— Врешь. Въ лучшемъ видѣ дойду, дай только мнѣ въ аппетитъ войти и позавтракать хорошенько, отвѣчалъ Петръ Михайлычъ. — Вотъ Анисья грибы изжаритъ, я въ аппетитъ войду — и послѣ завтрака отправимся. Куда намъ торопиться? Надъ нами не каплетъ.
Егерь махнулъ рукой.
— А къ двѣнадцати часамъ того и гляди докторъ Богданъ Карлычъ пріѣдетъ. Онъ обѣщался сегодня пріѣхать. Пріѣдетъ и потребуетъ, чтобы я съ нимъ на охоту шелъ и дичь ему указалъ.
— А ты не ходи.
— Какъ я могу не ходить, ежеіи я свободенъ? Докторъ такой-же членъ охотничьяго общества, такія-же деньги платитъ, какъ и вы.
— Врешь, опять врешь. Ты не свободенъ, ты занятъ, ты со мной, и какъ только докторъ подъѣдетъ съ избѣ, такъ мы съ тобой и отправимся.
— Да вѣдь у васъ ужъ и теперь ножной инструментъ плохо дѣйствуетъ, такъ какъ-же отправляться-то?
— А Стаканъ-то на что? Стаканъ довезетъ до выводковъ. Стаканъ! Ты тутъ?
— Здѣсь, ваша милость, — послышалось изъ-за перегородки и показался мужикъ Степанъ. — Могу-ли я отойти отъ вашей милости, коли вы тутъ! Мы всѣ дѣла бросимъ, а около вашей чести будемъ присутствовать.
— Такъ закладывай лошадь въ телѣжку. На выводковъ со мной поѣдешь! — отдалъ приказъ Петръ Михайлычъ.
— Въ одинъ монументъ, ваше степенство! — засуетился мужикъ.
— Стой, стой! — остановилъ его егерь. — Твое руководство будетъ не причемъ. Не доѣдемъ мы, Петръ Михайлычъ, до выводковъ на лошади. Вѣдь это въ Кувалдинскомъ лѣсу, а тамъ и проѣзжей дороги нѣтъ, — обратился онъ къ охотнику.
— Есть. Я до Акима Михайлова сторожки на прошлой недѣлѣ ѣздилъ, — сказалъ мужикъ.
— А отъ Акима Михайлова сторожки еще около трехъ верстъ до выводковъ, а Петръ Михайлычъ сегодня нешто ходокъ!
— Я на три версты не ходокъ? Нѣтъ, это ты врешь, Анфилоша. Точно, что я теперь поослабѣлъ малость, но вотъ какъ подзакушу грибками, такъ три-то версты въ лучшемъ видѣ… Запрягай, запрягай, Стаканъ! Полдороги ты меня подвезешь, а полдороги я съ Амфилошей — и въ лучшемъ видѣ выводковъ подстрѣлимъ.
— Да вамъ теперь, Петръ Михайлычъ, не только что въ куропатку, а въ сидячаго гуся не попасть, — отвѣчалъ егерь.
— Мнѣ не попасть? Мнѣ? Нѣтъ, это ты оставь. Я, хвативши-то горькаго до слезъ, еще лучше стрѣляю. Помнишь, на утокъ-то ходили? Какъ я былъ пьянъ! А три утки подстрѣлилъ. Живо, Стаканъ! Одна нога здѣсь, а другая чтобъ тамъ!
Мужикъ побѣжалъ запрягать лошадь.
— Петръ Михайлычъ! — кричала изъ кухни Анисья. — Грибы-то вамъ не подать-ли на огородъ? Все-таки-бы васъ тамъ воздушкомъ пообдуло.
— На огородъ? Правильно. Давай на огородъ, — откликнулся охотникъ. — Тащи туда, Амфилотей, водку. Гдѣ моя шапка? Нѣтъ, ужъ доктору выводковъ не заполучить. Мы ему утремъ носъ.
Началось переселеніе на огородъ, находящійся на задахъ избы. Егерь ворчалъ, но все-таки перенесъ туда водку. Черезъ четверть часа Петръ Михайлычъ и егерь сидѣли на огородѣ подъ старой вишней, усѣянной ягодами. Передъ ними на врытомъ въ землю столикѣ шипѣли грибы на сковородкѣ, стояла бутылка и стаканчики.
— Наливай мнѣ и себѣ, Амфилотей, — говорилъ егерю Петръ Михайлычъ. — Вотъ я сейчасъ выпью, подзакушу и не только что на куропатокъ, а хоть на медвѣдя готовъ.
— Да ужъ теперь пейте, теперь все равно, — отвѣчалъ недовольнымъ тономъ егерь.
На огородѣ изъ-за кустовъ смородины показался деревенскій мальчишка безъ шапки и босикомъ. Онъ тащилъ что-то въ тряпкѣ.
— Есть восемь штукъ! Поймалъ… Пожалуйте, Петръ Михайлычъ… Сейчасъ Степанъ намъ сказалъ, что вамъ раки требуются. Три рака самые матерые… — говорилъ онъ, развертывая тряпицу и высыпая на траву раковъ.
— Ахъ, шутъ гороховый! Такъ и есть, раки… — улыбнулся Петръ Михайлычъ. — Ну, спасибо Степкѣ. Раковъ теперь любопытно поѣсть. Вотъ что, Амфилоша, мнѣ аппетитъ даетъ, когда я съ похмелья… Раки. Съѣмъ я хоть штукъ пять — и хоть быка мнѣ тогда на ѣду подавай. Стащи-ка Анисьѣ, да вели сварить. Чего ты усами-то шевелишь, какъ тараканъ? Тащи.
— Да ужъ теперь сколько хотите чудите! Все равно не видать вамъ выводковъ, — махнулъ рукой егерь и понесъ варить раковъ.
Петръ Михайлычъ далъ мальчишкѣ пятіалтынный. Тотъ почесалъ затылокъ и заговорилъ:
— Нельзя, дяденька, за пятіалтынный. Мало. Изъ этихъ денегъ я долженъ Степану на бутылку пива отдать за то, что онъ мнѣ васъ на раковъ подсваталъ, а отдамъ я ему восемь копѣекъ на пиво, такъ что-же мнѣ-то останется?
— Вонъ, пострѣленокъ! — закричалъ на него Петръ Михайлычъ.
— Прибавьте, дяденька, хоть немного, — пятился мальчишка. — Вы добрый. Вы вчера Агашкѣ за двадцать раковъ полтину дали.
— Такъ вѣдь то Агашка, дѣвка разлюли-малина, а ты паршивецъ. Присылай сюда опять Агашку — еще гривенникъ получишь.
— Агашка сегодня у лавочника дрова складываетъ. Ей недосужно.
— На еще пятачекъ и провались отсюда! — швырнулъ мальчишкѣ Петръ Михайлычъ мѣдный пятакъ.
Мальчикъ поднялъ мѣдный пятакъ, улыбнулся и, пятясь, спросилъ:
— А Агашку приведу, такъ еще гривенникъ дадите?
— Агашку и еще какую-нибудь дѣвку показистѣе приведи, тогда и пятіалтынный дамъ. — Только чтобы и вторая была изъ голосистыхъ и умѣла пѣсни пѣтъ.
— Хорошо, хорошо… Я вамъ, дяденька, даже трехъ предоставлю — и все первыя пѣсенницы по нашей деревнѣ, - проговорилъ мальчишка и побѣжалъ съ огорода.
На улицѣ раздались бубенчики. Показался егерь.
— Какъ я сказалъ, что докторъ Богданъ Карлычъ на охоту пріѣдетъ, такъ и вышло, — говорилъ онъ Петру Михайлычу. — Пріѣхалъ вѣдь. Ну, теперь проститесь съ выводками;
— Мои выводки, мои. Никому ихъ не уступлю, Наливай, Амфилоша, и выпьемъ, — отвѣчалъ охотникъ и, взявъ на вилку съ сковородки грибъ, приготовился имъ закусывать.
IV.
На огородъ входилъ охотникъ докторъ Богданъ Карлычъ, худой и высокій старикъ изъ обрусѣвшихъ нѣмцевъ. Одѣтъ онъ былъ въ новый охотничій костюмъ изъ рыжаго верблюжьяго сукна, съ громадными металлическими пуговицами, на которыхъ были изображены выпуклыя кабаньи головы, а на головѣ имѣлъ черную тирольскую шляпу съ перомъ. Костюмъ былъ опоясанъ широкимъ шитымъ гарусомъ поясомъ и на немъ аккуратно висѣли: небольшая фляжка, оплетенная камышемъ, кинжалъ въ ножнахъ съ серебряной оправой, кожаный баульчикъ съ сигарами и папиросами и кабура съ револьверомъ. Въ баульчикѣ и въ кабурѣ также были вставлены вышивки — въ баульчикѣ бисерная, а въ кабурѣ гарусная. Ноги его были обуты въ полусапожки съ необычайной толщины подошвами, а отъ полусапожекъ доходили до колѣнъ стиблеты изъ какой-то непромокаемой матеріи, застегнутые съ боку на металлическія пуговицы. Онъ курилъ окурокъ сигары, вправленный опять-таки въ бисерный мундштукъ и, какъ журавль, шагалъ большими шагами по огороду на своихъ длинныхъ ногахъ.
— Амфилотей! — кричалъ онъ еще издалека. — Ты гдѣ?
— Амфилотей, Богданъ Карлычъ, сомной. Амфилотья я уже заарендовалъ. Теперь я его арендатель и мы сейчасъ ѣдемъ съ нимъ на охоту, — откликнулся Петръ Михайлычъ отъ стола. — Вотъ только позавтракаемъ и поѣдемъ на куропатокъ.
Докторъ подошелъ къ столу.
— Ахъ, это вы? — сказалъ онъ, обзирая сковородку грибовъ на столѣ, водку, ползающихъ по травѣ раковъ, опухшую и перекосившуюся физіономію Петра Михайлыча, и поморщился. — Здравствуйте.
— Милости прошу къ нашему шалашу. Закусить не прикажете-ли передъ охотой-то? Грибы на удивленіе. Отдай все, да и то мало. Вотъ раки есть, что твои крокодилы. Сейчасъ велимъ ихъ сварить хозяйкѣ и закуска къ водкѣ будетъ въ лучшемъ видѣ.
Петръ Михайлычъ подалъ доктору свою мясистую грязную руку. Тотъ опять скорчилъ гримасу и, не выпуская изъ зубовъ мундштука съ сигарой, пожалъ эту руку.
— Но вѣдь я пріѣхалъ на охоту, — сказалъ онъ, не отказываясь и не соглашаясь на предложеніе, и покосился на раковъ.
— Передъ охотой-то только и подкрѣпить себя. Вы докторъ, вы сами знаете. Какъ это называется по вашему, по докторскому-то? Санитарная гіена, что-ли?
— Гигіена, а не гіена, — отвѣчалъ докторъ. — Гіена — звѣрь, а гигіена — то, что нужно для здоровья.
— Да, да… Такъ… Дѣйствительно… Гіена звѣрь, а гигіена… И зналъ я, да вотъ перепуталъ, которая гигіена, которая гіена. Ну, да все равно. Мы не доктора. Такъ вотъ для гигіены не хотите-ли?
— Развѣ ужъ только изъ-за раковъ. Раки очень хороши, — опять покосился докторъ на раковъ.
— Восторгъ! Самые нѣмецкіе. Сейчасъ только нѣмецкую пѣсню пѣли.
— Ну, я какой нѣмецъ! Я совсѣмъ русскій.
— Садитесь, Карлъ Богданычъ, рядышкомъ со мной на скамеечку.
— Богданъ Карлычъ я.
— Ахъ, да… Ну, да говорятъ, у нѣмцевъ это все равно: что Карлъ Богданычъ, что Богданъ Карлычъ. Амфилотей! Тащи варить раковъ! Водочки, Богданъ Карлычъ?
— Пусть раки будутъ готовы — выпью, — отвѣчалъ докторъ, присаживаясь.
— А вы предварительно первую-то. Теперь самый адмиральскій часъ. Вотъ можно грибками закусить.
