— Какая-то тарабарщина! Ясно одно — эти листочки не имеют никакой ценности и их не так давно скрепили. Боюсь, никто не захочет пополнить свою библиотеку книгой, даже такой миниатюрной, если она воняет рыбой.
— Мсье Легри, вы что, пытаетесь заговорить мне зубы, чтобы получить ее задаром? На вас не похоже! Впрочем, я не собираюсь с ней расставаться. Она будет моим талисманом. Можете смеяться, но я убеждена, что у вещей бывает несколько жизней. Конечно, эти каракули не такие древние, но мой мизинчик нашептывает мне,[47] что тут кроется какая-то тайна. В детстве я читала сказку о карпе, проглотившем волшебное кольцо. Эти буквы… А вдруг, если правильно их произнести, можно вызвать черта?
Сказав это, она надолго умолкла. Виктор тоже не говорил ни слова. В комнате стояла такая тишина, что шум во дворе казался громче, чем обычно. Там звучали смех и веселые голоса, крики молочника, расхваливающего свои сыры и масло…
Виктор напомнил мадам Пийот про монографии Шевреля.
— Заходите денька через два-три. Если я не найду их здесь, они наверняка внизу, а если они там, то чтобы их найти, мне понадобится время, а главное — силы. Что касается записной книжки, надеюсь, вы не сердитесь на меня, мсье Легри. Я так же любопытна, как и вы, и мне ужасно хочется узнать, что означает эта тарабарщина. Я обратилась за помощью к вашему знакомому, коллекционеру медалей, но, увы, он не сумел помочь.
— Вы имеете в виду Альфонса Баллю? Так вот в чем дело! — и Виктор расхохотался. — Представляете, его сестра, которая работает у нас консьержкой, заподозрила, что он… состоит с вами в интимной связи.
Виктор ликовал: без всяких усилий с его стороны ему удалось выполнить просьбу мадам Баллю. «Правда сама идет ко мне в руки», — самодовольно подумал он.
— Да ну?! Нужен мне этот чинуша из военного министерства! Вы же его видели — тощий, как швабра, начищенный, как ружье новобранца, и неуклюжий, как медведь! Если б я и захотела завести интрижку, то выбрала бы кого-нибудь посимпатичнее. Да только я давно пришла к заключению, что от мужчин одни проблемы.
— Мужчины то же самое говорят о женщинах… Мадам Пийот, может, вы разрешите мне скопировать то, что написано в этой таинственной книжице?
— Почему бы нет, мсье Легри! Я вас уважаю и доверяю вам. Эх, была бы я годика на три-четыре помоложе…
Виктор ее уже не слушал: он старательно переписывал в свою записную книжку каждую букву и цифру, уверенный, что загадка заинтересует и Жозефа.
Перед уходом он попросил разрешения помыть руки: ему показалось, что и они пропитались резким запахом рыбы.
Глава восьмая
16 сентября
Бютт-о-Кай просыпался. Жан-Пьер Верберен шел по немощеной улице, вдоль которой струился ручеек грязной воды, а на стенах домов мелькал дрожащий свет газовых фонарей. Кое-как залатанные, эти стены грозили в любую минуту рухнуть прямо у вас на глазах. Женщина выплеснула помои прямо перед домом, хлопали двери, кричали младенцы, на старом деревянном ящике кукарекал петух. На улице Барро слышалась смачная ругань — это угольщики и поденщики расходились по домам после ночной смены.
Из заводских труб шел серый дым. Телеги молочников грохотали по улицам. Освященные керосиновыми лапами лавки. Громыхание омнибуса…
— Что это за бульвар? — обратился Жан Пьер к молодому рабочему, что спешил на завод с сумкой через плечо и корзиной с обедом в руке.
— Бульвар Италии, — ответил тот.
Жан-Пьер Верберен понял, что его цель близка. Ему очень не хотелось выходить из дома, и он буквально заставил себя отправиться на улицу Корвизар. Ему было стыдно, что он подвел Бренголо, и он хотел искупить свою вину. Записка, которую должен был доставить Шарло, с объяснениями и приглашением отведать фасоль с бараниной в воскресенье у Брансионских ворот, не дошла до адресата: мальчишка не застал Бренголо дома.
Жан Пьер Верберен сразу узнал поместье, описанное Бренголо. Оно было обнесено высокими стенами, и Жан-Пьер колебался. Войти означало без спросу вторгнуться на чужую территорию, да и подниматься с больной спиной по полуразвалившимся ступеням — нелегкая задача. Но тут он заметил дыру в стене, сквозь которую виднелся запущенный сад. Пригнувшись, Жан Пьер пролез в нее и ступил на траву.
Он шел очень медленно, хватаясь за ветки, обходя корни и осторожно спускаясь по склонам. А на берегу пруда поскользнулся на глине и плюхнулся на живот.
Поднялся на ноги Жан Пьер с трудом. Мокрые брюки прилипли к бедрам, холод проникал под одежду, ныла спина, но он не мог уйти, не извинившись перед приятелем. И упрямо продолжил путь.
Углубившись в рощу, он вдруг почувствовал, что ему стало не по себе. Казалось, за ним кто-то наблюдает. Он резко обернулся. Никого. Только потрескавшаяся статуя Девы Марии. Невдалеке, на островке посреди водоема возвышалось что-то непонятное, чуть дальше виднелось что-то вроде хижины, сложенной из камней и веток… Не это ли дворец Бренголо?
Верберен устремился к хижине, как потерпевший кораблекрушение к спасательному плоту. Сейчас он согреется и выпьет чашечку кофе, слушая дружеские упреки.
Каково же было его разочарование, когда он обнаружил, что лачуга явно пустует уже не первый день! Может, он пришел не туда? Однако все соответствовало описанию Бренголо. Или заблудился в предрассветных сумерках? Нет, все точно: он хорошо помнил и адрес, и описание местности.
Жан-Пьер повернул обратно, но в последний момент заметил пень и, кряхтя от боли, перешагнул через него. Не задерживаясь, прошел мимо каменных львов-привратников, охранявших вход в поместье, и направился к низенькому домику с наспех залатанной досками дверью, решив, что это и есть жилище Бренголо.
— Точно. Скорее всего, он перебрался сюда после урагана.
Он попытался открыть дверь, но все усилия оказались тщетными, она не поддавалась. Только сейчас Жан-Пьер заметил замок.
Он окликнул друга. Ответом ему была тишина.
Верберен пошел прочь, внимательно глядя под ноги и стараясь больше не падать. Из-под кучки опавших листьев выглядывал бумажный прямоугольник. Это была раскрытая книга, лежавшая домиком. Он поднял ее и повертел в руках: «Песнь нищих» Жана Ришпена.
— Это же книга Бренголо!
Книга была открыта на стихотворении «Кровавая идиллия». К странице прилипла рекламная карточка салона-парикмахерской. Но что это? Какие-то пятна…
— Похоже на ржавчину или… на кровь! — выдохнул Жан-Пьер.
Его охватил ужас. С Бренголо случилось что-то страшное! Инстинкт самосохранения подсказывал ему, что надо немедленно бежать отсюда, но ведь Бренголо его друг… Жан-Пьер поборол страх и решил осмотреть все вокруг. Кое-как он перелез через разрушенную часть стены и направился к каменным львам. Увидев узкий ров, пошел вдоль него, с трудом сохраняя равновесие. Здесь его ждала еще одна находка: перочинный нож.
— Боже мой! На рукоятке выгравировано сердечко! Это ножик Бренголо.
Ужас охватил все его существо. Верберен вздрогнул и испуганно огляделся.
Бежать! Надо немедленно бежать отсюда!
Эфросинья Пиньо мыла витрину книжной лавки «Эльзевир».
— Сейчас, когда фонари уже погасили, если еще и стекла останутся заляпанными, никто не разглядит, что у нас продается, — ворчала она, выжимая тряпку, с которой стекала грязная вода.
— Да хватит тереть стекла, и так все видно! — засмеялась Мишлен Баллю, подходя. — Вы отлично постарались, чего не скажешь о мсье Легри. Я на него в обиде.
— Да как у вас язык поворачивается говорить такое?! Благодаря ему вы сохранили свою комнату, да и в мансарду он вас пустил!
— Так и есть, но речь не об этом. Вы ведь, наверное, слышали, мой кузен Альфонс бесследно пропал! У меня комок к горлу подкатывает, когда я думаю о том, что с ним могло случиться! Я обратилась за помощью к мсье Виктору, и что? Ничего!
— А может, мсье Баллю выполняет какое-нибудь ответственное задание? Он ведь человек служивый, а у военных принято держать язык за зубами… Вы, небось, слышали про эту странную историю?
— Какую еще историю?
— Про Альфреда Дрейфуса, которого подозревают в шпионаже.
— Что значит «подозревают»? Альфонс говорит, он действительно изменник и заслуживает не разжалования и ссылки, а смертной казни!
— В прошлом году его сослали на Чертов остров.[48] Мсье Легри и мсье Мори обсуждали вчера вечером статью, где говорится, что Дрейфуса обвинили несправедливо, и упоминается о каком-то секретном документе, закодированном послании, которое немецкий военный атташе переправил в Италию, мол, чертов Дрейфус становится слишком требовательным. «Дело тут нечисто», — сказал мсье Мори.
— Нечисто? Говорят, в этих документах содержится неопровержимое доказательство!
— А в статье написано, что, хотя эту записку, и передали в Военный суд, адвокаты ее не видели. Значит, можно предположить, что дело сфабриковано… По крайней мере так полагают мсье Легри и мсье Мори. А мой Жозеф повторяет их слова как попугай! Мне это не нравится. Я прошу его быть осторожнее, а он посылает меня к черту!
