– Мне девки наши совсем не нравятся, – клялся обычно Артем. – Ни одна!
– Они же все такие хорошенькие и молоденькие-молоденькие, – подначивала Жанна.
– Дуры набитые! С ними скучно. И насчет красоты можно поспорить. У меня другой вкус.
«Нет, не надо усложнять, – думала Жанна, стянув перед зеркалом рот трубочкой, чтобы расправлялись носогубные складки. – Артем действительно пошел на тренировку. Мы любим друг друга. Сегодня вечером как закатим в «Адмирал»!»
Она закрыла глаза и представила себя под руку с Артемом. Вот они в мраморном адмиральском фойе, вот они уже сидят за столиком, а все вокруг им завидуют. Еще бы, такая пара! Артем вызывающе молодой, высокий, плечистый и красивый, как полубог. Она… Заметно, что она старше, но фигура! Белозубая улыбка на смуглом лице! Копна соломенных волос! Грудь (четвертого размера, если кто в этом разбирается)! Ей безумно идет синее, лиловое и бирюзовое, поэтому на смуглой шее бирюзовая слезка, окруженная крошечными бриллиантами… Нет, лучше одинокий сапфир…
Жанна подошла к туалетному столику, задумалась. Пожалуй, сапфир крупноват, добавит дамскости. Зато он в цвет глаз, особенно если надеть прошлогоднее синее платье; его как раз все подзабыли. Или черное с бантом, как в «Завтраке у Тиффани»?
Жанна распахнула гардероб и наспех оделась в черное. Платье село туго, пошло на талии поперечными складками. Непорядок. Завтра же в зал, к железу! А сегодня до вечера ни крошки, кроме единственной мандаринки. Впрочем, в «Адмирале» полумрак, и никто ничего не заметит – все будут пялиться на Артема и на сапфир.
Жанна придвинула к себе шкатулку, которая показалась странно легкой. Достав ключик, она машинально ткнула им в знакомую скважину, хотя уже видела, что шкатулка исцарапана и обезображена. Кем? Почему? Бред какой-то! Правда, потом на минуту отпустило – в шкатулке все коробочки и футляры лежали аккуратно, в знакомом, давно заведенном порядке.
Жанна открыла верхнюю коробочку. Коробочка была пуста. Другая тоже. И все прочие. В животе потянуло холодом. Этого не может быть!
Рука Жанны, дрожа, потянулась к мобильнику. Надо сказать Артему, что их ограбили! Домработницы все дряни!
Уже глядя на экранчик мобильника, где было написано «Тема», и слушая тупые длинные гудки, Жанна вдруг почувствовала знакомую дурноту, знакомый черный жар ревности. Знакомый ужас, который прежде неизменно обманывал.
Но сегодня, похоже, обмана не было. Это случилось, все-таки случилось. Именно сейчас.
Пошло, банально. Как случается у всех.
Сильные тренированные ноги Жанны вдруг отказались ее слушаться. Спотыкаясь, она странным, старушечьим каким-то шагом прошла к гардеробу, распахнула дверцы. Половина Артема зияла пустотой. Одиноко белел на плечиках лишь летний костюм от Армани, подаренный Жанной в прошлом году. Артем этот костюм не любил и называл гейским. Все прочее исчезло – не осталось ни трусов, ни носовых платков.
Жанна села на ковер перед гардеробом. В зеркале, которое перекликалось с другим зеркалом, она видела свою спину – выпятившийся ряд позвонков и большие острые лопатки. Но сил выпрямиться не было. Ее будто ударили по голове, такой звон там стоял. Плакать не хотелось. Ужас сидел внутри, в глотке и груди; там застряло что-то большое, колючее, мертвое. Не получалось даже вздохнуть.
Через полчаса Жанна была уже на ногах – живая, прямая, одетая в тесные джинсы, которые всегда наддавали ей скорости и предприимчивости. Она еще раз накрасила губы, которые пересохли от гнева, и взяла сумочку. Она уже знала, что делать. Тысячи надежд, то мстительных, то непристойно-страстных, вились вокруг ее головы невидимой огненной стаей. Белый костюм – все, что осталось в квартире от Артема, – валялся по всей спальне в виде безобразных драных лоскутов. Но расправиться таким же образом со своей страстью Жанна не сумела. Эта страсть, как никогда, требовала полного и жестокого утоления. Что будет потом, не важно.
4
К хорошему чаю Самоваров пристрастил и всех в музее, и жену Настю, но все-таки кофе порой был неизбежен. Настя по-прежнему считала, что чай создан для стылых и морозных дней, тогда как теплый дождик располагает к поэтическому сибаритству и к кофе.
Сегодняшний дождик был именно такой – послеполуденный, тихий, кроткий. Настя с Самоваровым сидели в кондитерской, где сильно пахло горячими булочками, ванилью и свежемолотым кофе. Этот запах даже Самоварову казался обольстительным. Правда, кисловатый кофейный вкус надежд на неземное блаженство не оправдал, но совершенство вообще большая редкость в этом мире.
– Ты думаешь, наш Клиентов не врет? – спрашивала Настя, откусывая от ромовой бабы – настоящей, пропитанной пахучим сиропом. – Согласна, он жуткий сплетник, но ведь говорит, что добыл сведения у московского эксперта. Неужели Ольга подсовывала своему банкиру фальшивки? Не верю, что она делала это нарочно. Ее саму могли надуть.
– Кто знает, как было на самом деле, – неопределенно отозвался Самоваров (он умел хранить чужие тайны). – Я никогда не видел этой коллекции. И никто не видел, кроме гостей Галашина.
– Тогда так ему и надо! Прятать хорошую живопись у себя в хоромах, ничего не давать на выставки! Это глупо и эгоистично.
Самоваров улыбнулся:
– Да, глупо. В банковском сейфе картины были бы целее. Ты зря кипятишься! По сути, для чего художники всегда работали? Чтоб какой-нибудь дядя заплатил деньги и повесил картину у себя на стенку. Остальное дело случая. Ты ведь свои картины продаешь? А куда они потом деваются, знаешь? Может, тот прошлогодний немец, что купил твой натюрморт, на него сейчас кастрюли ставит.
– Пускай! То я, а то Коровин. Я еще напишу сколько захочу. А еще знаю, если б я увидела те картины у Галашина, сразу бы поняла, где фальшивка.
– Эти картины изучали эксперты.
Настя запальчиво его перебила:
– Ерунда! Эксперты сами картин не пишут. Они просто берут математическую сумму признаков, а главное совсем в другом.
– В чем же?
– Мог ли именно этот художник такое сделать… Нет, я не могу объяснить словами… И не надо хихикать! Не верю я в знаменитых подделывателей шедевров. Скопировать можно только что-то очень среднее, гладенькое, общедоступное. А если как образец в архиве вдобавок сохранился рисунок или эскиз, или старая фотография, или гравюра…
– Можно и самому сочинить, – не согласился Самоваров.
– Ну уж нет! Рисовать так, как рисовали старые мастера, сейчас не умеет никто на свете. Этому надо десятки лет учиться при самых блестящих способностях.
– Согласен, Леонардо подделывать рискованно. А вот Коровин рисовал неважно.
– Зато писал бесподобно, – не сдавалась Настя. – Я снова не могу словами… Ну, вообрази, я вышла танцевать «Лебединое озеро». Это же курам на смех! Даже если б я закончила хореографическое училище, было бы видно, что я не прима. В сельском клубе могли бы обознаться, но знатоки балета! Я уж не говорю о самих балетных. Или я побежала бы вместо олимпийской чемпионки…
– У всех бывают неудачные старты, неудачные стихи, неудачные картины, – сказал Самоваров. – Фальшивки имитируют неудачи гениев – шедевры куда индивидуальнее, да про них и известно больше. Кстати, Коровин у Галашина был именно из таких, из слабеньких. Ох, до чего нехорошее дело!
Глава 5
1
К полудню дождик припустил и по-осеннему, как по сухой бумаге, зашумел в деревьях. Прохожие спрятались под зонтиками, но Жанна, выскочив из машины, даже не заметила, что ее горячее лицо обрызгало моросью. На своих высоченных каблуках она легко взбежала на крыльцо фирмы «Мечты сбываются».
Вестибюль она пересекла, не глядя по сторонам. А ведь было на что поглазеть! Рекламные плакаты фирмы кричали со стен самыми бодрыми и ядовитыми красками. Желающим оттянуться они сулили полеты на воздушном шаре, вечера кальяна, шоколадные обертывания в таинственном подземелье и корпоративный дайвинг. С потолка свисали пухлые гирлянды разноцветных шариков. Девушки-служащие, которые случайно вышли в коридор по делам, все до одной были красавицами или умели казаться таковыми. Даже ствол фикуса в углу игриво извивался штопором.
Все это великолепие Жанна миновала не моргнув глазом. Она толкнула коленом дверь с табличкой «Генеральный директор», проскочила мимо красавицы секретарши, пискнувшей: «Алексей Викторович занят!», и сунулась в следующую дверь, обитую натуральной стеганой кожей.
Алексей Викторович (если это был он) в самом деле оказался занят – он сидел за столом и рассматривал какие-то пестрые бумажки, разложенные перед ним веером. Одновременно он обнимал девичьи бедра еще одной красавицы, которая навалилась ему на плечо грудью и завесила обзор бумажек длинными белокурыми волосами.
– Привет, Вотяков, – сказала Жанна и с размаху бросилась в кресло напротив генерального директора. Усевшись, она закинула ногу за ногу и положила сумочку на директорский стол.
