– И что? – спросил Ксерий. Голос у него едва не сорвался. Все его страсти, казалось, усилились и грозили самыми неожиданными превращениями: из скуки – в ярость, от мелкой обиды – к страданию.
– Бог Людей, этот человек не похож ни на кого из тех, кого мне доводилось видеть.
А вот что Кимишу, с точки зрения императора, было совершенно не к лицу, так это его страсть к театральности. Он говорил не спеша, выдерживая паузы, точно завзятый актер, с таким видом, как будто весь мир – всего лишь хор при нем. Суть дела Кимиш ревниво приберегал напоследок и выдавал ее в согласии с законами повествования, а никак не со срочностью и необходимостью.
– Твое дело, Кимиш, получать ответы! – отрезал Ксерий. – Почему мне приходится допрашивать палача?
Кимиш пожал плечами.
– Ну, иногда лучше один раз увидеть, чем семь раз услышать, – сказал он и взял с подставки, стоящей подле советника, небольшие щипцы. – Вот, поглядите.
Он опустился на колени и взял в левую руку одну из ног советника. И принялся медленно, со скучающим видом профессионала сдирать ноготь с пальца.
Ничего. Ни стона, ни звука. Старческое тело даже не вздрогнуло.
– Это не человек! – ахнул Ксерий и отшатнулся. Прочие застыли, ошеломленные. Император обернулся к Кемемкетри – тот покачал головой, – потом к Скалетею, и тот прямо сказал:
– Здесь никакого колдовства нет, о Бог Людей.
Ксерий развернулся к своему советнику.
– Что ты такое?! – вскричал он.
Старческое лицо усмехнулось.
– Я большее, Ксерий. Я нечто большее.
Это не был голос Скеаоса – это был шум словно бы множества голосов.
Земля поплыла под ногами Ксерия. Он ухватился за Кемемкетри – тот невольно отшатнулся от хоры, болтавшейся на шее у императора. Ксерий взглянул в глумливое лицо колдуна. «Имперский Сайк!» – мысленно взвыл он. Коварные. Лелеющие тайные помыслы и замыслы. Только у них есть такие возможности. Только они могли…
– Ты лжешь! – крикнул он великому магистру. – Без колдовства тут обойтись не могло! Я чувствую в воздухе его отраву! Вся комната воняет колдовством!
Он отшвырнул перепуганного колдуна наземь.
– И этого раба ты подкупил! – орал Ксерий, указывая на Скалетея, который сделался белее мела. – А, Кемемкетри? Грязная, нечестивая шавка! Это твоих рук дело? Сайк возжелал сделаться Багряными Шпилями западных земель, да? Превратить своего императора в марионетку?
Ксерий запнулся на полуслове и выпустил колдуна – в дверях появился Конфас. Рядом с ним стоял колдун Завета. Помощники Кемемкетри поспешно подняли своего великого магистра на ноги.
– Эти ваши обвинения, дядюшка… – осторожно заметил Конфас. – Быть может, они несколько поспешны…
– Может быть! – бросил Ксерий, расправляя свое одеяние. – Но чем ближе нож, тем опаснее, как сказала бы твоя бабушка.
Он перевел взгляд на плотного человека с квадратной бородой, стоящего рядом с Конфасом, и спросил:
– Это и есть адепт Завета?
– Да. Друз Ахкеймион.
Человек неловко опустился на колени, коснулся лбом земли и буркнул:
– Привет вам, Бог Людей.
– Ах, эти встречи властителей и магов! Во время них все время чувствуешь себя не в своей тарелке, не правда ли, адепт?
Острое смятение, владевшее им всего несколько секунд тому назад, было забыто. «Быть может, оно и к лучшему, что этот человек сознает, о сколь важных вещах сейчас идет речь», – подумал Ксерий. Он почему-то счел нужным побыть любезным.
Колдун посмотрел на него вопросительно, потом опомнился и опустил взгляд.
– Я ваш раб, Бог Людей, – пробормотал он. – Что вам угодно?
Ксерий взял его за руку – он подумал, что это совершенно обезоруживающий жест: император держит за руку человека из низшей касты! – и провел его мимо других к распростертому на столе Скеаосу.
– Вот видишь, Скеаос, – сказал Ксерий, – чего мы только не делаем ради твоего удобства!
Старческое лицо осталось бесстрастным, однако в глазах вспыхнула странная напряженность.
– Заветник… – произнесло это существо.
Ксерий взглянул на Ахкеймиона. Лицо адепта было непроницаемо. И тут Ксерий ощутил это: ощутил ненависть, исходящую от бледной фигуры Скеаоса, как будто старик узнал колдуна Завета. Распростертое тело напружинилось. Цепи натянулись, звенья их скрежетнули. Деревянный стол заскрипел.
Колдун Завета отступил на пару шагов.
– Что ты видишь? – прошипел Ксерий. – Это колдовство? Да?!
– Кто этот человек? – спросил Друз Ахкеймион. В голосе его звучал нескрываемый ужас.
– Мой главный советник… он был им тридцать лет.
– А вы… допрашивали его? Что он сказал? Колдун почти кричал. Что это в его глазах? Неужто паника?
– Отвечай, заветник! – воскликнул Ксерий. – Колдовство это или нет?!
– Нет.
– Врешь, заветник! Я это вижу! По глазам твоим вижу!
Колдун посмотрел ему прямо в глаза. Взгляд его был напряженным, как будто он пытался понять слова императора, сосредоточиться на чем-то, внезапно сделавшемся чересчур тривиальным.
– Н-нет… – выдавил он. – То, что ты видишь, – это страх… Колдовство тут ни при чем. Либо же это колдовство иной природы. Незримое для Немногих…
– Я же вам говорил, Бог Людей! – встрял сзади Скалетей. – На мисунсаев всегда можно положиться. Мы не имеем никакого отношения к…
– Цыц! Молчать! – возопил Ксерий.
То, что некогда было Скеаосом, зарычало…
– Мета ка перуптис сун рангашра, Чигра, Мандати, Чигра-а! – захрипел старый советник.
Голос его окончательно утратил всякое сходство с человеческим. Он выгибался и бился в своих цепях, под старческой кожей переливались тонкие, стальные мышцы. Из стены вылетел один из болтов.
Ксерий отшатнулся назад следом за колдуном.
– Что он говорит? – выдохнул император.
Но колдун замер, как громом пораженный.
– Цепи!!! – крикнул кто-то – кажется, Кимиш.
– Гаэнкельти!.. Конфас!!! – растерянно вскричал Ксерий, отступая еще дальше.
Старческое тело металось по выгнутому дереву, точно клубок голодных змей, зашитый в человеческую кожу. Из стены вылетел еще один болт…
Гаэнкельти умер первым: у него была сломана шея, так что, когда он рухнул ничком, голова запрокинулась на спину, мертвым лицом вверх. Лопнувшая цепь хлестнула по лицу Конфаса, и он отлетел к дальней стене. Токуш упал, точно сломанная кукла. «Скеаос?!!»
Но тут раздались эти слова! Слова полыхнули, и комнату омыло ослепительным пламенем. Ксерий взвизгнул и упал. Над ним прокатился порыв огненного ветра. Камень потрескался от жара. Воздух пошел рябью.
И он услышал рев заветника:
– Нет, будь ты проклят! НЕ-ЕТ!!!
И вой, не похожий ни на что из того, что императору доводилось слышать прежде, – точно тысячу волков сжигали заживо. Шлепок мяса о камень…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
