улицы, забитые людьми, похожими на иностранцев, наводили на меня ужас, и я часто поджидала на углу машину, с большой тревогой наблюдая, как мужчины выходят из салунов или убогих гостиниц, расположенных неподалеку, но мне было слишком интересно работать с детьми. До сих пор помню, как меня охватила гордость, когда одна из девочек сказала, что ее отец приглашает меня к ним домой, чтобы подарить мне кое-что, потому что ей очень нравятся наши занятия. Это поддерживало мой дух всякий раз, когда мне было трудно усмирить свой выводок!
Помню, как однажды я позволила своему кузену, Франклину Рузвельту, в то время выпускнику Гарварда, приехать и встретить меня. Все девочки проявили необычайный интерес к этому событию.
Думаю, именно той зимой меня заинтересовала Лига потребителей, президентом которой была миссис Мод Нэтан. К счастью, я отправилась на небольшую экскурсию по швейным фабрикам и универмагам вместе с опытной пожилой женщиной. Мне никогда не приходило в голову, что девушки могут уставать, работая за прилавками целый день, или что у них нет стульев и самого времени на то, чтобы присесть и отдохнуть. Я не знала, какие санитарные требования должны предъявляться на швейных фабриках к воздуху или к уборным помещениям. Так я познакомилась с подобным трудом, и к весне готова была бросить всю эту хорошую работу, уехать в деревню и провести лето в праздности и отдыхе!
Пытаясь подвести итог своему развитию осенью 1903 года, я думаю, что представляла собой любопытную смесь крайней невинности и неискушенности с большим знанием трудных сторон жизни.
В наши дни трудно представить себе, в какой обстановке воспитывали девушек моего поколения. Не могу поверить, что меня единственную так воспитывали, хотя, полагаю, я строже соблюдала формальности, чем многие мои друзья.
Предполагалось, что девушкам не стоит проявлять интерес или симпатию к мужчине, пока он не покажет все возможные знаки расположения. С человеком нужно было хорошенько познакомиться, прежде чем написать или получить от него письмо, и эти письма вызывают у меня улыбку, когда я вижу их сегодня. Мало кто осмелился бы обратиться ко мне по имени, а иная подпись, кроме «искренне ваш», считалась бы не только нарушением приличий, но и признанием в чувствах, что было совершенно недопустимо.
Мужчина не мог дарить девушке что-то, кроме цветов, конфет или, возможно, книг. Получить драгоценности от мужчины, с которым вы не были помолвлены, было признаком женщины легкого поведения, а мысль о том, чтобы позволить мужчине поцеловать меня до заключения помолвки, даже не приходила мне в голову.
У меня были болезненно высокие идеалы и огромное чувство долга, которое не облегчалось чувством юмора или пониманием слабостей человеческой природы. Для меня все было либо правильно, либо неправильно, и я имела слишком мало опыта, чтобы знать, насколько ошибочны человеческие суждения.
Я питала огромный интерес к жизни и желание участвовать во всех событиях, которые могут выпасть на долю женщины. Мне казалось, что нужно спешить. Безо всякой причины я хотела быть частью жизненного потока, поэтому осенью 1903 года, когда Франклин Рузвельт, приходившийся мне шестиюродным дядей, попросил моей руки, это казалось совершенно естественным. Мне было всего девятнадцать, но я даже не думала, что мы оба слишком молоды и неопытны. Вернувшись из Гротона, где проводила выходные, я спросила кузину Сюзи, стоит ли мне решиться на этот шаг. Бабушка спросила, уверена ли я, что по-настоящему влюблена. Я торжественно ответила «да», но лишь спустя годы поняла, что такое влюбленность или любовь на самом деле.
Я примеряла к себе высокие стандарты жены и матери, но не имела ни малейшего представления о том, что значит быть женой или матерью, и никто из старших не просветил меня. Сейчас я восхищаюсь терпением моего мужа, потому что догадываюсь, каким испытанием была во многих отношениях. Сегодня я вижу, как забавно выглядели некоторые трагедии в нашей супружеской жизни.
Моей свекрови хватило здравого смысла понять, что мы оба молоды и еще недостаточно развиты, и она попросила сына обдумать этот вопрос, что, конечно, меня возмутило. Моя свекровь взяла Франклина с другом и соседом по комнате, Лэтропом Брауном, в круиз в Вест-Индию той зимой, пока я жила в Нью-Йорке с миссис Пэриш.
Но чувства Франклина не изменились.
Мой первый опыт столкновения со сложностями, которые вызывает присутствие президента на любом семейном собрании, будь то свадьба или похороны, случился, когда мой двоюродный дед, Джеймс Кинг Грейси, чьей женой была наша любимая тетушка Грейси, умер 22 ноября 1903 года, и дядя Тед приехал в Нью-Йорк на похороны.
На улицах было много полицейских, и только те, кто мог предъявить удостоверение личности, имели право входить и выходить из дома миссис Дуглас Робинсон, где остановился дядя Тед. Мы всей процессией поехали в церковь, но дядя Тед вошел через специальную дверь в доме священника, который соединялся с церковью коридором, и вышел тем же путем.
Только потом мы с ужасом узнали, что, несмотря на все предосторожности, в коридоре к дяде Теду подошел незнакомый человек и протянул ему петицию. Никто не мог понять, как этот человек попал внутрь и почему его не заметила полиция. Дурных намерений у него, к счастью, не было, но он поверг всех в шок, потому что, если бы захотел напасть на дядю Теда, то сделал бы это с легкостью.
Зимой 1903 и 1904 годов тетушка Бай, у которой я уже останавливалась в Фармингтоне, штат Коннектикут, попросила меня приехать к ней в Вашингтон. К этому времени я уже обрела некоторую уверенность в себе, и поэтому мне очень нравилось встречаться с молодыми дипломатами и американцами, которых можно было встретить в светских кругах Вашингтона. Меня приглашали с ночевкой в Белый дом, но он всегда внушал мне благоговейный трепет, и поэтому я предпочитала оставаться с тетушкой Бай, где чувствовала себя более непринужденно. Она все так хорошо для меня устроила, что я не чувствовала никакой ответственности за себя.
Вместе с тетушкой Бай днем я ходила в гости к ее знакомым, и, хотя я была в ужасе от этого обязательства, меня оно забавляло. Обеды, ланчи и чаепития казались интересными, а важные люди, наделенные обаянием, остроумием и savoir-faire (светскостью), наполняли мои дни необычными и захватывающими впечатлениями.
Главным поводом для волнения зимой 1904–1905 годов стал брак Пусси с У. Форбсом Морганом-младшим. Свадьба проходила 16 февраля в доме миссис Ладлоу, где жила Пусси. Моя тетя выглядела прекрасно, но никто из присутствующих не казался счастливым. Форбс был на несколько лет моложе Пусси, а мы знали о ее темпераменте и гадали, как они преодолеют сложности супружеской жизни.
Предвыборная кампания дяди Теда и его
