— Э-м, привет, — нервно поздоровалась я, бегая глазами. — Я пришла отдать это, — я подняла тарелку, но его глаза не опустились на нее, они не отрывались от меня. Мои же метались вверх-вниз. — Его испекла Лекси. В благодарность за колесо и кино.
Я говорила быстро. Чем скорее дело будет сделано, тем скорее я смогу убежать и утопить свои печали в бутылке Пино и коробке Орео.
— Это торт, — прощебетала я, заполняя напряженную тишину. — Я заставила Лекси поклясться, что в нем нет свеклы, кокосовой муки или каких-то других странных веществ, которые она регулярно употребляет, — пошутила я.
Лицо Зейна оставалось суровым. Я сглотнула.
— Хотя однажды она испекла шоколадный торт со свеклой, и он был не так уж и плох. Но весь смысл шоколадного торта в том, чтобы баловать себя им, поэтому добавление в него свеклы как бы противоречит цели — свекла вряд ли декадентская. Она полезная. Ты ешь торт не для того, чтобы быть здоровым, ты ешь его, чтобы пошалить, — пробормотала я.
Больше тишины. И испепеляющего взгляда. Если не ошибаюсь, в этом взгляде что-то изменилось. Клянусь, если бы я не знала его лучше, то могла определить это как желание. Но я знала его лучше, и этот чувак определенно ненавидел меня, поэтому мне пора было закругляться. Он обеспечил меня достаточным количеством порочных образов, чтобы я могла вернуться к своему вибратору.
— Ну, в любом случае, не хочу отрывать тебя от… — я снова взглянула на его грудь. Плохой ход. Я резко подняла голову. — Чего бы ты там ни делал. Я здесь по приказу Лекси, чтобы принести торт.
Сунув ему тарелку и используя ее как, своего рода, щит от испепеляющего взгляда, я вздохнула с облегчением, что покончила со своим неуклюжим и смущающим объяснением. Очевидно, смущающая часть этого разговора еще не завершилась. Зейн не брал тарелку; его кулаки оставались сжатыми по бокам, а глаза впивались в мои. Между нами бурлила раскаленная тишина, пока я все еще протягивала торт.
— Э-м, я знаю, что по какой-то причине могу тебе не нравиться, но мой ребенок, кажется, очень тебя полюбил. И если я не доставлю этот торт, то столкнусь с ее гневом, на который, я уверена, тебе плевать. Но это заденет ее чувства, а я сделаю все, чтобы этого не произошло, поэтому, боюсь, я не смогу уйти отсюда, пока ты не возьмешь торт, — заявила я, указывая пальцем на пол крыльца, на котором стояла. — Так что, если не хочешь, чтобы я поселилась у твоего порога… — продолжила я, но Зейн вырвал торт у меня из рук.
Я расслабилась. Наконец-то.
— Спасибо. Теперь я оставлю тебя в покое и моя тень больше никогда не заслонит твою дверь, — пообещала я, не желая повторять этот опыт снова, каким бы прекрасным ни был вид.
Я повернулась, чтобы уйти, когда он схватил меня за запястье и притянул к себе, уронив торт на пол. Я едва заметила, что тарелка стукнулась, но не разбилась.
— Что…?
Я не сдержала потрясенного вскрика, когда прижалась к его твердому обнаженному торсу, а его рот врезался в мой.
Я вскрикнула больше от шока. Из всего, что я ожидала от Зейна, поцелуй не был в моем списке. Выстрел — возможно. Еще там фигурировал наезд машиной. Но точно не игра в хоккей с моими миндалинами.
Так что я была потрясена грубой, отчаянной атакой его языка, пока сильные руки удерживали меня на месте. Я не была потрясена обжигающим пламенем возбуждения, пронесшимся по животу и намочившим мои трусики от его прикосновения.
Я смутно слышала, как захлопнулась дверь, но в основном я была сосредоточена на том, чтобы держаться в вертикальном положении, оставаясь в сознании, пока он безжалостно трахал мой рот своим языком. Я ответила на поцелуй, соответствуя его бешеному напору. В нем не было нежности, ласки или уговоров. Он был жестоким и плотским. У меня не было времени подумать, откуда такая реакция, почему мужчина, который фактически меня ненавидел, вдруг набросился на меня. Я почти не могла думать. Он, его прикосновение, его сильное тело, прижатое к моему, — вот что наполнило мои чувства и поглотило разум.
Он впечатал меня в стену, и я застонала ему в рот, обвив ногой его бедро и притягивая его ближе к себе. Одной рукой он сильно мял мою задницу, толкаясь мне между бедер твердой эрекцией. Другой рукой грубо обхватил мою грудь, надавливая на сосок сквозь ткань платья.
Внезапно его губы оторвались от моих, и он резко сдернул верх платья, а вместе с ним и чашечку лифчика. Его рот оказался на моей обнаженной плоти, посасывая сосок, царапая его зубами.
Я вскрикнула и обхватила его голову руками. Клитор дико пульсировал, а давление между бедер росло в геометрической прогрессии. Если он продолжит в том же духе, я кончу только от его рта на моем соске.
— Зейн, — простонала я, нуждаясь в нем внутри себя.
Прохладный воздух защекотал грудь, когда его рот покинул ее.
Яростные черные глаза встретились с моими, и в его взгляде была животная потребность, смешанная с человеческой яростью.
— Заткнись, нах*й, — грубо, почти жестоко скомандовал он.
Резкий, холодный приказ не ослабил раскаленного добела возбуждения, охватившего каждую частичку меня; он лишь заставил меня воспламениться сильнее, а трусики намокнуть еще больше.
Его рот впился в мой с еще большей яростью, чем раньше; мозолистые ладони задрали подол платья и сорвали трусики. Я едва заметила, как рвутся тонкие стринги. Была слишком занята, лихорадочно возясь с ширинкой его джинсов, отчаянно пытаясь расстегнуть ее, чтобы его твердая длина оказалась внутри меня. Я чувствовала, как схожу с ума от нужды. Зейн зарычал мне в рот, когда я просунула руку ему в джинсы, касаясь его пульсирующего члена. Но я тут же потеряла его, когда он оттолкнул мои руки в сторону, чтобы полностью освободиться.
Без предупреждения он вошел в меня, наполнив полностью. Я ахнула от вторжения и от разряда удовольствия, пришедшего с его прикосновением. Зейн крепче сжал мою задницу, поднял меня и теснее прижал к стене, а я обвила ногами его бедра. Другой рукой он крепко обхватил мою шею, и врезался лбом в мой лоб, а его губы оказались в нескольких дюймах от моих.
Я не могла оторвать взгляда от черноты его глаз, горящих голодом, нуждой, опасностью. Наши взгляды оставались прикованы друг к другу, когда он начал врезаться в меня. Я кричала, пока он жестоко трахал меня у стены, наслаждаясь каждой секундой. Мои ногти царапали его голую спину, вырывая из него шипение удовольствия, когда я разрывала его кожу, и это все быстрее приближало меня к краю.
— Сильнее, — прохрипела я, чувствуя себя не в своей тарелке, нуждаясь в том, чтобы грубое трение нашего единения было еще более жестким.
Его рука на моей шее сжалась, хватка граничила с болью, но и с утонченным удовольствием.
— Ни. Гребаного. Слова, — прорычал он между толчками.
Он обеспечил мое молчание, снова захватив мой рот, совместив свой поцелуй с бешеными толчками, бьющими меня о стену, и готовящими к тому, что, как я знала, будет самым сильным оргазмом в моей жизни. Я грубо прикусила его губу и снова вонзила ногти ему в спину. Я чувствовала себя одержимой.
Внезапно оргазм захлестнул меня, и я не смогла сдержать крик, разлетаясь на тысячу осколков, пока Зейн продолжал вколачиваться в меня. Каждый жесткий удар, казалось, уводил меня все дальше в забвение.
Достигнув пика оргазма, моя киска сжалась вокруг него. Он застонал от собственного освобождения, и я почувствовала, как он опустошается в меня.
Тяжело дыша, я изо всех сил пыталась вернуться к реальности. Мои ноги все еще обвивались вокруг бедер Зейна, руки цеплялись за его спину. Я беспокоилась, что он был единственным сдерживающим фактором, мешавшим мне погрузиться в посткоитальное оцепенение.
Его рука по-прежнему крепко держала меня за шею, а другая впилась мне в задницу так, что я знала, останутся следы.
Я медленно открыла глаза, восстанавливая некоторое чувство равновесия. Зейн смотрел на меня. Нет, смотрел не на меня, а в меня. Его взгляд, казалось, обжигал мою душу, будто он трахнул меня до самых ее глубин. Он мог видеть все. Выражение его лица было странным. Ищущим, каким-то благоговейным.
