А вот это нехорошо: пестун наш мне выговаривать начал. Сам инцидент он проспал. Но принял сторону моего противника. Похоже, они с этой «нагло-мордой»… стакнулись. Пока я за дровами ходил. Я правильное слово использую? Не — «стаканулись», а — «стакнулись»? Теперь стачка будет? — Нет, наоборот — работа. Мне.
— А дабы вежество застольное крепче запомнил, то идти тебе, боярский сын Иван Рябина, дровы колоть. Покудова мы отдыхать после обеда будем.
— А можно и я?
О! Пионерский анекдот с моей подачи пошёл в средневековые массы! Добробуд — крепкий парнишка оказывается. Не в работе дело — невелик труд. Дело в смелости: меня тут начальство «нагибают-с», а он — со мной. Бунтарь растёт, революционер. Хотя и мешковатый.
— Ты… эта…
— Можно, Добробуд. Мне помощник нужен. Красимил, где топор взять?
Чем хорош тупой начальник — у него фокус внимания легко перещёлкивать. Пошли втроём топор искать. Бардак. Хотя чего ещё ждать таким… прикомандированным, как «прыщи свежие»? Тут топора — нет, там — не дают, в третьем месте — такой тупой… И топор — тоже.
Короче — спёр. Вместе с точильным бруском. А когда хозяин начал возмущаться — подсунул ему пестуна для дискутирования и сбежал.
Люблю я это дело — дрова колоть. Именно — пиленные дровеняки. Тутошние смерды брёвна не пилят, а обгрызают по концам, щепят по нужде. Поленниц — нет, такой… полу-рассыпанный по двору штабель обгрызенных брёвен. А здесь — сделано правильно.
Ещё правильно, что у меня Добробуд вокруг мечется: полешки разлетевшиеся собирает, в поленницу складывает. Как мечется? — Вы бегом в мешках никогда не занимались? — Так вот: мешок может быть не только на ногах, но и в мозгах.
Мне кайф грести — это не мешает. Хорошее дело: чурку на колоду поставил, топором так это… хек! Уноси готовеньких. А не прошиб с первого раза — подкинул дуру насадившуюся и обратной стороной — обухом, да с замахом через плечо, да с приседом, да с выдохом, об колоду… И опять же — уноси.
Я наяривал топором, согрелся, разделся до пояса, вошёл в режим, муркал что-то себе под нос… Тут Добробуд пропал. В смысле: перестал мелькать по краю поля зрения. Он и так-то… не шустрый, а тут и вовсе затих. Пришлось оглядеться.
Добробуд, открыв, по обычаю аборигенов, для улучшения зрения рот, смотрел мне за спину. Там, в начале прохода между двумя высокими поленницами, где я, собственно, и наяриваю, толпилась кучка бабья. Штук пять-шесть. Они разглядывали нас и невнятно щебетали. Замотанные в разнообразные платки и шубейки, из которых торчали только носы и глаза.
Один нос вызывал смутные воспоминания. О картошке-синеглазке. Как давно я не кушал картошки… А тут… после двух ложек пустой пшёнки за весь день… Шляются всякие, с продовольственными носами, от дела отвлекают…
Я уже взялся снова за топор, когда вспомнил — где я видел такой картофельный нос. Такая «картошка» торчала посреди лица женщины, которая когда-то выводила меня на рассвете через заднюю калитку с Княжьего Подворья. А это значит… Вот рядом… Вроде похожа…
— По здорову ли поживаешь светлая княжна Елена свет Ростиславовна?
Ошибся. Ответила соседка:
— И тебе не хворать, боярич Иван… э… боярский сын. Поживаю по божьему соизволению, грех жаловаться. А вот ты чего на княжьем дворе делаешь? Да ещё в таком… виде.
Опа! А как выросла! Прежде она «картошке» и до подбородка не доставала. А теперь вровень. Вот чего я ошибся — все растут, не только я.
Расцвела, поди, похорошела… — А фиг её знает — в такой одежде не разглядеть. Ответ её… Тут несколько оттенков: имя моё помнит. Уже хорошо: в моё время далеко не все дамы могут вспомнить имя своего первого. А то и просто не знают. «Секс — не повод для знакомства» — распространённая молодёжная мудрость.
Имени-прозвища Акима — не помнит или не говорит. Типа: не велика кочка, чтобы по отчеству звать. О себе — формально. Типа: не твоё дело. «Чего делаешь?» — выражение скорее неудовольства. Но — без мата. Пока. Насчёт вида… Тут, скорее, смущение. Ещё не определившееся в сторону негатива или позитива.
Идиотизмом занимаюсь — понять девушку невозможно. В принципе невозможно — они и сами себя не всегда понимают. Но если она разозлится… Поэтому просто попробуем переключить её внимание на другого:
— Я тут, княжна Елена, в новых прыщах княжеских. Нынче утром брат твой, светлый князь Роман соизволил принять детей боярских в службу. Вот и сотоварищ мой — Добробуд Доброжаевич Колупай. Из самого Пропойска. Добрый сын добрых родителей. Полнёхонький кладезь всевозможных достоинств и добродетелей. А уж трудолюбие и добронравие его — ты и сама видеть изволишь. Дабы не сидеть в хоромах тёмных да холодных вызвались мы удаль свою молодецкую потешить — дровишек поколоть. А то… и скучно, и зябко.
Добробуд изумлённо переводит глаза. С меня на дам и обратно. Это мы поленьями — «удаль тешим»?! Это я, ублюдок из хрен знает какого Угрянского захолустья — его, Добробуда, достославного Пропойского боярского сына, светлой княжне представляю?! Самой великой княжне?! «Девице всея Святая Руси»?!
Потом, со слышимым щелчком, закрывается его нижняя челюсть, он вспоминает об этикете и приступает к исполнению своего фирменного номера: глубокий поклон с жонглированием.
Не шучу — такие номера только в цирке видел. У него на руках несколько поленьев, выпустить их он не может — я же сказал — цепкий он. Кланяется, роняет поленце, подхватывает, резко дёргает головой, теряет шапку, подхватывает, надевает, теряет поленце… Темп растёт, количество предметов, одновременно находящихся в воздухе — увеличивается. Впору уже пускать барабанную дробь.
Вот был бы он характерным клоуном-жонглёром — ему бы цены не было. Мировая слава, известность, гонорары, поклонницы… А здесь… Вырастет — станет очередным боярином в Пропойске.
Бабы начинают хихикать, Добробуд теряется совершенно: продолжая ловить выпадающие из рук в разные стороны поленья, пытается закинуть шапку, упавшую на снег, ногой на голову.
Вгоняю топор в колоду, забираю у него поленья, закидываю в штабель. Хватит народ смешить — не на манеже. Дамы смотрят разочаровано: представлению помешал.
А княжна, похоже, сердится. Однажды она обещала мне кучу неприятностей, если снова на глаза ей попаду. Следует объясниться:
— Ты уж, пресветлая княжна, прости нас, невеж, но мы тут по воле светлого князя. Для службы. Так что позволь, дабы княжьей немилости на нас не было, занятие наше продолжить.
Вскидываю очередную чурку на колоду, затягиваю хвосты своей косынки на лысине, вскидываю топор… Хек! Хорошо пошло. Аж в разлёт.
— Ты бы, княжна Елена, отошла бы… куда подальше. А то, не дай господи, полешко отскочит да и зашибёт ненароком.
На грани оскорбления — «куда подальше». Но крыть нечем: техника безопасности. Она раздражена: я впрямую нарушил её давний приказ. Но снова крыть нечем: исполнение гос. обязанностей. Фыркает, собираясь уходить, я ставлю новую чурку… Э… хек! Поднимаю глаза — она смотрит. И мы смотрим прямо в глаза друг другу. Она начинает краснеть, дёргается, фыркает, разворачивается и скорым шагом, почти бегом удаляется.
А я… тоже хмыкаю. Неуверенно.
Я не знаю, что она подумала. Могу только предположить. О-хо-хо… Этот остановившийся взгляд, чуть приоткрытый рот… Я — не красавец. Совсем нет. Я не культурист, или гимнаст, или пловец. Но… я чуть старше своих сверстников, и тело у меня… уже не подростковое. Не то, чтобы сильно фигуристое, накачанное. Нет-нет! Культуризничать, красоту наводить — у меня ни времени, ни стремления. Но чего-то я делал, бегал, прыгал, на коне скакал… Вот тут — ударение не перепутайте!
Постепенно вырисовался у меня такой… довольно приличный «костюм» для моей семиграммовой души. Лишнего не висит, а что надо — имеется. Не торчит, не выпирает, но в динамике, при работе топором… А здешние аристократки, в отличие от крестьянок, картинками обнажённых мужских торсов — не закормлены, общими банями — не замучены. У нас тут отнюдь не Древняя Греция с её Олимпийским движением. И опять же — три года назад… хотя я тогда был меньшее и тощее… Но ведь «испортил» же! И ей даже понравилось…
Да ну, фигня! Ванька, перестань себе льстить! Она просто задумалась — как бы тебя травануть по-тихому, чтобы ты и перед смертью лишнего мявкнуть не смог. По теме ваших прежних приключений.
Прошлый раз наша беседа закончилась весьма конструктивно. «Самая великая княжна» соблаговолила меня охарактеризовать, посоветовать и наобещать:
— Хрен тебе, болван стоеросовый. Сгинь немедля. Другой раз увижу — изничтожу.
А ещё грозилась поговорить с кем надобно, чтобы мне отравы сыпанули.
Вот же блин же! Такая и подослать может…
«Ножичек по рёбрышку — чик-чик-чик, Ванечка в могилочку прыг-прыг-прыг…».
Вот и увиделись в «другой раз». Я пока живой. Надолго ли? И как тут не «отсвечивать», когда она туда-сюда по закоулкам шныряет? А ведь в Княжьем Городище есть ещё несколько человек, которые меня в лицо знают. И они при встрече — не обрадуются. Надо скорее к Гавриле, в какой-нибудь склад-подвал и — затихариться.
