Я слушал его, несколько смущенный, но без какого бы то ни было стыда или обиды. Скорее у меня было такое чувство, будто господин учитель чего-то недопонял в моем рассказе.
— Многовато… многовато будет, — твердил он свое, и тогда я решился возразить ему:
— Зато какие они сильные… И храбрые.
— Кто? Гашпар и его друг?
— Да.
— Тогда, значит, ты все-таки сказку сочинил.
— Нет, господин учитель! В сказках сражаются с драконами, а тут…
Я запнулся, пораженный собственной дерзостью.
— А тут с кем же? — подстегнул он меня вопросом.
— С турками.
Он опять рассмеялся, слегка поперхнувшись сигаретным дымом.
— Где им против мадьярских богатырей выдюжить! Четыре сотни турок не пикнув головы сложили. — Лицо его вдруг посерьезнело, и, глядя куда-то вдаль, он покачал головой. — Эх, брат, если бы оно и впрямь так было!..
Он снова обратил ко мне свой взгляд.
— Ты тоже это имел в виду?
Я радостно кивнул.
— Ну что ж, тогда ты прав. Только ведь в действительности все было совсем иначе.
С угощением я управился, сверкающая чистота кухни вынудила меня утереть рот носовым платком, а не рукавом, как обычно. Задушевный разговор с учителем поднял мне настроение, заставив забыть об унижении, постигшем меня в школе. Значит, все-таки не зря написал я свой рассказ! Мною овладело горделивое спокойствие человека, уверенного в собственной правоте.
— Конец рассказа мне нравится, гораздо больше, — задумчиво произнес учитель. — Правда, все там кончается плохо, зато звучит убедительно.
Я снова насторожился, как охотничий пес, и слушал, затаив дыхание.
— Звучит убедительно, — продолжал учитель, — потому что не похоже на сказку. Можно подумать, будто все так и было на самом деле. Почему он не смог есть за ужином, этот твой другой герой?
Я оробел: мне хотелось ответить получше, как в школе во время опроса.
— Ну… аппетита у него нету.
— Настолько он устал в сражении?
— Не потому…
— Турок стало жалко?
— Нет, — поспешно выпалил я, — просто ему опротивело. Учитель уставился на меня с таким нескрываемым изумлением, что я вконец смешался.
— О чем это ты? Что ему опротивело?
— Да все это…
Он долго, пытливо изучал меня взглядом, точно видел впервые.
— Понимаешь ли ты, братец, что ты сейчас сказал? Я отвернулся, не зная, куда деваться от стыда.
— Выходит, твой богатырь не любит сражаться? Чего же тогда он дрался бок о бок с Гашпаром?
— Ему нельзя было по-другому: у него служба.
— Ах так! Значит, и в следующий раз он опять выступит против врагов?
Я молча кивнул, хотя никак не мог взять в толк, почему учитель задает такие странные вопросы. В них не было ничего обидного, просто я боялся, что не смогу правильно ответить и господин Будаи высмеет меня. И с новой силой вспыхнуло беспокойство: значит, мой рассказ все же не очень нравится учителю. Но тогда он не стал бы допытываться с такой дотошностью да и глядел бы на меня по-прежнему — как в то время, пока я ел хлеб с медом.
— И имени ты ему не дал почему-то… А ведь он ничуть не хуже Гашпара.
Я упорно молчал, не смея признаться, что, пока писал рассказ, все время воображал себя на месте того богатыря; вот и не смог найти ему подходящее имя. А может, и не захотел.
Учитель поднялся.
— Ну, а теперь ступай домой, мама не знает ведь, где ты запропастился. — Он погладил меня по голове, но не так, как давеча в классе, и сердце мое подскочило от радости. — Вот только скажи мне: зачем ты написал этот рассказ?
Я опять не знал, как ответить, однако отметил про себя, что учитель больше не упоминает слово «сочинение».
— Не мог по-другому? — улыбнулся он. — Как этот твой воин без имени?
Я кивнул, благодарный ему за подсказку: ведь вопрос снова оказался трудноватым. Учитель перестал гладить мою голову, и я был рад, что он убрал руку, — еще минута, и я бы разревелся.
Он легонько подтолкнул меня к двери:
— Иди. И про свои мальчишечьи забавы тоже не забывай.
Меня удивило это его напутствие, но я ответил, как и подобает послушному ученику:
— Да, господин учитель, — и, распрощавшись по всем правилам, вышел.
Дверь за мной захлопнулась, и я, взбудораженный, бегом припустил через школьный двор, к ведущему домой проселку. Но затем перешел на шаг и, погрузившись в свои думы, неспешно побрел к дому. Стоило мне оглянуться по сторонам, и мир вокруг показался мне новым, незнакомым, а душу обременял непомерно тяжкий груз: радость и боль, слитые воедино, хаотическая смесь чувств, жаждущих ясности и порядка. В этот момент из-за садовой изгороди высунулась ухмыляющаяся физиономия одного из моих одноклассников, и слух резанула язвительная кличка:
— Эй ты, Гашпар!
Утро святого семейства{7}
Они вышли из дома все вместе сразу же после завтрака. Ребенок собирался в школу, а родители — на ярмарку в Кестхей.
Жупан вывел из хлева предназначенную для продажи корову Пеструшку и остановился посреди двора, держа в руках веревку. Он был готов в дорогу и поджидал жену, которая торопливо одевалась: зашнуровывала свои высокие ботинки и при этом успевала отчитывать сына — Янчи вздумал идти в школу босиком.
— На улице-то тепло, — канючил мальчик, — все ребята ходят босиком.
— И пусть себе ходят, а ты надевай башмаки. Наступит лето, будешь дома босиком бегать, а пока я не позволю.
— Надо мной все смеются.
— Вольно им смеяться, — проговорила женщина, — будь у них такая обувка, они бы от нее не отказывались. Радуйся, что у тебя всего хватает!
Слова матери вовсе не утешили Янчи: только отсутствие башмаков могло бы его осчастливить. Он крепко возненавидел их.
— Все равно не надену!
— Попробуй-ка мне еще перечить, — сказала женщина, и глаза ее потемнели.
— Анна, — раздался со двора голос мужа, — что ты там копаешься?
— Парень никак не слушается. Башмаки надевать не хочет.
Ответом ей было молчание, и лишь немного погодя послышался неуверенный голос отца:
— Не упрямься. И не задерживай мать.
— Слыхал? — спросила женщина.
Мальчик присел на табуретку и стал зло, рывками натягивать башмаки.
— Не строптивься, не то получишь. Из-за тебя только время теряем. Нам давно ехать пора.
Янчи шнуровал башмаки и что-то бурчал себе под нос, стараясь, чтобы мать не разобрала слов.
Но той было достаточно его ворчания.
— Что ты сказал?
Тут Янчи так и взвился на дыбы.
— Ничего! Деньги мои отдавай! — крикнул он, задыхаясь от бешенства. На ярмарку мне нельзя, босиком тоже нельзя… Отдавай деньги, ничего мне не покупайте!
Тут он враз схлопотал оплеуху, мать толкнула его так, что мальчонка вылетел за дверь и остановился лишь посреди двора. Рядом с отцом, который держал на веревке Пеструшку.
Янчи, понурясь, застыл на месте, с ранцем за спиной: один башмак зашнурован, второй — нет. Он молча изо всех сил боролся с подступившими слезами и, чтобы не разреветься, даже сгорбился весь, стиснув кулаки.
— Вот и достукался, сам видишь, — тихо проговорил Жупан.
Отец без гнева, чуть ли не смущенно смотрел на сына, перебирая в руках веревку.
— Чего ты матери перечишь?
Мальчик не ответил, но, услышав вопрос отца, все-таки расплакался, словно участливый тон взрослого лишил его остатков самообладания.
— Не реви, — расстроенно бросил отец, — ведь знаешь: мать хочет, чтобы ты ходил в ботинках. Ты должен ее слушаться.
— Все надо мной смеются.
— Не обращай внимания. Завидуют, вот и смеются.
— Нет, — произнес мальчик. — Они говорят, что я — барчук.
Тут Жупан неожиданно разозлился:
— Черт бы побрал эти башмаки! Сними их по дороге и иди себе босиком. А как домой возвращаться — опять натяни, чтоб мать не прознала.
— Тогда мне еще пуще достанется.
— Почему?
— Я уж пробовал. Ребята говорят, что я трус.
— Не бери в голову, — нерешительно повторил Жупан. — Подумаешь, экий стыд — в башмаках ходить!
— Да ведь надо мной ребята все время издеваются. Говорят, будто я маменькин сынок и трус.
— А ты их не слушай.
Мальчика, однако, не успокоили слова отца, хотя он и прекратил хныкать, но по тому, как он нервно переступал с ноги на ногу, было заметно: он не может и не хочет примириться со своей участью. Он бросил в сторону отца робкий, полный затаенной надежды взгляд.
— Папаня, — проговорил он, — позволь мне ходить босиком.
Жупан раздраженно передернул плечами.
— Я-то разрешил бы тебе, уже май на дворе и погода стоит хорошая. В твои годы я никакой обувки не знал не то что в мае, а уж с конца марта и по самый ноябрь. В этакую теплынь да в башмаках ходить — дурь несусветная. Но мать твоя прямо помешалась на этих ботинках. Ты уж ее послушай. А как экзамены сдашь — шлепай себе дома босиком в свое удовольствие.
