«Солдаты Семенова и Калмыкова, — рассказывает генерал Гревс, — пользуясь покровительством японских войск, рыскали по стране, как дикие звери, грабя и убивая мирных жителей… Всякому, кто задавал вопросы об этих зверских убийствах, отвечали, что убитые были большевики, и, по-видимому, такое объяснение всех удовлетворяло».
Генерал Гревс не скрывал отвращения, которое вызывали у него злодеяния антисоветских войск в Сибири, чем заслужил враждебное отношение со стороны белогвардейского, английского, французского и японского командования.
Американский посол в Японии Моррис во время своего пребывания в Сибири сообщил генералу Гревсу, что получил из государственного департамента телеграмму о необходимости оказания поддержки Колчаку в связи с американской политикой в Сибири. «Вот видите, генерал, — сказал Моррис, — придется вам поддерживать Колчака».
Гревс ответил, что военный департамент не дал ему никаких указаний насчет поддержки Колчака.
— Этим ведает не военный, а государственный департамент, — сказал Моррис.
— Мною государственный департамент не ведает, — отвечал Гревс.
Агенты Колчака начали против Гревса травлю, чтобы подорвать его престиж и добиться его отозвания из Сибири. Стали распространяться слухи и выдумки, будто Гревс «обольшевичился», а его войска помогают «коммунистам». Пропаганда эта носила и антисемитский характер. Вот типичный образчик:
Американские солдаты заражены большевизмом. По большей части это евреи из нью-йоркского Ист-Сайда, которые постоянно затевают беспорядки.
Английский полковник Джон Уорд, член парламента, состоявший при Колчаке политическим советчиком, публично заявил, что при посещении ставки американских экспедиционных сил он обнаружил, что «из шестидесяти офицеров связи и переводчиков более пятидесяти были русскими евреями».
Такого же рода слухи распространяли и некоторые соотечественники Гревса. «Американский консул во Владивостоке, — вспоминает Гревс, — изо дня в день без всяких комментариев передавал по телеграфу в государственный департамент клеветнические, лживые, непристойные статьи об американских войсках, появлявшиеся во владивостокских газетах. Эти статьи, а также поклепы на американские войска, распространявшиеся в Соединенных Штатах, строились на обвинении в большевизме. Действия американских солдат не давали повода для такого обвинения… но его повторяли сторонники Колчака (и в том числе генеральный консул Харрис) применительно ко всем, кто не оказывал Колчаку поддержки».
В самый разгар клеветнической кампании в штаб генерала Гревса явился посланный от генерала Иванова-Рынова, командовавшего колчаковскими частями в Восточной Сибири. Он сообщил Гревсу, что если тот обязуется ежемесячно давать армии Колчака 20 тыс. долларов, генерал Иванов-Рынов позаботится о том, чтобы агитация против Гревса и его войск прекратилась.
Этот Иванов-Рынов даже среди генералов Колчака выделялся как изверг и садист. В Восточной Сибири его солдаты истребляли все мужское население в деревнях, где, по их подозрениям, укрывали «большевиков». Женщин насиловали и избивали шомполами. Убивали без разбора — стариков, женщин, детей.
Один молодой американский офицер, посланный расследовать зверства Иванова-Рынова, был так потрясен, что, закончив свой доклад Гревсу, воскликнул: «Ради бога, генерал, не посылайте меня больше с такими поручениями! Еще бы немножко — и я сорвал бы с себя мундир и стал бы спасать этих несчастных».
Когда Иванов-Рынов оказался перед угрозой народного возмущения, английский уполномоченный сэр Чарльз Эллиот поспешил к Гревсу выразить ему свое беспокойство за судьбу колчаковского генерала.
— По мне, — свирепо ответил ему генерал Гревс, — пусть приведут этого Иванова-Рынова сюда и повесят вон на том телефонном столбе перед моим штабом — ни один американец пальцем не шевельнет, чтобы его спасти!
Гражданская война и интервенция все жарче разгоралась в Сибири и по всей России, а тем временем поразительные события произошли в Европе. 4 ноября 1918 г. в Киле немецкие матросы возмутились, перебили своих офицеров и подняли красный флаг. В Германии начались массовые демонстрации с требованием мира. На Западном фронте союзнические и немецкие солдаты выходили из окопов и братались. Германское верховное командование запросило мира. Кайзер Вильгельм II бежал в Голландию и на границе сдал свою шпагу удивленному голландскому пограничнику. 11 ноября было подписано перемирие…
Первая мировая война окончилась.
Глава V
МИР И ВОЙНА
1. Мир на Западе
Конец первой мировой войны наступил неожиданно. По выражению капитана немецкой армии Эрнста Рема, «разразился мир». В Берлине, Гамбурге и по всей Баварии возникли советы. В Париже, Лондоне и Риме рабочие хлынули на улицы с требованием мира и демократии. Вспыхнула революция в Венгрии. На Балканах назревали крестьянские восстания. После четырех лет жестокой войны у всех на устах был страстный вопль: «No more war! Nie wieder Krieg! Jamais plus de guerre! Долой войну!»
«Вся Европа объята революционным духом, — сообщил Ллойд Джордж Парижской мирной конференции в своем конфиденциальном мартовском меморандуме 1919 г. — Среди рабочих наблюдается не только недовольство, но злоба и возмущение довоенными условиями. Массы населения во всех концах Европы берут под сомнение существующий строй — его политическую, социальную и экономическую основу».
Два имени воплощали в себе чаяния масс и опасения меньшинства: Ленин и Вильсон. На востоке ленинская революция смела царизм и открыла новую эру для угнетенных бесправных масс старой Российской империи. На западе сухо сформулированные «Четырнадцать пунктов» Вудро Вильсона всколыхнули новые демократические надежды.
Когда президент Соединенных Штатов в декабре 1918 г. вступил на залитую кровью землю Европы, ликующие толпы целовали ему руки и бросали к его ногам цветы. Жители Старого Света называли президента Нового Света «королем человечества», «спасителем», «князем мира». В высоком, худощавом профессоре Принстонского университета они видели Мессию, явившегося возвестить им начало нового, лучшего века.
Десять миллионов людей пало в бою; двадцать миллионов стали инвалидами; среди гражданского населения тринадцать миллионов умерло от голода и эпидемий; миллионы разоренных, бездомных людей бродили среди дымящихся развалин Европы. Но вот, наконец, война окончилась, и мир прислушивался к словам о мире.
«В моем понимании Лига наций должна действовать как организованная моральная сила народов всего мира»,[15] — сказал Вудро Вильсон.
В начале января 1919 г. «большая четверка» — Вудро Вильсон, Дэвид Ллойд Джордж, Жорж Клемансо и Витторио Орландо — собралась в Париже, в конференц-зале на Кэ д'Орсэ, для переговоров о мире во всем мире.
Но одна шестая земного шара не была представлена на мирной конференции.
Пока миротворцы совещались, десятки тысяч союзнических солдат вели необъявленную кровопролитную войну против Советской России. Бок о бок с контрреволюционными белыми армиями Колчака и Деникина войска союзников сражались с молодой Красной армией на необъятном поле битвы, простиравшемся от Арктики до Черного моря и от украинских плодородных равнин до гор и степей Сибири.
По всей Европе и Америке весной 1919 г. распространялась яростная, чудовищная антисоветская пропаганда. Лондонская «Дейли телеграф» писала, что в Одессе наступило «царство террора» и к тому же объявлена «неделя свободной любви». «Нью-Йорк сан» изощрялась в заголовках, вроде: «Красные изувечили американских раненых топорами». «Нью-Йорк таймс» сообщала: «Россия при красных — гигантский бедлам… Спасшиеся жертвы рассказывают, что буйные помешанные свободно разгуливают по улицам Москвы… вырывают падаль у собак…» Пресса всего мира, как союзническая, так и германская, печатала «подлинные документы», из коих явствовало, что в России «молодых женщин и девушек из буржуазных семей насильно сгоняют в казармы… на потребу артиллерийских полков!»
Правдивые сообщения о положении в России, — независимо от того, исходили ли они от журналистов, агентов разведки, дипломатов или даже генералов, как, например, Джадсон и Гревс, — замалчивались или игнорировались. Всякого, кто осмеливался поднять голос против антисоветской кампании, автоматически клеймили словом «большевик».
Не прошло и двух месяцев после перемирия, а вожди союзников, казалось, уже забыли о том, ради чего велась грандиозная четырехлетняя война. Все другие соображения отошли на задний план перед «угрозой большевизма». Она определила собою весь ход Парижской конференции.
