Никита Родионович пообещал сделать все, что в их силах.
— Придется вам с сынком познакомиться, — сказал тихо, чтобы не услышала жена, Денис Макарович.
Когда друзья собрались уже уходить, неожиданно открылась дверь, и в комнату вошел Трясучкин. Он был навеселе и не совсем уверенно держался на ногах.
— Вот вы где замаскировались! — засмеялся он, подавая руку Ожогину. — Рад, рад видеть! Денис Макарович, — обратился он к Изволину, — прошу всех ко мне, твои гости — мои гости.
Ожогин и Грязнов начали отказываться, ссылаясь на занятость.
Трясучкин запротестовал. Никаких объяснений он не принимает. Он человек простой, сам не стесняется и всем то же советует.
Друзья остановились в нерешительности. Изволин нашелся. Он пообещал зайти и привести с собой своих гостей.
— Ну, смотри, Денис Макарович, — Трясучкин погрозил пальцем, — срок десять минут. — И он вышел.
— С волками жить — по-волчьи выть, — тихо произнес Изволин. — Эта шкура нам еще пригодится, мы и от нее оторвем соответствующий клок. Отношений портить не следует. Пойдем, посидим, он поговорить любит, может, чего и сболтнет.
Доводы Дениса Макаровича были резонны. Отказываться от дружбы с Трясучкиным не следовало. Мало ли что может случиться.
В квартире Трясучкина играл патефон. На большом столе, покрытом белой скатертью, стояли редкие по тем временам блюда: заливная рыба, холодец, сало, сливочное масло, жареные куры, несколько сортов колбас, соленье, настоящая московская водка в бутылках и наливка в графинах. На лице Ожогина появилось изумление.
Денис Макарович пожал его локоть и предупредил, что удивляться нечего. Трясучкин ищет жениха для дочери. У девицы двадцать девять годков за спиной. Романов у нее на глазах всего города было немало, а вот мужа никак не подцепит. Поэтому создается «обстановка».
Кроме самого Трясучкина, в комнате оказались еще четыре человека: жена его Матрена Силантьевна — бесформенная туша; дочь Варвара Карповна — крупная блондинка с подкрашенными бровями, пышными формами и дерзким взглядом; подруга Варвары, некая Валя, — таких же лет девица с пугливым выражением глаз, и, наконец, кого никак не ожидали увидеть ни Ожогин, ни Грязнов, — горбун. Тот самый горбун, который явился на квартиру друзей под видом коммуниста. Но они не подали виду, что узнали его.
Матрена Силантьевна пригласила всех к столу.
Варвара Карповна окинула взглядом Ожогина и Грязнова, как бы оценивая их, и решительно заявила, что Никита Родионович будет сидеть рядом с ней, а Грязнов — с ее подругой.
Горбун или не узнал в друзьях своих «спасителей», что было сомнительно, или, по их примеру, делал вид, что не узнает. Он не сводил глаз с Варвары Карповны и не обращал внимания на Ожогина.
Матрена Силантьевна разместила свое огромное тело на стуле в конце стола и громко вздохнула.
— Ну, чего шары выкатил? — обратилась она к мужу. — Угощай гостей!
Трясучкин засуетился, потянулся в спешке к водке, зацепил рюмку, та ударилась о тарелку и разбилась. Трясучкин растерялся и виновато посмотрел на жену
Матрена Силантьевна выдержала небольшую паузу, как бы собираясь с духом, и выпалила всердцах:
— Чорт окаянный! Руки тебе повыкручивать, непутевому, надо. Чем ты смотришь только? Склянки-то хоть убери...
— Можно немного повежливее? — не сдержалась Варвара Карповна. Ей не хотелось, чтобы новые гости сразу познакомились с нравами этого дома.
— А твое дело сторона, — огрызнулась мать, — тоже, кукла!
Привыкший, видимо, к подобным сценам горбун громко произнес:
— Только без ссор... только без скандалов.
— А тут никто и не скандалит, — обрезала Матрена Силантьевна. — Разливай-ка лучше водку.
— Водка наистрашное зло, — начал горбун, беря бутылку, — страшнее и нет ничего. Но коль скоро я ни себе, ни вам добра не желаю, давайте ее пить. За встречу! — объявил он, поднимая рюмку.
— Языкастый ты больно, — буркнула Матрена Силантьевна, умело опрокинула в рот содержимое рюмки, крякнула по-мужски, рассмеялась: — Так-то лучше! — и принялась за еду.
Водку Трясучкин не пил, а неторопливо сосал. Опорожнив рюмку, он кривил удивленно губы и вопросительно посматривал на нее, как бы спрашивая, что в ней было. Так он поступал после каждой рюмки. Сидевший напротив горбун молча с улыбкой наблюдал за Трясучкиным.
Горбуну на вид можно было дать лет тридцать. Лицо его напоминало лисью морду. Особенно выделялись на нем подвижные глаза и редкая рыжая бородка. После второй рюмки настроение у горбуна поднялось: он разговорился, стал смелее бросать взоры на Варвару Карповну. Он говорил грамотно, к месту вставляя эффектные иностранные словечки — интеллект, каннибал, визави, реванш...
По тому, что он часто употреблял выражения вроде: «Это отнесем в дебет!», «Сальдо сюда, с ним после разберемся», «Получите по аккредитиву», «Подведем баланс», — можно было судить, что по профессии он бухгалтер или экономист.
— Ну, как, разобрал, что пил? — спросил горбун Трясучкина после очередной рюмки.
Тот отрицательно покачал головой.
— А она тебя разобрала? — закатился горбун булькающим смешком.
— Разобрала, — сокрушенно ответил Трясучкин.
— А вы, наверное, пить бросили? — спросила Варвара Карповна горбуна и смерила его презрительным взглядом.
— Почему вы так решили, Варвара Карповна?
— Потому... что на вас новый пиджак, — подчеркивая каждое слово, произнесла Варвара Карповна.
Горбун нахмурился. С шумом проглотив неразжеванный кусок, он неторопливо ответил, что у него, как известно Варваре Карповне, заработок приличный, — хватает вполне и на водку и на костюмы.
— Сроду он пить не бросит! Ни в жисть! — безапелляционно отрубила Матрена Силантьевна и заколыхалась в могучем, раскатистом смехе. От выпитой водки она раскраснелась, распарилась и стала как будто еще больше. Из большого выреза платья у шеи, из-под туго стянутых коротких рукавов вываливалось, точно перестоявшееся тесто, синеватое рыхлое тело.
— Почему? — заинтересовался горбун. Склонив на бок голову и играя вилкой, он ждал ответа от хозяйки.
— Полезна она тебе, на пользу идет, — сказала Трясучкина.
Горбун возразил — наоборот, водка приносит ему большие страдания. Если бы он ее не пил...
— Помолчал бы, — оборвала его Матрена Силантьевна. — Бутылка от водки больше страдает, чем твоя утроба.
Вое рассмеялись, даже Варвара Карповна улыбнулась матери. Хихикнул и сам горбун.
Ожогину Варвара Карповна оказывала особые знаки внимания: подкладывала на его тарелку лучшие куски, заботилась, чтобы рюмка не оставалась пустой, томно заглядывала ему в глаза. Она была уже под хмельком и, напустив на себя грусть, жаловалась Никите Родионовичу, что сердце ее окончательно разбито одним подлецом, что ей очень тяжело.
