— Конан, вельберы готовы!
— Я поднимаюсь! — прокричал в ответ король. — Тэн И, Хорса, не спускайте глаз с Седека, Гвидо и этого… Джоакино. Мы не задержимся на берегу. Я не думаю, что пикты успели собрать большой отряд, если вообще нас заметили. И, кстати, где Евсевий? С дамами беседует? Ему пора бы тоже снаряжаться.
— По-моему, он на палубе. Должен же был кто-нибудь из нас там остаться, — резонно заметил Бриан. — Я возьму его лук и стрелы. И меч прихвачу.
— Бери, и быстро, — разрешил Конан. — Тэн И, Хорса, вы — со мной наверх.
Они взобрались по трапу и невольно сощурили глаза: в трюме стояла полутьма, а солнце светило уже вовсю. Пиктский берег настороженно молчал.
Глава IV
У левого борта уже покачивались на воде два вельбера — длинные и узкие маневренные лодки. Каждая лодка была рассчитана на двенадцать гребцов, рулевого и впередсмотрящего, но сейчас укомплектовывать лодки полностью нужды не было, поэтому восемь матросов, отряженные Гонзало по просьбе Конана, уже сидели в лодках и ждали остальных. При необходимости, если король не наберет достаточно добровольцев на эту экспедицию, еще несколько человек из команды готовы были занять свободные места.
Со стороны кормы появился Евсевий.
— Сколько можно тебя ждать, ученый муж! — набросился на аквилонца Майлдаф. — Иди скорей переоблачаться!
— А чем тебе не по нраву мой наряд? — недоуменно вопросил Евсевий. Одет он был в свое любимое платье.
— Я бы все же советовал тебе сменить одежду, — серьезно сказал Конан. — Когда мы войдем в лес, а сделать это наверняка придется, от твоей одежды останутся жалкие клочки.
Да? В землях пиктов еще не бывал, — не стал спорить Евсевий. — Значит, одеть эту варварскую ким… нордхеймскую одежду?
— Ты прав, она такая же киммерийская, как и нордхеймская, — усмехнулся Конан. — Только в такой и можно ходить по пуще. Майлдаф может идти куда угодно хоть голый, он сделан из священного дуба, который растет в Темре. А я покуда узнаю у этих бездельников, не желает ли кто-нибудь совершить маленький подвиг, достойный рыцаря.
Евсевий отправился в трюм, Майлдаф отошел к фальшборту, придирчиво и недоверчиво осматривая вельберы: судна, надежнее кожаной лодки, горец не знал.
Конан не менее придирчиво, чем Майлдаф — лодки, обвел взглядом столпившихся на корме и палубе месьоров трех монархий.
На корме пребывали дамы и пажи, и Конан занялся палубой.
«Да, негусто, — подумал король. — Владеть мечом кое-кто из них умеет, но вот идти в лес к пиктам… Струсят».
— Благородные графы, герцоги и бароны! — обратился король к придворным, — Митра Солнцезарный даровал нам спасение от ярости морских демонов. Возблагодари же его и нашего кормчего! Теперь настало время самим помочь великому богу, ибо лично для нас морские воды в пресные он не обратит, ибо это противоестественно.
Конан давился от смеха, но, разумеется, не показывал этого. Каких-то два года назад над ним потешались за косноязычие и грубость речей. Как же просто оказалось научиться сотрясать воздух красивыми, но пустыми словесами! Вот бы говорить, как Евсевий или Озимандия! Но тогда, пожалуй, он перестанет быть Конаном Киммерийцем.
Команда потрудилась на славу, но сейчас мне нужны воины, поелику берег может быть населен…
— Кем, ваше величество? — раздался сильный молодой голос.
Из третьего ряда вперед протиснулся широкоплечий прекрасно сложенный паж, по виду аргосец, с приятным открытым лицом.
Одет он был на редкость просто, но далеко не дешево: зеленая туника из настоящего шелка, плотные хорошего немедийского сукна штаны и высокие легкие сапоги, но не те из грубой кожи, что носили моряки, а очень дорогие, удобные и прочные, в которых не было жарко летом и холодно на снегу. На широком кожаном с тиснением поясе висел прямой узкий меч из тех, какими обычно вооружались аргосские кавалеристы, но в умелых руках он мог быть грозным и при отсутствии коня.
— Пиктами, конечно, — спокойно ответил Конан. Немедленно начались разговоры полушепотом, вздохи и визги. Кому-то из дам стало дурно, но молодой аргосец не смутился.
— Я поеду с тобой на берег, — уверенно сказал он. Среди находящихся здесь аргосцев поднялся неодобрительный и даже возмущенный ропот.
— Ты едешь, — согласился Конан, и ропот утих.
— Король, я тоже поеду!
— И я!
Двое зингарцев-близнецов в ослепительно белых рубашках и коричневых кожаных безрукавках, одинаково загорелые, что было нетипично для столичных месьоров, и одинаково жгуче черноволосые, выступили вперед на шаг.
«Состязание начинается, — подумал Конан. — Если уж Аргос начал, то Зингара не должна уступить».
— Король Конан, я тревожусь за этих молодых людей, поэтому прошу взять и меня.
А вот это было уже серьезно. Тяжелый и грузный, мощный, как старый секач, только что клыки не торчали, зингарский военачальник Арриго, человек, которого запросто звали Кабаном, встал против Конана. Зингарец был на голову ниже короля (что говорило о его немалом росте, ибо Конан был очень высок), но в плечах вряд ли уже.
— Они твои родичи? — Конан посмотрел в сторону двоих молодцов.
— Они зингарцы, — прохрипел Арриго.
— Ага, — многозначительно сказал король. — Ты можешь приказать им остаться, я не обижусь.
— А вот уж этого я не сделаю, — беззлобно отвечал Арриго. — Увидят разок пиктов, перестанут бояться и этих… — Арриго неопределенно мотнул головой, но понят был недвусмысленно.
— Вот это им полезно. Эти действительно никого не боятся. Я тоже поеду. Во славу Митры Солнцезарного, пожалуй.
Это говорил стройный жилистый сорокалетний мужчина, чем-то походивший на Евсевия, но гораздо более мужественный и жестокий. Глаза Евсевия были непроницаемы, глаза аргосца — тоже, но во взгляде аквилонца не было холода. Месьор Сотти, градоначальник второго в Аргосе города — Мерано, имел заслуженную репутацию человека недоброго и себе на уме. В средствах он никогда не стеснялся, и, как следствие, средства у него водились всегда, и немалые. Единственное, что можно было считать несомненной заслугой Сотти, так это всегдашнее его умение делать дела своими руками, правда и крови на этих руках было порядком.
— Я никогда не имел дела с пиктами, — сразу с дела начал Сотти.
Худое, не лишенное некой завораживающей приятности лицо градоначальника было каким-то порочным. Волосы, некогда черные как смоль, не хуже чем у Гвидо, стали пегими, а кое-где уже пробивалась седина. Видно было, что месьор Сотти попробовал в жизни все — кроме, пожалуй, пиктов. Несмотря на седину, он выглядел моложе своих лет, поскольку кожа его оставалась матовой и гладкой, и даже морщинки вокруг глаз еще не появились, к тому же, вопреки аргосской моде, градоначальник не носил бороды и усов.
