Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Они пошли в конюшню, и стрелок сделал из чепрака, под которым спал, грубый бугристый узел – чепрак был жарким и колючим, но ничего другого не было. Потом сходил к колонке и наполнил бурдюки водой.
– Понесешь бурдюк, – сказал стрелок. – Положишь его на плечи, так, как факиры носят змей. Ясно?
– Да. – Мальчик посмотрел на него с обожанием и взвалил бурдюк на плечи.
– Не слишком тяжело?
– Нет. Нормально.
– Скажи честно, сейчас. Если получишь солнечный удар, нести тебя я не смогу.
– Не получу. Все будет нормально.
Стрелок кивнул.
– Мы идем в горы, да?
Стрелок кивнул.
– Да.
Они вышли из конюшни на неизменный гнетущий солнцепек. Джейк, достававший головой стрелку до локтя, шагал справа и чуть впереди; замотанные сыромятными шнурками концы бурдюка с водой свисали чуть ли не ниже колен. Два других бурдюка стрелок крест-накрест забросил за плечи, а подмышкой нес увязанную в попону провизию, придерживая сверток левой рукой.
Они вышли из дальних ворот постоялого двора и вновь отыскали расплывшиеся, затертые колеи почтовой дороги. Спустя, возможно, четверть часа Джейк повернулся и помахал домам. На исполинских просторах пустыни оба строения словно бы съежились.
– До свиданья! – крикнул Джейк. – До свиданья!
Они пустились в путь. Почтовый тракт поднялся на застывший продолговатый песчаный пригорок, и когда стрелок огляделся, то не увидел постоялого двора. Вокруг опять была пустыня, и только она.
С тех пор, как они покинули постоялый двор, прошло три дня, и очертания гор стали обманчиво четкими. Уже можно было разглядеть, как поднимается, превращаясь в предгорье, пустыня, и первые голые склоны, и прорывавшуюся в угрюмом торжестве эрозии сквозь верхний слой почвы каменистую коренную породу. Еще дальше вновь начинался короткий отлогий спуск, и стрелок впервые за много месяцев, а может быть, и лет увидел зелень – настоящую живую зелень. Трава, карликовые ели, возможно, даже ивы – все они питались сбегавшими с дальних склонов талыми водами. Далее во владение вновь вступали камни, во всем своем циклопическом великолепии россыпью взбиравшиеся к ослепительным снежным шапкам. Поодаль, слева, открывалась дорога к вздымавшимся на дальнем краю огромной расселины изъеденным солнцем и ветрами меньшим утесам из песчаника, столовым горам и сопкам. Этот овраг почти беспрерывно скрывала от глаз пелена дождей. По вечерам, перед тем, как уснуть, Джейк непременно проводил пару минут, завороженно наблюдая, как в ясном, прозрачном вечернем воздухе фехтуют пугающие слепящие молнии, белые и лиловые.
Мальчик оказался хорошим ходоком. Он не только был выносливым и упорным, но, более того, словно бы сопротивлялся изнурению, обнаруживая запасы спокойной, натренированной воли, чему стрелок полностью отдавал должное. Он мало говорил и не задавал вопросов, даже о челюсти, которую стрелок без конца вертел в руках во время вечернего перекура. Стрелок уловил, что его общество чрезвычайно льстит мальчику, возможно, даже приводит парнишку в восторг, и встревожился. Мальчугана поставили у него на дороге (пока ты путешествуешь с мальчиком, человек в черном путешествует с твоей душой в кармане), и тот факт, что задерживаться из-за Джейка не приходилось, лишь обнаруживал новые зловещие возможности.
Через одинаковые промежутки им попадались оставленные человеком в черном кострища правильной формы, и стрелку казалось, что теперь они намного свежее. На третью ночь он уверился, что где-то на первом взбухшем склоне предгорья видит далекую искру очередного бивачного костра.
На четвертый день пути, около двух часов, Джейк зашатался и чуть не упал.
– Сядь, – сказал стрелок.
– Нет, я в порядке.
– Садись.
Мальчик послушно сел. Стрелок присел рядом, так, чтобы Джейк оказался в его тени.
– Пей.
– Я же не должен, пока…
– Пей.
Мальчик отпил – три глотка. Намочив хвостик чепрака, который был уже не таким тяжелым, стрелок приложил влажную ткань к горячечно-сухим запястьям и воспаленному лбу Джейка.
– Отныне мы каждый день в это время будем делать привал. На пятнадцать минут. Спать хочешь?
– Нет. – Мальчик пристыженно посмотрел на него. Стрелок ответил ласковым взглядом, рассеянно вытащил из патронташа пулю и принялся перекатывать ее между пальцами. Мальчик зачарованно следил за ней.
– Ловко, – сказал он.
Стрелок кивнул.
– Ну так. – Он замолчал. – Я рассказывал, что, когда мне было столько же, сколько тебе сейчас, я жил в большом городе, обнесенном стеной?
Мальчик сонно помотал головой.
– Ну да. И был там один злодей…
– Священник?
– Нет, – сказал стрелок, – но теперь я думаю, что между ними существует какая-то связь. Возможно даже, они сводные братья. Мартен был колдуном… как Мерлин. А что, Джейк, там, откуда ты попал сюда, рассказывают про Мерлина?
– Про Мерлина, и про Артура, и про рыцарей Круглого стола, – сонно проговорил Джейк.
Стрелка так и передернуло.
– Да, – сказал он. – Я был очень молод…
Но мальчик спал – сидя, аккуратно сложив руки на коленях.
– Когда я щелкну пальцами, ты проснешься. Ты почувствуешь себя отдохнувшим и посвежевшим. Понимаешь?
– Да.
– Ну, тогда ложись.
Вынув из кисета табак и бумагу, стрелок свернул папиросу. Чего-то не хватало. С присущим ему усердием и тщательностью он стал искать и обнаружил пропажу. Не хватало раздражающего ощущения спешки, чувства, что в любой момент можешь отстать, что след затеряется и останется лишь обрывок шнура. Теперь все это прошло. Стрелок постепенно убеждался в том, что человек в черном хочет, чтобы его догнали.
Что же последует дальше?
Вопрос был слишком туманным, чтобы заинтересовать стрелка. Вот у Катберта он вызвал бы интерес, и весьма живой, но Катберт погиб, а сам стрелок мог идти вперед лишь известным ему путем.
Он курил, смотрел на мальчика и снова вернулся мыслями к Катберту, который вечно смеялся – он и на смерть пошел, смеясь, – и к Корту, который не смеялся никогда, и к Мартену, который иногда улыбался – слабой, неприятной немой улыбкой, в которой крылось некое тревожащее мерцание… так глаз медленно раскрывается в темноте, обнаруживая под веками кровь. И, конечно же, был еще сокол. Сокола звали Давид – в честь легендарного юноши с пращой. Стрелок был совершенно уверен, что Давид не знал ничего, кроме жажды убивать, рвать, раздирать, жажды наводить ужас. Как и сам стрелок. Давид не был дилетантом – он играл центральным нападающим.
Впрочем, возможно, в неком конечном счете сокол Давид был ближе к Мартену, чем к кому-либо другому… и, возможно, мать стрелка, Габриэль, это знала.
Стрелку показалось, будто желудок болезненно подкатывает к сердцу, однако его лицо не изменилось. Глядя, как дым от самокрутки поднимается в горячий воздух пустыни и исчезает, он мысленно возвращался в прошлое.
<B>2
Небо было белым, совершенно белым, и в воздухе пахло дождем, а еще, сильно и приятно, – живой изгородью и растущей зеленью. Весна была в разгаре.
Давид сидел у Катберта на руке – маленькая машина разрушения с яркими золотистыми глазами, без причины сердито сверкавшими на окружающий мир. Прикрепленная к путам на его ножках сыромятная привязь была небрежной петлей накинута на руку Катберта.
В стороне от мальчиков стоял Корт – безмолвная фигура в заплатанных кожаных штанах и зеленой хлопковой рубашке, высоко подпоясанной старым, широким пехотным ремнем. Зелень рубашки сливалась с зеленью живой изгороди и неровным дерном Бэк-Кортс, где на Пойнтс еще не начинали играть дамы.
– Готовься, – прошептал Роланд Катберту.
– Мы готовы, – самоуверенно сказал Катберт. – Правда, Дэви?
Они изъяснялись низким слогом, на языке и судомоек, и сквайров; день, когда им разрешат говорить в присутствии остальных на своем языке, был еще далек.
– Отличный день для охоты. Чувствуешь, пахнет дождем? Это…
Корт вдруг обеими руками поднял клетку; боковая стенка упала и открылась. Голубка вылетела и взмыла вверх – стремясь в небо, она быстро, порывисто била крыльями. Катберт дернул за привязь, но опоздал; сокол уже поднялся в воздух, и взлетел он неуклюже. Быстрым рывком крыльев птица выправилась и с быстротой пули взмыла вверх, обгоняя голубку по вертикали.
Корт небрежно подошел к тому месту, где стояли мальчики, размахнулся и огромным корявым кулаком ударил Катберта в ухо. Мальчик упал, не издав ни звука, хотя губы его искривились, обнажив десны. Из уха на сочную зеленую траву медленно потекла струйка крови.
– Ты запоздал, – сказал Корт.
Катберт с трудом поднимался на ноги.
– Прости, Корт. Я просто…
Корт снова размахнулся, и Катберт опять упал. На этот раз кровь потекла быстрее.
– Изъясняйся Высоким Слогом, – негромко велел учитель. В скучном голосе слышалась пьяная хрипотца. – Кайся на языке цивилизации, за которую отдали жизнь люди, с коими тебе никогда не сравниться, червь.
- Народные сказки и легенды - Иоганн Музеус - Разное фэнтези
- Mon Agent или История забывшего прошлое шпиона - Андрей Мелехов - Разное фэнтези
- Удерживая небо - Ник Перумов - Разное фэнтези
- Легионер Его Величества - Макс Корбин - Разное фэнтези
- Друзья поневоле… [СИ] - Анастасия Ковальчук - Разное фэнтези