Ласерда выступал по телевидению в четверг. Когда в три часа дня в пятницу Куардос объявил о своем решении уйти в отставку, он, видимо, рассчитывал на то, что у бразильцев будет целый уикенд, чтобы хорошенько обо всем подумать и встать на его защиту. Но это всего лишь предположение. Обращение Куадроса к народу по тону очень смахивало на предсмертную записку Варгаса. Он сказал: «Я чувствую себя раздавленным. Против меня поднялись страшные силы. Я хотел, чтобы Бразилия оставалась для бразильцев, но в этой битве я столкнулся с коррупцией, обманом и трусостью, которые подчинили общие интересы аппетитам и амбициям узких группировок, включая иностранцев».
Политическое самоубийство Куадроса не вызвало у публики того сожаления и даже чувства вины перед ним, с каким была встречена весть о самоубийстве Варгаса. И тот и другой обвиняли в содеянном враждебные силы и интересы. Но после выступления Куадроса с заявлением об отставке его политические противники не без ехидства говорили, что внутри страны довольно трудно разыскать эти «враждебные» интересы. Что же касается интересов иностранных, то ими, безусловно, были «Хейг», «Тичерз» и «Джонни Уокер».[6]
Куадрос получил лишь незначительную поддержку. Так, с просьбой вернуться к исполнению своих обязанностей к нему обратилось несколько профсоюзных лидеров. Прозрачные намеки президента на усиление иностранного влияния были восприняты несколько прямолинейно, и толпа забросала камнями американское посольство. Военные, однако, не мешкали и посадили Куадроса под домашний арест, лишив его тем самым возможности выступить с новыми речами и постараться добиться более широкой поддержки. Внимание бразильцев автоматически переключилось на преемника Куадроса, и теперь уже бывший президент вынужден был в отчаянии воскликнуть: «Где же те шесть миллионов, которые голосовали за меня?»
Трудно сказать, был ли в этом злой умысел, но перед заявлением об отставке Куадрос направил своего «левого» вице-президента с визитом доброй воли в КНР. И вот теперь военные, взявшие на себя роль высшего политического арбитра, вновь должны были решать, следует ли позволить Жоао Гуларту вернуться на родину и занять пост президента. Военный министр Одилио Денис заявил, что Гуларт не должен этого делать. Министры родов войск согласились.
Временно исполняющий обязанности президента Раньери Мадзилли сообщил затем конгрессу о решении военных и предложил принять законопроект, который лишал бы Гуларта права вступать в должность президента. К тому же и прецедент уже был. Однако Гуларт, хоть и находился в это время на другом конце света, имел мощного союзника в лице своего шурина — Леонела Бризолы, занимавшего пост губернатора штата Рио-Гранде-ду-Сул.
Никто (и в первую очередь сам Бризола) не отрицал, что губернатор Рио-Гранде-ду-Сул тяготел к левым. На конференции в Пунта-дель-Эсте он призывал Бразилию присоединиться к Че Геваре и выступить против «Союза ради прогресса». Вместе с тем, занимая пост губернатора, он мог оказать давление на командующего 3-й армией, расквартированной в столице штата Порту-Алегри. Командующие трех других армий колебались.
В данной ситуации легко могла вспыхнуть гражданская война. Противники Гуларта обвиняли его в том, что он посадил коммунистов на ключевые посты в министерстве труда и в профсоюзах. Главная же опасность заключалась в другом. Армия, промышленники и иностранный капитал опасались, что, если Гуларт станет президентом, организованные в профсоюзы рабочие могут стать главной силой на политической арене в Бразилии. В соседней Аргентине Хуан Перон продемонстрировал еще более убедительно, чем Варгас, что бедняки могут оказаться надежной опорой для честолюбивого политического деятеля.
После десяти дней неизвестности и сомнений конгресс принял поправку, в соответствии с которой он трансформировался в некое подобие парламента. Гуларт, ожидавший своей участи в Париже, получил разрешение вернуться в страну и занять пост президента, полномочия которого теперь больше походили на полномочия премьер-министра. Как только военные дали понять, что согласны с таким компромиссным решением, Гуларт вылетел в Бразилию.
Как и следовало ожидать, этот политический скандал омрачил радость Линкольна Гордона, когда ему сообщили о назначении на пост посла США в Бразилии. Президент Кеннеди рекомендовал его кандидатуру сенату за день до отставки Куадроса.
Лорен Дж. Гоин, которого все звали просто Джек, еще в самом начале своего пребывания в Латинской Америке понял, как важно полицейскому советнику быть «симпатико». Вполне возможно, что умение располагать к себе людей давалось человеку от бога и научиться этому было просто невозможно. Но если латиноамериканцы замечали, что иностранец старается сделать все возможное, чтобы быть приветливым и добрым, они включали и его в свое определение «симпатико», даже если (как это было в случае с Гоином) иногда и проявлялась некоторая суровость его характера, свойственная американской нации.
Прежде чем приехать в 1960 году в Бразилию, Гоин возглавил первую группу американских полицейских советников в Индонезии, а затем вошел в состав другой такой же группы в Турции. А до этого он заведовал лабораторией криминалистики в Питтсбурге. Именно этот разносторонний опыт и побудил Байрона Энгла направить его в Рио в качестве советника по научным методам расследования.
Служебные дела как-то привели Гоина в штат Минас-Жерайс. Там он и познакомился с новоиспеченным коллегой — советником в Белу-Оризонти. Они долго толковали о службе, и Гоин воспользовался возможностью предупредить Дэна Митрионе об ожидавших того сложностях и опасностях. Гоин видел, как многие американцы не выходили из посольства и все свободное время проводили исключительно в компании соотечественников. Такие советники не надолго задерживались у Энгла.
Митрионе усвоил совет хорошо. Он и так старался работать добросовестно (как ни крути, а девять ртов прокормить было нужно). Даже если бы он и не был добросовестным по натуре человеком, его мало что удерживало в кругу соотечественников. Чиновники из государственного департамента часто разделяли точку зрения начальства, считавшего, что программа подготовки полиции не имеет никакого отношения к программе иностранной помощи, а возможно, и к самой Бразилии. Сотрудники ЦРУ, в лице которых полицейский советник, казалось оы, должен оыл найти естественных союзников, часто давали понять, что если бывшие полицейские и были их партнерами, то всего лишь младшими.
Иногда граница между сотрудниками ЦРУ и полицейскими советниками проводилась более четко. Когда в 1960 году в Сан-Паулу прибыл Морис Э. Калфи, отставной полицейский из Лос-Анджелеса, ему тут же дали понять, что круг его обязанностей весьма ограничен. Калфи рекомендовали не совать нос в дела военной полиции, поскольку ею занималось ЦРУ. Его дело — гражданская полиция. Однако в Бразилии главным органом, следившим за соблюдением общественного порядка, была именно военная полиция, и Калфи понял, что его просто-напросто отстранили от сколько-нибудь полезной работы, поэтому, промучившись два года, он подал в отставку.
Отношение самих бразильцев к полицейским советникам было иным. Объяснялось это не только их традиционным гостеприимством, но и тем, что бразильцы могли получить чисто материальные выгоды от дружбы с ними. Янки привезли с собой горы различного оборудования, которым они буквально завалили своих местных коллег. Молодому и неискушенному бразильскому полицейскому достаточно было перелистать толстый каталог с описанием специальной радиоаппаратуры и приспособлений для снятия отпечатков пальцев, чтобы почувствовать себя если не прожженным детективом, то хотя бы профессионалом, способным задержать хитрого и коварного преступника.
Во всех латиноамериканских странах, и особенно в Бразилии, полицейские испытывали своего рода комплекс неполноценности. Платили им мало, семейственность и кумовство были само собой разумевшимися явлениями, а о престижности работы никто и не думал. Молодые бразильцы в Белу-Оризопти шутили: если ты недостаточно проворен чтобы играть в футбол, недостаточно умен, чтобы поступить в университет, и недостаточно красив, чтобы играть в рок-группе, ты всегда можешь пойти в полицейские.
Бразильские чиновники признавали, что их полицейские не блистали особым умением и сноровкой, и все же они не могли удержаться от того, чтобы лишний раз не подразнигь этих всесильных североамериканцев, приехавших сюда повышать эффективность их работы. Иногда даже казалось, что не бразильцы, а американские советники выступают в роли учеников, поскольку их беспрестанно сравнивали и оценивали, используя при этом бразильские мерки. Какие же они все-таки? Требовательные? Мягкие? Умные? Скромные? Через несколько лет тысячи молодых лейтенантов и капитанов из США столкнутся с той же проблемой в Южном Вьетнаме.
