В просторном холле было безлюдно, и сам дом казался пустым: ни звука телевизора, ни голосов.
Джошуа позвонил по внутреннему телефону, сказав коротко:
– Мы приехали.
И, выслушав что-то, ответил:
– Хорошо. Поднимаемся.
Затем, повернувшись к Анне, приглашающим жестом указал ей на широкую лестницу, ведущую на второй этаж.
8
Комната-кабинет на втором этаже…
Из-за стола навстречу им поднимается высокий мужчина. Через прозрачную занавеску Анна успевает заметить женский силуэт на террасе.
– Здравствуйте, – обращается к ней мужчина, предлагая кресло напротив.
Джошуа садится в другое кресло, доставая какие-то бумаги из своей обширной папки.
– Как все прошло? – спрашивает его хозяин дома.
– Все в порядке. Бумаги тоже все готовы. Можем начинать.
Мужчина зовет, открывая дверь, ведущую на террасу:
– Даниэла!
В кабинет входит молодая женщина, одетая в белые шорты и простую рубашку с коротко подвернутыми рукавами. Стройное, загорелое тело, ухоженное лицо и взгляд, не совсем понятный, немного отстраненный…
«Я тоже не знаю, как себя вести, как держать себя в этой, такой непростой ситуации. И ей тоже, наверное, не по себе,» – понимающе думает Анна.
Женщина садится на диван, расположенный в глубине кабинета. Мужчины переглядываются: тот, который сидит за столом, начинает первый:
– Меня зовут Жан-Поль. Я и моя жена Даниэла – мы хозяева этого дома, дома, где Вы теперь будете жить. До рождения ребенка. Ребенка, которого Вы не… хотите или… не можете оставить себе. А мы… а нам очень нужен этот ребенок, и мы готовы назвать его своим, если, конечно, обо всем сейчас договоримся. Вы меня понимаете?
– Да, я все понимаю. Только, пожалуйста, продолжайте говорить медленно. Быструю речь я понимаю хуже.
– Хорошо, – соглашается собеседник. – Наш адвокат Вам представит договор, договор, в котором все прописано. Он составлен на двух языках: английском и русском. Читайте русскую часть. Если со всем согласны, подпишите после прочтения.
– Читайте не торопясь, – вступает в разговор адвокат. – И можете спросить, если что-то будет непонятно.
Он подает ей папку. Анна начинает читать, пытаясь сосредоточиться.
«Мы, нижеподписавшиеся… составили настоящий договор…»… «Принимающая сторона обязуется… заботиться о здоровье… и ребенка…» «Предоставить…» Дальше – ее обязательства. Что она обязана? И так ясно.
Руки ее трясутся, а строчки плывут и прыгают перед глазами. Нет, она не в состоянии читать, понимая.
«Какая разница! – в который уже раз обреченно думает она. – Если они и не выполнят что-то, что указано в этом договоре, кто их может заставить? Если не соглашусь я, вся сила на их стороне. И мне придется согласиться… И вообще, что тут переведено на русский? Все? Или не все? И правильно ли?»
Она открывает последнюю страницу и решительно ставит свою подпись в конце. Адвокат подает ей английский экземпляр договора, который подписывается так же решительно.
Затем свои подписи ставит Жан-Поль и, подавая ей ее экземпляр, говорит, слегка улыбаясь:
– У Вас еще будет время все прочитать внимательно.
«И не подумаю.» Но вслух ничего не говорит.
– Еще несколько уточнений, – продолжает хозяин дома. – Итак, жить Вы будете здесь, все эти месяцы. Мы будем находиться в этом доме часто, но не всегда. В наше отсутствие и в присутствие, кстати тоже, в доме неотлучно будет находиться Марта. Вы с ней вскоре познакомитесь. Со всеми вопросами и просьбами к ней и обращайтесь. По дому можете передвигаться свободно, никаких запрещений нет. Сад тоже в Вашем распоряжении, а вот за территорию – только с нашего разрешения и согласия. Пока это все. У Вас есть вопросы?
– Только одна просьба, – Анна почему-то встала. – У меня на родине остались две дочери и мама. Они очень переживают за меня, а я за них. Можно я буду им звонить, хотя бы нечасто, хотя бы раз в две недели, например? Совсем недолго. Минут пять, не больше.
Они переглянулись, все трое.
– Можете звонить один раз в неделю, – после недолгого молчания ответил Жан-Поль. – Время не ограничиваю. Но одно условие. Ни слова не говорить своим близким ни о том, где Вы находитесь, ни о том, почему. И, естественно, ни о нас тоже.
– Хорошо. Обещаю. «Какое счастье!»
Жан-Поль снимает трубку внутреннего телефона и, обращаясь к кому-то говорит:
– Марта, зайдите в кабинет.
Минут пять спустя в комнату, постучавшись, входит пожилая и очень дородная негритянка с добродушным лицом.
– Марта, – просит ее Жан-Поль. – Покажите нашей гостье дом и ее комнату. В том порядке, как захочет. И проследите, пожалуйста, доставили ли в комнату ее вещи.
– Хорошо, хозяин, – широко улыбаясь, отвечает Марта. – Как я понимаю, с домом она может познакомиться и позже, когда отдохнет. А вещей у нее почти никаких и нет. Одна сумка, так она уже в комнате, – добавляет Марта и, обращаясь к Анне, предлагает. – Ну, что, идем?
Дюпрей остались вдвоем в кабинете, где только что произошли такие важные для всех присутствующих события. Даниэла встала с дивана, на котором оставалась сидеть все это время, и подошла к мужу.
– Что ты думаешь об этой женщине? – спросил Жан-Поль. – Мне она показалась серьезной. Во всяком случае более серьезной чем та, какую мы имели несчастье приютить некоторое время назад.
Даниэла присела перед ним прямо на стол. Он приподнял ее ноги, поставил на кресло, в котором сидел сам, положил голову на ее колени и с любовью посмотрел ей прямо в лицо.
– Знаешь, о чем я не перестаю думать? – она отвечала вопросом на вопрос. – В устройстве жизни нет никакой логики и справедливости. Мы… у нас есть все, казалось бы все, о чем только может мечтать человек. У этой женщины нет ничего, наверное ничего, иначе, зачем бы она это делала? Но зато у нее есть то единственное, чего нет у нас, и в чем мы так сильно нуждаемся…
9
Что такое – переживать трудный период жизни? Что это значит?
Первое время, первые мгновения после полученного плохого известия о серьезном испытании, о тяжелой болезни, своей или кого-то из близких, о безвозвратной потере, о других бедах и несчастьях, известия, которое чаще всего настигает нас внезапно, мы не верим, что это произошло именно с нами. Наша первая реакция – реакция отторжения. НЕТ, это не правда! ЭТОГО не может быть! Произошла какая-то ошибка! Вот сейчас зазвонит телефон или кто-то постучится в дверь, и мы узнаем другую новость, отличную от той, первой, которую наше сознание отказывается принимать.
Но минуты идут за минутами, часы за часами, а телефон не сообщает другую новость, и никто не стучится в дверь. И тогда наступает осознание того, что случившееся – реальность, тяжелая, жуткая реальность, от которой уже не откажешься.
Как это могло случиться? Как теперь с этим жить? Почему именно с нами, именно со мной? Паническое состояние охватывает каждого человека, а мозг безуспешно бьется в паутине вопросов, на которые нет ответа.
Наш мир, внутренний и внешний, обрушивается в одночасье. В одночасье перестает существовать все многообразие и многоцветье окружающего мира. Как будто кто-то набросил на тебя тяжелое черное покрывало, под которым тебе теперь жить. Как долго? Еще один вопрос, на который нет ответа.
И вот проходит время, неважно какое. Время проходит – а боль остается. Она может уходить, не напоминать о себе, не трогать, не подниматься черным удушьем, от которого перехватывает дыханье, а сердце то начинает биться – часто-часто, то, кажется, останавливается насовсем. Но боль всегда остается в нас, напоминая о пережитой трагедии, несчастье, беде, случившейся или с нами, или с нашими близкими.
Есть ли от этого лекарство, средство, помогающее найти в себе силы выжить, справиться, продолжать радоваться жизни, наконец? Наверное, у каждого – свое.
У Анны, которую жизнь все эти последние годы не баловала часто, не одаривала не только днями и часами счастья, но скупилась даже и на минуты, этим средством было – занять руки и голову. Шевелиться, делать что-то, занять себя чем-то, неважно даже, чем. Такая занятость помогала ей, отвлекала мысли от неприятностей и бед, давала возможность находить в себе новые силы, чтобы продолжать жить…
Ей и теперь было несладко, ох как несладко находиться здесь, вдали от дома, в незнакомом месте, с незнакомыми людьми, несладко понимать, что она находится здесь для дела, которое противоречит не только нормам морали…
Первые дни она не могла справиться с собой. Часами просиживала у себя в комнате, уставившись в одну точку, не в силах пошевелиться, не в силах заставить себя делать хоть что-то. Внутри была пустота и отчаяние, отчаяние, которое накатывалось черными волнами, не оставляя места никаким другим чувствам.
