня было не надо, можно было не спешить и не суетиться. — Так по дому соскучился?
— Так королевская ночь же! — Марчуков раскинул руки и выручил глаза. Видимо, чтобы я понял получше.
— А почему она королевская? — спросил я.
— Ну ты как маленький, Кирюха! — подал голос от окна Мамонов. — У нас ведь самое строгое наказание какое?
— Домой отправить, — хмыкнул я. — Ааа!
— Вот именно, — со значением заявил Марчуков. — А завтра все и так домой. Ну, почти всем. Но в королевскую ночь даже тем, кто на второй сезон остается, тоже все прощают.
— А ты что ли тоже остаешься? — спросил Мамонов.
— Это ты «тоже» остаешься, — Марчуков рухнул на кровать спиной. — А мне за брательником присматривать.
— Илюха, а чего ты молчал? — я сел кровати. — Я уж думал, что все другие приедут, заново знакомиться и все такое.
— А я до вчерашнего дня и не знал, — буркнул Мамонов. — Мама приехала и огорошила. Личные дела у нее.
— Ты так говоришь, будто это плохо, — хохотнул я. — Она у тебя молодая и красивая, а в лагере не так уж и плохо.
— Эх, много ты понимаешь, Крамской! — Мамонов скорчил рожу и показал мне язык.
Дверь нашей палаты распахнулась.
— И почему вы до сих пор не построились на зарядку? — грозно спросила Елена Евгеньевна, останавливаясь на пороге.
— Так сегодня же нет зарядки… — Марчуков задрал ноги на спинку кровати.
— Это тебе кто сказал?
— Так последний день же…
— Завтра последний! — голос Елены Евгеньевны звучал строго. — Или тебе, Марчуков, устроить отправку домой до «королевской ночи»? У нас как раз сегодня Петрович едет в город, может и тебя захватить…
— Ой-ой, уже бегу!
Мы всей палатой сорвались со своих мест и начали торопливо натягивать шорты и засовывать ноги в кеды. Вожатая посторонилась, уворачиваясь от нашей кучи-малы, ломанувшейся к дверям.
На улице никого не было. Никто не бежал в сторону стадиона, из нашего отряда мы тоже были первые.
— Елена Евгеньевна, это вы нас так разыграли? — протянул Марчуков, поворачивая голову в сторону стоящей в дверях вожатой.
— Почти, — вожатая улыбнулась. — Зарядки сегодня и правда нет.
