А мне-то что? — Поднять руку, опустить руку…
Факеншит уелбантуренный! Да сколько ж можно руками махать?! Встаю в темноте, иду на звук. Но сначала кладу на нос храпуна его портянку — чисто автоматически, чисто мимо проходил. Тот всхрюкивает, плямкает во сне, захватывает зубами край и начинает жевать. Это не смертельно, а храп прекратился. Почти сразу прекращаются и пулемётные очереди от Красимила. Парочка заключительных паровозных свистков, недолгое шипение проколотой шины и тишина.
Почти. Скулёж остался. Добробуд. Ну кто бы сомневался! Накрылся с головой, своей, крытой дорогим сукном, с бобровой опушкой, шубой и плачет. Не от обиды или боли — он целый день был со мной рядом, оскорблений или битья не было. Плачет от одиночества.
Сел рядом, погладил бобровый воротник. Мех — хороший. Бобёр был старый — с проседью. А теперь будет грязный — с сажею. Дорогая была вещица. Только шмотьё — от тоски не лечит… Сказано же в Писании: «лучшее лекарство для человека — человек же». Вот и поработай, Ванюша, мазью Вишневского. Для души страждущей.
Что, парнишка, загрустил? Чужие люди, чужое место. Непривычно, не устроено, грязно, холодно, невкусно, неудобно… Были бы вокруг свои — и не заметил бы. А так… Одиноко. Тоскливо. Очень тоскливо. Потому что вокруг слишком много чужого и очень мало своего. Родного, родненького, милого, любимого… Души твоей. Э-эх… Как я тебя понимаю!
Вот я и говорю: первая ночь в казарме после призыва — очень похоже на «вляп». Только в сильно ослабленном варианте. Не скули, Добробуд — я выжил, и ты выживешь. Видал я и постарше тебя ребят, которые в первую ночь на новом месте подушки свои — слезами заливали. Не ты — первый, не ты — последний. Переживёшь ты эту ночь, этот приступ одиночества. Найдёшь себе новые интересы, новых друзей… что-то для души своей. Врастёшь в вот этот кусок паутины мира. Будешь ещё над сегодняшней собственной слабостью посмеиваться. А если глуп и слаб — то и над другими, попавшими в подобную ситуацию, потешаться.
Погладил мальчишку по плечику. Сквозь грязно-седой бобровый воротник его шубы. Затих, бедняга. Согрелся, чуть всхлипнул напоследок, засопел.
Ну и денёк сегодня… Дли-и-инный… Или всё-таки — продолговатый? А это — что ещё за звук? А это… ух и мерзко… это Красимил зубами скрипеть начал. Факеншит! Вот прямо сейчас ему глистов выгонять?!
Пойду-ка я лучше спать.
* * *
Подъём… Как глаза у красавицы — с поволокой. В смысле: по всему телу ощущение, что всю ночь меня — поволокли-поволокли да и бросили.
Встали — отряхнулись. Одежонку отряхнули. От того, что ещё стряхивается. Мордочки — сполоснули… зубы… — аналогично. Специфическая женская идиома «помыть зубы» — здесь не распространена: вода ледяная. Что в российских войсках зубы чистили только за собственные деньги — я уже говорил? Не в смысле кулаком — это-то у нас всегда даром, а в смысле — щёткой и порошком.
Вы знаете — почему Россию в НАТО не приняли? — Из-за особенностей нашего мочевого пузыря. Евро-американец, проснувшись, исполняет различные указанные гигиенические процедуры, зубы, например, чистит более двух минут, завтракает и, только после этого, отправляется в указанное место дефекации. После еды. Общеевропейская тенденция, отмечена ещё Тургеневым. Офицеров Роммеля, воевавших на южном фланге, ряды белых задниц «томми», усевшихся в дюнах Сахары после завтрака, приводили в такой восторг, что они забывали скомандовать «огонь».
А у нас-то не так, у нас-то — как вскочили, так и ломанули. Всей толпой в одни ворота. Что могут двое мужчин и не могут две женщины? А это ж дискриминация по гендерному признаку! А если удваивать количество очков… на всех базах и полигонах… это ж такая очкастая армия получится… или правильнее — очковая? Очканутая? Никакого бюджета не хватит.
Здесь — посадочных мест в избытке. Хотя, конечно — холодно. Так что — быстро-быстренько.
И понеслось:
«А для тебя, родная Есть почта полевая…».
Фиг вам — тут никакой почты нет вообще. Но мы сами — ею скоро станем. Говорят: посылать нас будут. Не просто — «вдаль», а — с сообщением.
Красимил притащил нас на конюшню, конюхи местные заседлали каких-то кляч, начальство нарисовалось — будет тест на «ездец». Не в смысле родственника полярного лиса, а в смысле: «А кто это у нас с коника нае…?».
Если так коней седлать, то я — обязательно. Подпруга не затянута — чуть тряхнёт — седло коню под брюхо слетит. Стремена — мало по земле не волочатся… Уздечка… он что — у коня ушей не видит?!
Ничего удивительного: мы, «прыщи» — земские. Конюхи здешние — княжие. Чтобы потом когда-нибудь правильно сработало «разделяй и властвуй», нужно чтобы сейчас ежедневно срабатывала кучка мелких взаимных гадостей.
Но тут явный перебор: вбил бы гадов! — складка на потнике! Это ж конь! Он же тебе, с-с-с- сказать не может! Так нах- ты божью тварь в забавы между репниками и прыщами втягиваешь?!
Я — мирный человек. «Мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит…». И я тоже — стою. Тихо-мирно. Не бегаю, не орю. Ласково подзываю пальчиком конюха, который животинку бессловесную так заседлал, молча показываю ему складочку. И когда тот, лениво отбрёхиваясь, лезет к седлу и поворачивается спиной — бью по почкам. С двух рук. От души.
Конюх, парень лет двадцати двух, явно не ожидал от «прыща свежего» такой подлянки. Согнулся и, подвывая, отползает.
— Ты! Ты чего творишь?! Ты почто слугу княжеского бьёшь?!
Мончук кидается как наседка на коршуна. Руками машет будто крыльями.
— Огрехи твои выправляю, господин второй ясельничий. Конюхи у вас не выучены потники накладывать.
— Что?! Ты кому это…?!
Мончук разогнался дать оплеуху. Это ж нормально — недорослю влупить по шее для поучения. Все ж так делают! И наскочил на блок. Чистенький, лёгенький, автоматически поставленный, пассивный блок предплечьем. Без встречного движения, без перевода в захват, без продолжений и связок.
Через два шубных рукава — синяков не будет. Просто я глаза не опустил. И мы с ним так постояли малость. И у меня начинают губы дёргаться, зубы скалятся, а у него в глазах, чуть подвыцветших уже от возраста, суетня начинается.
Так вот что я вам скажу: среди старших слуг — разные люди. И не очень умные есть. «Дурак» на некоторых должностях — очень даже вполне. Но нюх у них имеется. У всех. На — «не нарываться». Кто без нюха — здесь не выживают. И какие там законы-обычаи-правила… для отпеваемого — малоинтересно.
Мончук отскочил, фыркнул, снова погнал скороговоркой:
— Давай-давай, сейчас сам конюший придёт — вас смотреть будет. Давай в рядок быстренько.
Быстренько не получилось — не только моего мерина пересёдлывать пришлось. Но и не требовалось — ещё настоялись на морозе, начальство поджидаючи.
Наконец, пошёл выезд. Круг, восьмёрка, поворот на месте. Шагом, лёгкой рысью. Никакого галопа, препятствий, вольтов, трюков и фокусов. Я старался не выделятся. Подо мной не Гнедко, которого я всё-таки приучил даже после подсечки ко мне приходить. Так что — как все. Но конюший меня сразу заметил и поморщился:
— Не ездец. Кто таков?
— Иван, Акима Рябины ублюдок.
— Рябины…? Из стрелков… Да ещё и ублюдок… Ладно, в седле удержится, иного и ждать нечего.
Я сначала как-то задёргался, засмущался, обиделся. Потом дошло: я привык к арчаку, к «жёрдочке». А в этом седле… Как на лавке. Сюда ещё девицу перед собой всадить можно. Кстати… На переднюю луку нужно что-нибудь мягонькое. Чтобы животик не намяла. Она, значится, страстно обнимает коняшку за шею, задок свой вот так приподнимает, ножки её… да хоть в отвороты ботфортов!
Как-то попалась на глаза гравюра ещё наполеоновских времён: пойманный офицером в момент… плотного контакта с местным населением пеший драгун браво отдаёт честь, а у него в ботфортах торчит одной ногой улыбающаяся голая туземная дама. Такая… весьма дебелая и весьма радостная: вторая дамская нога — на драгунском эполете.
Ботфортов ещё нет — надо спрогрессировать.
И неторопливой рысью, подкидываемые конём на каждом шаге, облегчаясь по уставу… Насколько по энергоёмкости экономично получается! Странно — почему я о таком способе никогда не слышал? В самолётах, пароходах… в автомобилях — постоянно и разнообразно… даже в космических кораблях, воздушных шарах и батискафах… Как-то попалось описание проведения дефлорации одним пожилым сэром в лондонском кэбе по пути в его серячью резиденцию. Весь известный транспорт — использовался. А вот в седле…
Попытка продумать в деталях данную технологию сделала меня полностью невосприимчивым к неодобрительным мордам местных бояр. Ну какое значение имеет мнение этих деятелей о моей езде, когда я почти ощущаю в своих руках чьи-то бёдра… А вот куда поводья девать…?
