В голове у Гамлета зашуршало.
Он понял, что главный мыш залез к нему в сознание и намерен поговорить.
И вправду. Мышиный голос произнес:
— Мы тут посоветовались и решили. Будем просить вас, Гамлет Суренович, занять пустующее место мышиного короля. Нам нужен гуманный и решительный защитник интересов нашего многочисленного, свободолюбивого, но гонимого народа. Тем более что вы теперь прославитесь твердым характером, решительностью и иными королевскими качествами.
Конечно, Гамлету хотелось попросить прощения у мышей, потому что он совершенно недостоин носить такой высокий титул, но вместо этого он мысленно произнес:
— Я подумаю. Не исключено, что и приму ваше предложение. Но и вам, мои дорогие, придется кое в чем изменить свое поведение. Сократить вредительство до минимума.
— Ура! — закричал мышиный голос и исчез.
Раиса заглянула в комнату, она уже надела красивый фартук в пионах прямо на обнаженное тело, и это ей шло.
— Любимый, — произнесла она слово, которое ее язык отказывался выговорить уже два года, со дня свадьбы. — Любимый, завтрак на столе. Или ты хочешь... — тут лукавая улыбка коснулась ее полных губ, — чтобы я принесла его в постель?
И оба они засмеялись.
Потом они сели завтракать.
Гренки были изумительные, омлет нежный. Он был приготовлен любящими руками. Гамлет это понимал и глядел на жену ласково.
— Я подумала, — сказала Раиса, — что нам этой мышиной шкатулки много. Чего мы будем беречь чужие колечки? Может, продадим и купим квартиру попросторнее?
— Погоди, — отрезал Гамлет. — Не исключено, что мы с тобой покинем этот город. Мне пора двигаться дальше, расти как ученому. Ты как полагаешь?
— Я — как ты, милый, — ответила Раиса. — Хотя жаль покидать родимый край. Он нам дал все...
И тут до них донесся тонкий многоголосый стон.
— Что это? — удивилась женщина.
— Я думаю, это мыши. Они выбрали меня королем, а я хочу уехать.
— Вот видишь, — сказала Раиса. — Мыши тоже переживают.
Зазвенел телефон.
— Ах, ну кто нарушает наш покой! — воскликнула Раиса. — Мне так хотелось побыть с тобой наедине.
— Нам предстоит еще множество счастливых дней, — сказал Гамлет. — Может быть, у человека к нам дело...
Он взял трубку.
Звонил профессор Минц.
— Доброе утро, — сказал он. — Простите за беспокойство, но мне, как вашему коллеге, хотелось бы узнать, есть ли результаты.
— Честно говоря, — ответил Гамлет, — результатов пока нет, нулевые результаты. Но я был бы рад видеть вас сейчас у себя дома. И вот Раиса улыбается, ждет вас.
Раиса кивнула. Она все поняла и не возражала. Ей профессор понравился. Солидный мужчина. Если бы не такой добрый, сильный, решительный муж, она бы соблазнила лысенького стариканчика.
А Минц внизу, на улице, отключил телефон и сказал Удалову:
— Корнелий, кажется, опыт удался, и тебе сейчас предстоит узнать его результаты.
Они направились к подъезду панельной пятиэтажки. Минц протянул руку к двери в подъезд, и тут сзади раздался оглушительный визг тормозов.
Рядом замер, покачиваясь, вседорожник.
Дверца открылась, и из него выскочил на мостовую сам Армен Лаубазанц. Охранники выползали за ним, старались построить вокруг шефа живую стену, но Армен их мягко оттолкнул и спросил:
— Ну как, профессор, навестим нашего брата?
— Я вот как раз собираюсь этим заняться, — ответил профессор, внимательно глядя на Армена, ну точно как энтомолог на только что открытого жука, которого хочется занести в Красную книгу, где и без него тесно.
Минц хотел пропустить бандита вперед, но бандит на это не попался, он стал проталкивать Льва Христофоровича в подъезд и при этом, к ужасу охраны, говорил:
— Я тут... понимаешь, хотел как бы извиниться за вчерашнее поведение. Переоценил я себя, блин. Понимаешь, я тут всю ночь базарил, ни в одном глазу. И размышлял, а правильно ли я жизнь свою выстроил? А не надо ли ее переиграть, пока не поздно?
В конце концов они втиснулись в подъезд, и разговор продолжился на лестнице.
— Это у вас с утра такое настроение? — спросил Минц.
— С утра, блин. Ты меня понимаешь?
— Попрошу не тыкать! — вдруг рявкнул профессор к вящему удивлению Удалова и замерших внизу охранников. Даже Удалов не догадался, что слова Минца — часть эксперимента. Он испытывал характер Армена Лаубазанца.
— Простите, Лев Христофорович, — спохватился Армен. — Знаете, как нелегко выдавливать из себя хама! Еще Чехов, простите, этим занимался, но не знаю, удалось ли это нашему великому композитору?
— К концу жизни, — ответил Минц. — К концу жизни наш великий писатель Чехов по капле выдавил из себя раба.
Они подошли к двери в квартиру Гамлета. Но звонить не пришлось. Дверь гостеприимно распахнулась навстречу им. В дверях стояла Раиса — улыбка до ушей, за ней улыбался Гамлет.
— Какие гости! — пропела Раиса. — Как мы рады! Мы рады, Гамлетушка?
Гамлет поцеловал жену в висок, легонько приподняв, отставил ее от двери и прошептал:
— А ну-ка, лапушка, на кухню! Мечи, что есть, на стол.
Раиса довольно пискнула и исчезла.
Остальные вошли в единственную бедную комнату Гамлета. Тот мгновенно сбросил за диван белье и жестом пригласил гостей садиться.
— Впервые вижу тебя, братан, — сказал Гамлет, — вне джипа. Что случилось? Сломалась машина? Враги уехали?
— А черт с ними — с врагами! — ответил Армен. — У меня возникли серьезные сомнения по части смысла жизни. Скажи, хорошо ли угнетать и порабощать других людей, даже если они бандиты? Ведь недаром человечество поклоняется таким людям, которые себя не жалели. Месроп Маштоц, знаешь? Какие красивые буквы придумал, все людям отдал. А скажи, мой брат, ты хороший человек? А? Талантливый! Так зачем мы с Раиской над тобой издеваемся? Смеемся, понимаешь! Ведь мы пальца твоей ноги не стоим!
В голосе Армена кипели слезы, и вокруг все тоже начали плакать, исключая Гамлета. Бывают такие трогательные обращения к народу, которые лучше звучат не на лестнице панельного дома, а с церковного амвона или с трибуны Съезда народных депутатов.
— Спокойно, братец, — сказал Гамлет. — А вы все, рассаживайтесь, сейчас Раиса вас чайком побалует, она у меня хозяйственная и добрая, даром что кажется хамоватой.
— Это я только кажусь! — откликнулась Раиса из кухни. — Извините меня.
— Я подумал, — сказал брат Армен, — что слишком долго засиделся на своем посту. Хватит. Пора заняться чем-то созидательным. Может быть, чеканкой по металлу? Помнишь, брат, как я в Доме пионеров трудился?
— Ты талант, Армен, — согласился Гамлет. — Но я не буду руководить бандой. Пустое дело.
— Но ведь у тебя теперь характер есть? — спросил Армен.
— Ой, у него такой характер! — закричала из кухни Раиса. — Я его железную руку во всем чувствую. Вот он меня сейчас коснулся, когда мимо проходил, и я поняла — меня тронул герой. Настоящий мужчина.
— Настоящий мужчина, — твердым голосом произнес Гамлет, — никогда не опустится до пошлости и угнетения.
— Как я тебя понимаю, брат! — ответил Армен.
— Нам пора, — сказал Лев Христофорович.
Гамлет проводил их с Удаловым до дверей и тихо спросил:
— Не вышел ваш эксперимент? А жаль.
— А почему ты так решил? — удивился Минц.
— Как вы видите, я не стал ни жестоким, ни решительным, ни бережливым.
— Мы с тобой себя не видим, — заметил Минц. — Нас видят окружающие.
Не оборачиваясь, Гамлет тихо произнес:
— Раиса, сейчас же поставь бутылку в шкаф. Ты пить не будешь...
— Ой, я же для гостей!
— Гости за рулем.
— Прости, Гамлет, — прошептала Раиса. В комнате звякнуло — бутылку поставили на место.
Гамлет обернулся к Минцу.
— Так на чем мы остановились?
— Давайте завтра вечерком посидим, обсудим перспективы научных исследований. Не возражаете?
— Принято! — согласился Гамлет. — И все же...
— Завтра поговорим, — заметил Минц, и они с Удаловым спустились на улицу.
У опустевшего вседорожника стояли охранники. Шесть душ. В полной растерянности, как цепные псы, которых хозяин снял с цепей, но ни на кого не натравил.
— Где тут Грицко? — спросил Удалов.
— Вон там, отошел, — сказал охранник.
Грицко, самый жестокий из охранников, отошел, потому что гладил бродячего щенка, который улегся на траву, белым мохнатым пузом кверху. Он повизгивал от счастья — так нежно почесывал его Грицко.
Грицко весело подмигнул проходившим мимо друзьям.
Минц шел впереди, Удалов на полшага сзади. Он все старался решить логическую задачу, но не выходило.
Поэтому он сдался и спросил Льва Христофоровича:
— Что же произошло?
— Сдаешься?
